Белая гвардия - 18

"И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими.
Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим.
.............................................
и кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное.
.............................................
и увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет".
По мере того как он читал потрясающую книгу, ум его становился как сверкающий меч, углубляющийся в тьму.
Болезни и страдания казались ему неважными, несущественными. Недуг отпадал, как короста с забытой в лесу отсохшей ветви. Он видел синюю, бездонную мглу веков, коридор тысячелетий. И страха не испытывал, а мудрую покорность и благоговение. Мир становился в душе, и в мире он дошел до слов:
"...слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло243".


___________
Смутная мгла расступилась и пропустила к Елене поручика Шервинского. Выпуклые глаза его развязно улыбались.
- Я демон, - сказал он, щелкнув каблуками, - а он не вернется, Тальберг, - и я пою вам...
Он вынул из кармана огромную сусальную звезду и нацепил ее на грудь с левой стороны. Туманы сна ползли вокруг него, его лицо из клубов выходило ярко-кукольным. Он пел пронзительно, не так, как наяву:
- Жить, будем жить!!
- А смерть придет, помирать будем... - пропел Николка и вошел.
В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и горько зарыдала и проснулась с криком в ночи:
- Николка. О, Николка?
И долго, всхлипывая, слушала бормотание ночи.
И ночь все плыла.


___________
И, наконец, Петька Щеглов во флигеле видел сон.
Петька был маленький, поэтому он не интересовался ни большевиками, ни Петлюрой, ни Демоном. И сон привиделся ему простой и радостный, как солнечный шар.
Будто бы шел Петька по зеленому большому лугу, а на этом лугу лежал сверкающий алмазный шар, больше Петьки. Во сне взрослые, когда им нужно бежать, прилипают к земле, стонут и мечутся, пытаясь оторвать ноги от трясины. Детские же ноги резвы и свободны. Петька добежал до алмазного шара и, задохнувшись от радостного смеха, схватил его руками. Шар обдал Петьку сверкающими брызгами. Вот весь сон Петьки. От удовольствия он расхохотался в ночи. И ему весело стрекотал сверчок за печкой. Петька стал видеть иные, легкие и радостные сны, а сверчок все пел и пел свою песню, где-то в щели, в белом углу за ведром, оживляя сонную, бормочущую ночь в семье.
Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в неизмеримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла - слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.
Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?

1923-1924 гг.
г. Москва


Комментарии. В. И. Лосев

Белая гвардия

Впервые - Россия. 1925. №4, 5 (первые 13 глав); полный текст: Булгаков Мих. Дни Турбиных (Белая гвардия). Париж, Concorde; Т. 1, 1927; Т. 2, 1929 (без указания издательства). Впервые полный текст в России: Булгаков М. Избранная проза. М.: Художественная литература, 1966.
Печатается по тексту парижского издания с исправлениями явных неточностей по текстам журнальной публикации и корректуры с авторской правкой третьей части романа.
Позднейшая авторская правка отражена в комментариях.

Булгаков не мог не написать значительного, яркого произведения о Гражданской войне, ибо для него события этого страшного времени были не только чудовищным братоубийственным кровопролитием, но и историческим моментом, определившим коренной перелом в русской жизни, в том числе и в семейном укладе - "ладе", как он говорил. И если добавить, что в душе писатель не принимал революционных преобразований, то станет понятным его стремление сказать свое слово о "смутной мгле", охватившей от края и до края родную землю. Мысли о полном крахе многовековых традиций и устоев, милых и близких его сердцу, постоянно дополнялись осознанием личной трагедии, своей разрушенной жизни и семейного очага. Виденные им кровавые события много лет не покидали его, мучили, тревожили. Об этом он так писал в черновом варианте повести "Тайному другу":
"Мне приснился страшный сон. Будто бы был лютый мороз, и крест на чугунном Владимире в неизмеримой высоте горел над замерзшим Днепром... Я погиб во сне... Проснулся, всхлипывая, и долго дрожал в темноте, пока не понял, что я безумно далеко от Владимира, что я в Москве, в моей постылой комнате, что это ночь бормочет кругом, что это 23-й год... Я думал о безнадежности моего положения... Была жизнь и вдруг разлетелась, как дым, и я почему-то оказался в Москве, совершенно один... Я притянул насколько возможно мою казарменную лампу к столу и поверх ее зеленого колпака надел колпак из розовой бумаги, отчего бумага ожила. На ней я выписал слова "И судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими". Затем стал писать, не зная еще хорошо, что из этого выйдет. Помнится, мне очень хотелось передать, как хорошо, когда дома тепло, часы, бьющие башенным боем в столовой, сонную дрему в постели, книги, и мороз, и страшного человека в оспе, мои сны. Писать вообще очень трудно, но это почему-то выходило легко. ...С этой ночи каждую ночь в час я садился к столу и писал часов до трех-четырех..."
