LatinEach bar represents the percentage of words per 1000 most common words.
Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 37
Total number of words is 4526
Total number of unique words is 2215
28.0 of words are in the 2000 most common words
39.0 of words are in the 5000 most common words
45.3 of words are in the 8000 most common words
А ещё есть этапы - на подводах и просто пешие. Помните, в "Воскресении" - гнали в солнечный день от тюрьмы и до вокзала. В Минусинске же, в 194..., после того, как целый год не выводили даже на прогулку, люди отучились ходить, дышать, смотреть на свет, - вывели, построили и погнали двадцать пять километров до Абакана. С десяток человек дорогой умерло. Великого романа, ни даже главы его, об этом написано не будет: на погосте живучи, всех не оплачешь.
Пеший этап - это дедушка железнодорожного, дедушка вагонного и дедушка краснух. В наше время он всё меньше применяется, только там, где ещё невозможен механический транспорт. Так из блокадного Ленинграда на каком-то ладожском участке доставляли осуждённых до краснух (женщин вели вместе с пленными немцами, а наших мужчин отделяли от женщин штыками, чтоб не отняли у них хлеба. Падающих тут же разували и кидали на грузовик - живого ли, мёртвого). Так в 30-е годы отправляли с Котласской пересылки каждый день этап в сто человек до Усть-Выми (около 300 километров), а иногда и до Чибью (более пятисот). Однажды в 1938 гнали так и женский этап. В этих этапах проходили в день 25 километров. Конвой шёл с одной-двумя собаками, отстающих подгонял прикладами. Правда, вещи заключённых, котёл и продукты везли сзади на подводах, и этим этап напоминал классические этапы прошлого века. Были и этапные избы - разорённые дома раскулаченных с выбитыми окнами, сорванными дверьми. Бухгалтерия Котласской пересылки выдавала этапу продуктов на теоретически-расчётное время, если всё в пути будет гладко, и никогда ни на день лишний (общий принцип всякой нашей бухгалтерии). При задержках же в пути - продукты растягивали, кармливали болтушкой из ржаной муки без соли, а то и вовсе ничем. Здесь было некоторое отступление от классики.
В 1940 этап, где шёл А. Я. Оленёв, после барж погнали пешком по тайге (от Княж-Погоста на Чибью) - и вовсе не кормя. Пили болотную воду, быстро несла их дизентерия. Падали без сил - собаки рвали одежду упавших. В Ижме ловили рыбу брюками и поедали живой. (И с какой-то поляны им объявили: тут будете строить железную дорогу Котлас-Воркута!)
И в других местах нашего европейского Севера пешие этапы гонялись до тех пор, пока по тем же маршрутам, по насыпям, теми же первичными арестантами проложенным, не побежали весёлые красные вагоны, везя вторичных арестантов.
У пеших этапов есть своя техника, её разрабатывают там, где приходится перегонять почасту и помногу. Когда таёжной тропой ведут этап от Княж-Погоста до Весляны, и вдруг какой-то заключённый упал и дальше идти не может - то делать с ним? Разумно подумайте - что? Не останавливать же весь этап. И на каждого упавшего и отставшего не оставлять же по стрелку - стрелков мало, заключённых много. Значит?... Стрелок остаётся с ним ненадолго, потом нагоняет поспешно, уже один.
Долгое время держались постоянные пешие этапы из Карабаса в Спасск. Всего там 35-40 километров, но прогнать надо в один день и человек тысячу зараз, и среди них много ослабевших. Здесь ожидается, что будут многие падать и отставать с той предсмертною нехотью и безразличием, что хоть стреляй в них, а идти они не могут. Смерти они уже не боятся, - но палки? но неутомимой палки, всё снова бьющей их по чём попало? - палки они побоятся и пойдут! Это проверено, это - так. И вот колонна этапа охватывается не только обычной цепью автоматчиков, идущих от неё в пятидесяти метрах, но ещё и внутренней цепью солдат не вооружённых, но с палками. Отстающих бьют (как впрочем, предсказывал и товарищ Сталин), бьют и бьют - а они иссиливаются, но идут! - и многие из них чудом доходят! Они не знают, что это - палочная проверка, и что тех, кто уже и под палками всё равно лёг и не идёт - тех забирают идущие сзади телеги. Опыт организации! (Могут спросить: а почему бы не сразу всех на телеги?... А где их взять, и с лошадьми? У нас ведь трактора. Да и почём ныне овёс?...) Эти этапы густо шли в 1948-50 годах.