Принято считать, что Булгаков работал над романом "Белая гвардия" в 1923-1924 гг. Это, по-видимому, не вполне точно. Во всяком случае известно, что в 1922 г. им были написаны некоторые вещи, которые затем в измененном виде вошли в роман. И не случайно, видимо, уже в марте 1923 г. в седьмом номере журнала "Россия" появилось сообщение: "Михаил Булгаков заканчивает роман "Белая гвардия", охватывающий эпоху борьбы с белыми на юге (1919-1920)".
Весной 1923 г. Булгаков сообщает сестре Надежде Афанасьевне: "...срочно дописываю 1-ю часть романа; называется она "Желтый прапор"". Роман начинается со вступления в Киев петлюровских войск. Вторая и последующие части, очевидно, должны были рассказать о приходе в столицу Украины большевиков, затем об их отступлении под ударами деникинцев и, наконец, о боевых действиях на Кавказе. Таков был первоначальный замысел писателя.
Но после трезвого осмысления возможностей публикации подобного романа в советской России Булгаков принял решение сместить время действия на более ранний период, исключая события, связанные с большевиками.
Можно предположить (поскольку имеются некоторые свидетельства), что существенные корректировки в структуру романа Булгаков внес после поездки в апреле-мае 1923 г. в Киев. Он не был на похоронах матери, умершей 1 февраля 1922 г., поэтому через год вновь пережил глубокую личную трагедию. Все киевские события 1918-1919 гг. опять всплыли в его памяти. Цитируем запись П. С. Попова со слов Булгакова (1929): "Мать мне послужила стимулом для создания романа "Белая гвардия"". Друг писателя А. П. Гдешинский запомнил слова, сказанные ему Булгаковым в дни пребывания в Киеве: "Жизнь нельзя остановить... Было хорошо, будет еще лучше". Писатель тем самым подчеркнул свое устремление в будущее через прошлое. И наконец, в очерке "Киев-город", вышедшем в июле 1923 г., Булгаков писал: "Когда небесный гром (ведь и небесному терпению есть предел) убьет всех до единого современных писателей и явится лет через 50 новый настоящий Лев Толстой, будет создана изумительная книга о великих боях в Киеве".
Июнь 1923 г., видимо, был полностью посвящен работе над романом - даже дневника в это время Булгаков не вел. 11 июля он записал: "Самый большой перерыв в моем дневнике... Стоит отвратительное, холодное и дождливое лето". А через несколько дней, 25 июля, с горечью отметил: "Роман из-за "Гудка", отнимающего лучшую часть дня, почти не подвигается". Но 29 июля в газете "Накануне" появляется фельетон Булгакова "Самогонное озеро", где его герой заявляет: "А роман я допишу, и, смею уверить, это будет такой роман, что от него небу станет жарко".
Об этом времени Булгаков позже так расскажет в "Записках покойника": "Днем я старался об одном - как можно меньше истратить сил на свою подневольную работу... Подобно тому как нетерпеливый юноша ждет часа свидания, я ждал часа ночи. Проклятая квартира успокаивалась в это время. Я садился к столу..."