А в 20-е годы пеший этап был один из основных. Я был мальчишкой, но помню их хорошо, по улицам Ростова-на-Дону их гнали, не стесняясь. Кстати, знаменитая команда "...открывает огонь без предупреждения!" тогда звучала иначе, опять-таки из-за другой техники: ведь конвой часто бывал только с шашками. Командовали так: "шаг в сторону - конвой стреляй, руби!" Это сильно звучит - "стреляй, руби!" Так и представляешь, как тебе сейчас разрубят голову сзади.
Да даже и в 1936 в феврале по Нижнему Новгороду гнали пешком этап заволжских стариков с длинными бородами, в самотканных зипунах, в лаптях и онучах - "Русь уходящая"... И вдруг наперерез - три автомобиля с председателем ВЦИКа Калининым. Этап остановили. Калинин проехал, не заинтересовался.
Закройте глаза, читатель. Вы слышите грохот колес? Это идут вагон-заки. Это идут краснухи. Во всякую минуту суток. Во всякий день года. А вот хлюпает вода - это плывут арестантские баржи. А вот рычат моторы воронков. Всё время кого-то ссаживают, втискивают, пересаживают. А этот гул? - переполненные камеры пересылок. А этот вой? - жалобы обокраденных, изнасилованных, избитых.
Мы пересмотрели все способы доставки - и нашли, что все они - хуже. Мы оглядели пересылки - но не развидели хороших. И даже последняя человеческая надежда, что лучше будет впереди, что в лагере будет лучше, - ложная надежда.
В лагере будет - хуже.
Глава 4. С острова на остров
А и просто в одиноких челноках перевозят зэков с острова на остров Архипелага. Это называется - спецконвой. Это - самый нестеснённый вид перевозки, он почти не отличается от вольной езды. Переезжать так достаётся немногим. Мне же в моей арестантской жизни припало три раза.
Спецконвой дают по назначению высоких персон. Его не надо путать со спецнарядом, который подписывается в аппарате ГУЛАГа. Спецнарядчик чаще едет общими этапами, хотя и ему достаются отрезки пути (тем более разительные). Например, едет латыш Бернштейн по спецнаряду с Севера на нижнюю Волгу, на сельхозкомандировку. Везут его во всех описанных теснотах, унижениях, облаивают собаками, обставляют штыками, орут "шаг вправо, шаг влево..." - и вдруг ссаживают на маленькой станции Занзеватка, и встречает его там одинокий спокойный надзиратель безо всякого ружья. Он зевает: "Ладно, ночевать у меня будешь, а до завтрева пока гуляй, завтра свезу тебя в лагерь." И Анс - гуляет. Да вы понимаете ли, что значит - гулять человеку, у которого срок десять лет, который уже с жизнью прощался сколько раз, у которого сегодня утром ещё был вагон-зак, а завтра будет лагерь, - сейчас же он ходит и смотрит, как куры роются в станционном садике, как бабы, не продав поезду масла и дынь, собираются уходить. Он идёт вбок три, четыре и пять шагов, и никто не кричит ему: "стой!", он не верящими пальцами трогает листики акаций и почти плачет.
А спецконвой - весь такое диво, от начала до конца. Общих этапов тебе в этот раз не знать, рук назад не брать, догола не раздеваться, на землю задом не садиться и даже обыска никакого не будет. Конвой приступает к тебе дружески и даже называет на "вы". Вообще-то, предупреждает он, при попытке к бегству мы, как обычно, стреляем. Пистолеты наши заряжены, они в карманах. Однако, поедемте просто, держитесь легко, не давайте понять, что вы - заключённый. (Я очень прошу заметить, что и здесь, как всегда, интересы отдельной личности и интересы государства полностью совпадают.)