В конце августа Булгаков сообщил Ю. Слезкину, что закончил роман вчерне. Это чрезвычайно важное свидетельство: видимо, была завершена работа над самой ранней редакцией, структура и состав которой до сих пор остаются невыясненными. И тут же Булгаков добавил еще одну важную деталь о романе: "...но он еще не переписан, лежит грудой, над которой я много думаю. Кое-что исправлю. Лежнев начинает толстый ежемесячник "Россия" при участии наших и заграничных... По-видимому, Лежневу предстоит громадная издательско-редакторская будущность. Печататься "Россия" будет в Берлине... Во всяком случае, дело явно идет на оживление... в литературно-издательском мире".
И, как бы подводя итог проделанной работе, Булгаков записывает в дневнике 2 сентября: "Сегодня я с Катаевым ездил на дачу к Алексею Толстому (Иваньково)... Мысли его о литературе всегда правильны и метки, порой великолепны... И сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль, и верю, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю".
Это многозначительное высказывание Булгакова, конечно, не является каким-то мимолетным всплеском самонадеянности, оно проистекало из сопоставления результатов литературного творчества и оценки достоинств только что законченного романа. Кстати, когда позже Булгаков записал в автобиографии, что он работал над романом в течение года, то, по-видимому, имел в виду именно его раннюю редакцию.
И затем в течение полугода о романе в дневнике ничего не говорится, хотя о других событиях, в том числе и литературных, упоминается часто. И лишь 25 февраля 1924 г. появилась запись: "Сегодня вечером... я читал куски из "Белой гвардии"... По-видимому, и в этом кружке производило впечатление".
В этой записи есть одно важное словосочетание - "и в этом кружке", - указывающее на то, что чтение романа проводилось и в других местах. Известно, например, что Булгаков читал роман на квартире у своего друга Н. Лямина. А вот любопытные зарисовки В. Катаева: "...Булгаков читал нам свои вещи - уже не фельетоны, а отрывки из своего романа. Было даже удивительно, когда он в один прекрасный день сказал нам: "Знаете что, товарищи, я пишу роман и, если вы не возражаете, прочту вам несколько страничек". И он прочитал нам несколько страниц очень хорошо написанного живого, острого полотна, которое потом постепенно превратилось в "Белую гвардию"..."
9 марта 1924 г. появилось следующее сообщение Ю. Слезкина в газете "Накануне": "Роман "Белая гвардия" является первой частью трилогии и прочитан был автором в течение четырех вечеров в литературном кружке "Зеленая лампа". Вещь эта охватывает период 1918-1919 гг., гетманщину и петлюровщину до появления в Киеве Красной Армии... Мелкие недочеты, отмеченные некоторыми, бледнеют перед несомненными достоинствами этого романа, являющегося первой попыткой создания великой эпопеи современности".
12 апреля Булгаков заключает договор с редактором журнала "Россия" И. Лежневым на издание "Белой гвардии". Запись в дневнике 25 июля 1924 г.: "...днем позвонил Лежневу по телефону, узнал, что с Каганским (издатель "России". - В. Л.) пока можно и не вести переговоров относительно выпуска "Белой гвардии" отдельной книгой, т. к. у того денег пока нет. Это новый сюрприз. Вот тогда не взял 30 червонцев, теперь могу каяться (об этом подробнее см. "Тайному другу". - В. Л.). Уверен, что "Гвардия" останется у меня на руках". 29 декабря: "Лежнев ведет переговоры... чтобы роман "Белая гвардия" взять у Сабашникова и передать ему... Не хочется мне связываться с Лежневым, да и с Сабашниковым расторгать договор неудобно и неприятно". 2 января 1925 г.: "...вечером... я с женой сидел, вырабатывая текст договора на продолжение "Белой гвардии" в "России"... Лежнев обхаживает меня... Завтра неизвестный мне еще еврей Каганский должен будет уплатить мне 300 рублей и векселя. Векселями этими можно подтереться. Впрочем, черт его знает! Интересно, привезут ли завтра деньги. Не отдам рукопись". 3 января: "Сегодня у Лежнева получил 300 рублей в счет романа "Белая гвардия", который пойдет в "России". Обещали на остальную сумму векселя..."
Роман "Белая гвардия" вышел в свет в журнале "Россия" в начале 1925 г. в четвертом и пятом номерах. Последняя часть романа не была опубликована, так как журнал был закрыт.
Как дальше развивались события? О них поведал Булгаков в "Записках покойника": "Тогда я сел в трамвай и долго ехал... Приехал туда, где жил Рудольфи (прототип И. Лежнева. - В. Л.). Позвонил. Не открывают. Еще раз позвонил. Открыл старичок и поглядел на меня с отвращением.
- Рудольфи дома?
Старичок посмотрел на носки своих ночных туфель и ответил:
- Нету его.
На мои вопросы - куда он девался, когда будет, и даже на нелепый вопрос, почему замок висит на "Бюро", старичок как-то мялся, осведомился, кто я таков. Я объяснил все, даже про роман рассказал. Тогда старичок сказал:
- Он уехал в Америку неделю тому назад..."
Булгаков с опаской ждал реакцию прессы на роман. Но ее почти не последовало. Это объясняется несколькими причинами. Во-первых, роман не был издан отдельной книгой и широкий читатель с ним не был знаком. Во-вторых, напечатан он был в урезанном виде, без завершающей части. В-третьих, роман был тут же переделан автором в пьесу, и МХАТ принял ее к постановке. Опомнившиеся критики с остервенением напали уже на пьесу.
И все же кое-какие отклики в журналах и газетах появились. Так, Г. Горбачев, позже не раз разносивший пьесы Булгакова, писал: "Автор великодержавной шовинистической "Белой гвардии" Булгаков и автор контрреволюционных сказок Замятин... открыто издеваются над коммунизмом".
Впрочем, Булгакову пришлось пережить и большую радость, связанную с признанием и высокой оценкой его "Белой гвардии". Максимилиан Волошин, ознакомившись с первой частью романа, пришел в восторг от прочитанного и сравнил дебют Булгакова в литературе с дебютами Достоевского и Л. Толстого.
Этот отзыв известного писателя чрезвычайно поддержал Булгакова морально. Он с удовольствием принял приглашение посетить Коктебель и уже в июне 1925 г. вместе с женой приехал на дачу к Максимилиану Александровичу. Встреча писателей и их дальнейшие отношения были очень теплыми, о чем свидетельствует последующая переписка.
Важно, на наш взгляд, знать мнение самого Булгакова о романе. Интересно, что писатель неоднозначно оценивал любимое свое детище. То роман казался ему значительным литературным достижением, то не совсем удачным, неровным, слабым. Об этом свидетельствуют его дневниковые записи. 3 января 1925 г.: "...боюсь, как бы "Белая гвардия" не потерпела фиаско. Уже сегодня вечером на "Зеленой лампе" Ауслендер сказал, что "в чтении..." и поморщился. А мне нравится, черт его знает почему". 5 января: "...у меня такое впечатление, что несколько лиц, читавших "Белую гвардию" в "России", разговаривают со мной иначе, как бы с некоторым боязливым косоватым почтением... окрепло у меня что-то в душе. Это состояние уже дня три. Ужасно будет жаль, если я заблуждаюсь и "Белая гвардия" не сильная вещь".
И в других материалах, запечатлевших мнение Булгакова о первом своем романе, содержатся весьма противоречивые суждения. Если в автобиографии, составленной писателем в октябре 1924 г., говорится с непосредственной откровенностью: "Роман этот я люблю больше всех других моих вещей" - и тем самым косвенно выражается удовлетворение его "качеством", то в 1929 г. в беседе с П. Поповым роман называется "неудавшимся", несмотря на всю серьезность отношения к его замыслу.
К последнему высказыванию писателя следует отнестись внимательно, поскольку оно было выражено в период, когда колебания относительно писательского призвания ("беллетрист ли я?") давно прошли. Неудовлетворенность, видимо, объясняется тем, что замысел произведения не был реализован в полной мере. Незавершенность романа настолько очевидна, что об этом говорили почти все, кто внимательно соприкасался с текстом. Вот, например, мнение Константина Симонова, тщательнейшим образом изучившего наследие Булгакова, в том числе и рукописное: "В моем представлении, хотя Булгаковым в конце романа "Белая гвардия" и поставлена точка, на самом деле роман все-таки не окончен. Некоторые его сюжетные линии заставляют думать о случайности этой точки, о том, что первоначальные замыслы автора выходили далеко за пределы романа и что многим его героям предстояло еще жить и действовать.