Моя лагерная жизнь перевернулась в тот день, когда я со скрюченными пальцами (от хватки инструмента они у меня перестали разгибаться) жался на разводе в плотницкой бригаде, а нарядчик отвёл меня от развода и со внезапным уважением сказал: "Ты знаешь, по распоряжению министра внутренних дел..."
Я обомлел. Ушёл развод, а придурки в зоне меня окружили. Одни говорили: "навешивать будут новый срок", другие говорили: "на освобождение". Но все сходились в том, что не миновать мне министра Круглова. И я тоже зашатался между новым сроком и освобождением. Я забыл совсем, что полгода назад в наш лагерь приехал какой-то тип и давал заполнять учётные карточки ГУЛАГа (после войны эту работу начали по ближайшим лагерям, но кончили вряд ли). Важнейшая графа там была "специальность". И чтоб цену себе набить, писали зэки самые золотые гулаговские специальности: "парикмахер", "портной", "кладовщик", "пекарь". А я прищурился и написал: "ядерный физик". Ядерным физиком я отроду не был, только до войны слушал что-то в университете, названия атомных частиц и параметров знал - и решился так написать. Был год 1946, атомная бомба была нужна позарез. Но я сам той карточке значения не придал, забыл.
Это - глухая, совершенно недостоверная, никем не подтверждённая легенда, которую нет-нет да и услышишь в лагерях: что где-то в этом же Архипелаге есть крохотные райские острова. Никто их не видел, никто там не был, а кто был - молчит, не высказывается. На тех островах, говорят, текут молочные реки в кисельных берегах, ниже как сметаной и яйцами там не кормят; там чистенько, говорят, всегда тепло, работа умственная и сто раз секретная.
И вот на те-то райские острова (в арестантском просторечии - шарашки) я на полсрока и попал. Им-то я и обязан, что остался жив, в лагерях бы мне весь срок ни за что не выжить. Им обязан я, что пишу это исследование, хотя для них самих в этой книге места не предусматриваю (уж есть о них роман). Вот с тех-то островов с одного на другой, со второго на третий меня и перевозили спецконвоем: двое надзирателей да я.
Если души умерших иногда пролетают среди нас, видят нас, легко читают наши мелкие побуждения, а мы не видим и не угадываем их, бесплотных, то такова и поездка спецконвоем.
Ты окунаешься в гущу воли, толкаешься в станционном зале. Успеваешь проглянуть объявления, которые наверняка и ни с какой стороны не могут тебя касаться. Сидишь на старинном пассажирском "диване" и слушаешь странные и ничтожные разговоры: о том, что какой-то муж бьёт жену или бросил её; а свекровь почему-то не уживается с невесткой; а коммунальные соседи жгут электричество в коридоре и не вытирают ног; а кто-то кому-то мешает по службе; а кого-то зовут в хорошее место, но он не решается на переезд: как это с места сниматься, легко ли? Ты всё это слушаешь - и мурашки отречения вдруг бегут по твоей спине и голове: тебе так ясно проступает подлинная мера вещей во Вселенной! мера всех слабостей и страстей! - а этим грешникам никак не дано её увидеть. Истинно жив, подлинно жив только ты, бесплотный, а эти все лишь по ошибке считают себя живущими.
И - незаполнимая бездна между вами! Ни крикнуть им, ни заплакать над ними нельзя, ни потрясти их за плечи: ведь ты - дух, ты - призрак, а они - материальные тела.