Для меня это почти несомненно. Не потому, что я располагаю биографическими или текстологическими доказательствами этого, а потому, что это заложено в самом тексте романа, в самой его композиции, во многих его сюжетных линиях, в сущности, оборванных на полуслове" (Симонов К. О трех романах Булгакова // Булгаков М. Романы. М., 1973. С. 5).
Это и понятно. Задуманная Булгаковым трилогия не могла быть завершена по политическим мотивам. И все же Булгаков стремился к осуществлению своего замысла. Сдав в редакцию "России" основную часть последней трети романа, писатель еще несколько месяцев работал над его окончанием. Он хотел в последних двух главах в самом сжатом виде сказать о том, что предполагал развернуть в других частях трилогии. Отсюда вытекают и многократные переделки окончания романа.
К большому сожалению, до настоящего времени не определен канонический текст романа "Белая гвардия". Во всяком случае, глубокого текстологического исследования этого произведения никто не проводил.
Исследователям долго не удавалось обнаружить ни одной страницы рукописного или машинописного текста "Белой гвардии". И вот в начале 90-х гг. И. Ф. Владимировым была сделана уникальная находка: авторизованная машинопись окончания "Белой гвардии" общим объемом около двух печатных листов!
При проведении экспертизы найденной рукописи нам удалось установить, что она как раз и является тем самым окончанием последней трети романа, которое готовилось Булгаковым для шестого номера журнала "Россия". Именно этот материал был сдан писателем редактору "России" И. Лежневу 7 июня 1925 г. В этот день Лежнев написал Булгакову записку: "Вы "Россию" совсем забыли. Уже давно пора сдавать материал по № 6 в набор, надо набирать окончание "Белой гвардии", а рукописи Вы не заносите. Убедительная просьба не затягивать более этого дела". И в тот же день писатель под расписку (она сохранилась) передал окончание романа Лежневу.
Любопытная деталь: найденная рукопись "отпала" именно от архива И. Лежнева. И сохранилась она, видимо, только потому, что известный редактор, а затем сотрудник газеты "Правда" Исай Григорьевич Лежнев использовал рукопись Булгакова как бумажную основу для наклейки своих многочисленных статей, вырезанных из газет. В таком виде рукопись и была обнаружена.
При этом выяснились и другие важные подробности. Так, найденное окончание романа не только существенно отличается по содержанию от парижского варианта, но и значительно острее в политическом отношении (явно просматривается стремление автора найти общее между петлюровцами и большевиками). Подтвердились и догадки о том, что рассказ писателя "В ночь на 3-е число" является составной частью "Белой гвардии". Четко установлена прямая связь романа с другими рассказами Булгакова.
Возникает вопрос: не следует ли таким образом признать, что перед нами текст "Белой гвардии", который в случае выхода в свет шестого номера журнала "Россия" стал бы основным, каноническим?
Не будем пока спешить с окончательными выводами, поскольку в рукописном наследии Булгакова еще существует много тайн.
1 Посвящается Любови Евгеньевне Белозерской. - Вопрос о посвящении Булгаковым первого своего романа Л. Е. Белозерской является весьма спорным. Даже среди родственников и близких писателя этот вопрос вызывал различные мнения. Так, первая жена писателя, Татьяна Николаевна Лаппа, в своих воспоминаниях указывала, что в рукописных и машинописных вариантах роман был посвящен ей, а имя Л. Е. Белозерской, к удивлению и неудовольствию ближайшего окружения Булгакова, появилось лишь в печатном виде. Будучи в высшей степени скромным человеком, Т. Н. Лаппа в этом вопросе проявила твердость и незадолго перед смертью сказала с явной обидой: "Булгаков... однажды принес "Белую гвардию", когда напечатали. И вдруг я вижу - там посвящение Белозерской. Так я ему бросила эту книгу обратно... Столько ночей я с ним сидела, кормила, ухаживала... он сестрам говорил, что мне посвящает..." (Паршин Л. К. Чертовщина в американском посольстве... М., 1991). Тут уместно будет напомнить: Булгаков не раз говорил близким людям, что если Бог и накажет его, то в первую очередь за Тасю...
Спустя уже много лет, когда возник вопрос о передаче архива Булгакова на госхранение и о публикации его произведений, сестра писателя, Надежда Афанасьевна Земская, ближе всех стоявшая к брату и проявлявшая наибольший интерес к его творческому наследию, написала Е. С. Булгаковой письмо (5 марта 1956 г.), в котором очень точно охарактеризовала ситуацию с булгаковскими посвящениями. Вот текст этого важного письма:
"Милая Люся!
Я знаю, что теперь ты работаешь над подготовкой Мишиного архива для сдачи его в Пушкинский Дом (первую часть архива Е. С. Булгакова сдала в Пушкинский Дом, но основную часть передала в Отдел рукописей "Ленинки". - В. Л.). В связи с этим я хочу написать тебе мое мнение о посвящениях на произведениях брата Миши.
Я знаю, что были случаи, когда посвящения у него выпрашивали, что он был против посвящений и в последнее время собственноручно снимал все посвящения со своих произведений. Поэтому я думаю, что не надо оставлять посвящения ни на одном из его произведений.
Особо следует сказать о посвящении на печатных экземплярах романа "Белая гвардия". Там стоит: "Любови Евгеньевне Белозерской". Когда я впервые прочитала это посвящение, оно было для меня совершенно неожиданным и даже больше того - вызвало тяжелое чувство недоумения и обиды. Михаил Афанасьевич писал "Белую гвардию" до своего знакомства с Любовью Евгеньевной. Я сама видела в 1924 году рукопись "Белой гвардии", на которой стояло: "Посвящается Татьяне Николаевне Булгаковой", т. е. первой жене брата Миши. И это было справедливо: она пережила с Мишей все трудные годы его скитаний, после окончания Университета, в 1916-17 году, и в годы гражданской войны, она была с ним в годы начала его литературной деятельности. Об этом есть свидетельства и в его письмах и в рассказах начала двадцатых годов. Роман "Белая гвардия" создавался при ней.
Поэтому снятие ее имени и посвящение романа "Белая гвардия" Любови Евгеньевне было для нас, сестер Михаила Афанасьевича, и неожиданным, и неоправданным.
Это мое мнение разделяет и сестра Вера, которая тоже видела рукопись романа "Белая гвардия" с посвящением Татьяне Николаевне Булгаковой.
Я прошу тебя не оставлять никаких посвящений ни на одном произведении Михаила Афанасьевича, в том числе снять посвящение и с "Белой гвардии". Да ты и сама знаешь, что Михаил Афанасьевич снимал все посвящения со своих произведений, говоря, что не нужно их.
Написать тебе это письмо я считаю своим долгом, так как думаю, что моя просьба о снятии посвящений совпадает с волей брата Миши" (НИОР РГБ, ф. 562, к. 35, ед. хр. 4).
Трудно что-либо возразить против доводов Н. А. Земской, поскольку действительно Булгаков собственноручно снимал посвящения со своих произведений, в том числе и посвященных Л. Е. Белозерской. Об этом прекрасно знала Е. С. Булгакова, видя вырванные с посвящениями места в рукописях Булгакова, не исключая и роман "Белая гвардия". Но она, внутренне соглашаясь, видимо, с Н. А. Земской, все-таки оставила посвящение Л. Е. Белозерской при печатании романа. Очевидно, были еще какие-то обстоятельства, которые нам неизвестны. Ко всему, что было связано с волей автора, Е. С. Булгакова относилась чрезвычайно внимательно и строго.