Как же внушить им - прозрением? видением? во сне? - братья! люди! Зачем дана вам жизнь?! В глухую полночь распахиваются двери смертных камер - и людей с великой душой волокут на расстрел. На всех железных дорогах страны сию минуту, сейчас, люди лижут после селёдки горькими языками сухие губы, они грезят о счастьи распрямлённых ног, об успокоении после оправки. На Колыме только летом на метр отмерзает земля - и лишь тогда в неё закапывают кости умерших за зиму. А у вас - под голубым небом, под горячим солнцем есть право распорядиться своей судьбой, пойти выпить воды, потянуться, куда угодно ехать без конвоя - какое ж электричество в коридоре? при чём тут свекровь? Самое главное в жизни, все загадки её - хотите, я высыплю вам сейчас? Не гонитесь за призрачным - за имуществом, за званием: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью - не пугайтесь беды, и не томитесь по счастью, всё равно ведь: и горького не довеку, и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете, и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей. Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха - кому вам ещё завидовать? зачем? Зависть к другим больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердце - и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните, ни с кем из них не расставайтесь в ссоре: ведь вы же не знаете, может быть это ваш последний поступок перед арестом, и таким вы останетесь в их памяти!..
Но конвоиры поглаживают в карманах чёрные ручки пистолетов. И мы сидим втроём рядышком, непьющие ребята, спокойные друзья.
Я тру лоб, я закрываю глаза, открываю - опять этот сон: никем не конвоируемое скопище людей. Я твёрдо помню, что ещё сегодня ночевал в камере и завтра буду в камере опять. А тут какие-то контролёры со щипчиками: "Ваш билет!" - "Вон, у товарища."
Вагоны полны (ну, по-вольному "полны" - под скамейками никто не лежит и на полу в проходах не сидят). Мне сказано - держаться просто, я и держусь куда проще: увидел в соседнем купе боковое место у окна и пересел. А конвоирам в том купе места не нашлось. Они сидят в прежнем и оттуда влюблёнными глазами за мной следят. В Переборах освобождается место через столик против меня, но прежде моего конвоира место успевает занять мордатый парень в полушубке, меховой шапке, с простым, но крепким деревянным чемоданом. Чемодан этот я узнал: лагерного изготовления, mаdе in Архипелаг.
"Фу-у-уф", - отдувается парень. Света мало, но вижу: он раскраснелся весь, посадка была с дракой. И достаёт флягу: "Пивка выпьешь, товарищ?" Я знаю, что мой конвоир изнемогает в соседнем купе: не должен же я пить алкогольного, нельзя! Но - держаться надо просто. И я говорю небрежно: "Да налей, пожалуй." (Пиво?? Пиво!! За три года я его не выпил ни глоточка! Завтра в камере буду хвастать: пиво пил!) Парень наливает, я с содроганием пью. Уже темно. Электричества в вагоне нет, послевоенная разруха. В старом фонаре в дверной перегородке горит один свечной огарок, на четыре купе сразу: на два вперёд и два назад. Мы с парнем приятельски разговариваем, почти не видя друг друга. Как ни перегибается мой конвоир - ничего ему не слышно за стуком вагона. У меня в кармане - открытка домой. Сейчас объясню моему простецкому собеседнику, кто я, и попрошу опустить в ящик. Судя по чемодану, он и сам сидел. Но он опережает меня: "Знаешь, еле отпуск выпросил. Два года не пускали, такая служба собачья." - "Какая же?" - "Да ты не знаешь. Я - асмодей, голубые погоны, никогда не видал?" Тьфу, пропасть, как же я сразу не догадался: Переборы - центр Волголага, а чемодан он изнудил из зэков, бесплатно ему сделали. Как же проткало это нашу жизнь: на два купе два асмодея уже мало! - третий сел. А может и четвёртый где притаился? А может они в каждом купе?... А может ещё кто из наших едет спецконвоем?...
Мой парень всё скулит, жалуется на судьбу. Тогда я возражаю ему загадочно: "А кого ты охраняешь, кто по десять лет ни за хрен получил - тем легче?" Он сразу оседает и замолкает до утра: в полутьме он и прежде неясно видел, что я в каком-то полувоенном - шинель, гимнастёрка. Он думал - просто вояка, а теперь шут его знает: может я - оперативник? беглецов ловлю? зачем я в этом вагоне? а он лагеря при мне ругал...
Огарок в фонаре заплывает, но всё ещё горит. На третьей багажной полке какой-то юноша приятным голосом рассказывает о войне - настоящей, о какой в книгах не пишут, был сапёром, рассказывает случаи, верные с правдой. И так приятно, что вот незаграждённая правда всё же льётся в чьи-то уши.