При недавнем обнаружении дневников писателя выяснилась и фактическая сторона этого важного и занимательного вопроса. Вот как она выглядела, если судить по записям самого Булгакова. Запись в ночь на 28 декабря 1924 г.: "У газетчика случайно на Кузнецком мосту увидал 4-й номер "России". Там первая часть моей "Белой гвардии"... Не удержался... купил номер. Роман мне кажется то слабым, то очень сильным. Разобраться в своих ощущениях я уже больше не могу. Больше всего почему-то привлекло мое внимание посвящение. Так свершилось. Вот моя жена". И далее следуют записи, которые как бы объясняют, почему писатель внес изменения в посвящение в пользу второй жены: "...подавляет меня чувственно моя жена. Это и хорошо, и отчаянно, и сладко..." "...Ужасное состояние: все больше влюбляюсь в свою жену..." Пребывая в "ужасном состоянии", Булгаков при подготовке романа к изданию отдельной книгой в 1925 г. заменил в посвящении фамилию Белозерской на Булгакову, так как в апреле того же года они зарегистрировали свое фактическое супружество в загсе. Этот факт изменения фамилии в посвящении также весьма красноречив.
Такова история с посвящением романа "Белая гвардия". Не исключено, что со временем эта история пополнится какими-то новыми фактами. Но решать вопрос в принципе - оставлять или не оставлять посвящения на произведениях Булгакова - придется при печатании академического собрания сочинений писателя.

2 Эпиграфы. - Г. А. Лесскис, комментатор трех романов М. Булгакова, отмечает, что "по техническим соображениям во всех (выделено нами. - В. Л.) наших изданиях "Белой гвардии" эпиграфы к этому роману помещены ниже подзаголовка "Часть первая", тогда как по смыслу эпиграфы относятся не к первой части, а ко всему роману в целом и потому должны следовать сразу за названием произведения" (Лесскис Г. А. Триптих М. Булгакова в русской революции. М., 1999. С. 32). Это совершенно справедливое замечание относится к большинству изданий, в том числе и к Собр. соч. писателя в пяти томах (М.: Художественная литература, 1989-1991), но не ко всем. Правильно помещены эпиграфы в изданиях: Булгаков М. Избр. произв. / Сост. Л. М. Яновская. Киев, 1989; Булгаков М. Из лучших произведений / Сост. В. И. Лосев. М., 1993; Булгаков М. А. Белая гвардия / Сост. И. Ф. Владимиров. М., 1998.

3 Пошел мелкий снег... Ветер завыл; сделалась метель... беда: буран! - Со всей очевидностью в самом эпиграфе, взятом из "Капитанской дочки" Пушкина, Булгаков раскрывает одну из идей романа: революция и Гражданская война, разразившаяся в России, есть величайшая беда, ибо все в стране "смешалось... Все исчезло". Вообще Пушкин в творчестве Булгакова наряду с Гоголем занимает огромное место. К Пушкину Булгаков относился как к явлению чудесному, загадочному, почти невероятному и непостижимому, указывавшему на особую миссию России. Работая над пьесой "Александр Пушкин", он и на миг не мог себе представить на сцене самого Пушкина. Это казалось ему немыслимым, противоестественным.
И. Ф. Бэлза постоянно подчеркивал, что все творчество Булгакова в той или иной мере овеяно духом и пропитано идеями и мыслями Пушкина, и особенно указывал на его стремление воспринять от Пушкина "грандиозный диапазон раскрытия и обобщения образов". Подробнее см.: Бэлза И. Ф. К вопросу о пушкинских традициях в отечественной литературе (на примере произведений М. А. Булгакова) // Контекст. 1980. М., 1981. С. 191-243.

4 И судимы были мертвые... - Второй эпиграф, взятый из Апокалипсиса (Откровение Иоанна Богослова, XX, 12), продолжает первый: тот, кто посеял бурю в стране, кто пролил кровь невинных, тот ответит за свои злодеяния на Страшном Суде. И не случайно редактор Рудольфи (он же Вельзевул, Мефистофель, Лукавый) в первую очередь вычеркивает из романа слово "Апокалипсис".

5 Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. - Эпическое начало романа соответствует авторскому замыслу, ибо Булгаков надеялся, что "это будет такой роман, что от него небу станет жарко".
Булгаков прекрасно понимал также, что революционные события в России - явление не мимолетное, а трагически-значительное и оно потребует нового отсчета времени, хотя в сравнении с Рождеством Христовым оно и преходяще, и окрашено в иные цвета.