Мог бы рассказать и я... Я бы даже хотел рассказать!.. Нет, пожалуй уже не хочу. Четыре года моей войны как корова слизнула. Уже не верю, что это было, и вспоминать не хочу. Два года здесь, два года Архипелага, затмили для меня фронтовые дороги, всё затмили. Клин вышибается клином.
И вот, проведя лишь несколько часов среди вольных, я чувствую: уста мои немы: мне нечего делать среди них, мне - связанно здесь. Хочу - свободной речи! хочу - на родину! хочу - к себе на Архипелаг!
Утром я забываю открытку на верхней вагонной полке: ведь будет кондукторша протирать вагон, снесёт её в ящик, если человек...
Мы выходим на площадь с Ярославского вокзала. Надзиратели мои опять попались новички, Москвы не знают. Поедем трамваем "Б", решаю я за них. Посреди площади у трамвайной остановки - свалка, время перед работой. Надзиратель поднимается к вагоновожатому и показывает ему книжечку МВД. На передней площадке, как депутаты Моссовета, мы важно стоим весь путь и билетов не берём. Старика не пускают: не инвалид, через заднюю влезешь!
Мы подъезжаем к "Новослободской", сходим - и первый раз я вижу Бутырскую тюрьму извне, хотя четвёртый раз уже меня в неё привозят, и без труда я могу начертить её внутренний план. У, какая суровая высокая стена на два квартала! Холодеют сердца москвичей при виде раздвигающейся стальной пасти этих ворот. Но я без сожаления оставляю московские тротуары, как домой иду через сводчатую башенку вахты, улыбаюсь в первом дворе, узнаю знакомые резные деревянные главные двери - и ничто мне, что сейчас поставят - вот уже поставили - лицом к стене и спрашивают: "Фамилия? имя-отчество?... год рождения?..."
Фамилия!.. Я - Межзвёздный Скиталец! Тело моё спеленали, но душа - неподвластна им.
Я знаю: через несколько часов неизбежных процедур над моим телом - бокса, шмона, выдачи квитанций, заполнения входной карточки, прожарки и бани - я введён буду в камеру с двумя куполами, с нависающей аркой посередине (все камеры такие), с двумя большими окнами, одним длинным столом-шкафом - и встречу не известных мне, но обязательно умных, интересных, дружественных людей, и станут рассказывать они, и стану рассказывать я, и вечером не сразу захочется уснуть.
А на мисках будет выбито (чтоб на этап не увезли): "Бутюр". Санаторий Бутюр, как мы смеялись тут прошлый раз. Санаторий, мало известный ожирелым сановникам, желающим похудеть. Они тащат свои животы в Кисловодск, там вышагивают по маршрутным тропам, приседают, потеют целый месяц, чтобы сбросить два-три килограмма. В санатории же Бутюр, совсем под боком, любой бы из них похудел на полпуда в неделю безо всяких упражнений.
Это - проверено. Это не имело исключений.
* * *
Одна из истин, в которой убеждает тебя тюрьма, - та, что мир тесен, просто очень уж тесен. Правда, Архипелаг ГУЛАГ, раскинутый на всё то же пространство, что и Союз Советов, по числу жителей гораздо меньше его. Сколько их именно в Архипелаге - добраться нам невозможно. Можно допустить, что одновременно в лагерях не находилось больше двенадцати миллионов (одни уходили в землю, Машина приволакивала новых). И не больше половины из них было политических. Шесть миллионов? - что ж, это маленькая страна, Швеция или Греция, там многие знают друг друга. Немудрено же, попади в любую камеру любой пересылки, послушай, разговорись - и обязательно найдёшь с однокамерниками общих знакомых. (Да что там, если Долган, в одних одиночках год пересидев, попадает после Сухановки, после рюминских избиений и больницы, в лубянскую камеру, называет себя - и шустрый Ф. сразу ему навстречу: "А-а, так я вас знаю!" - "Откуда? - дичится Долган. - Вы ошибаетесь." - "Ничуть. Ведь это вы тот самый американец Александр Долган, о котором буржуазная пресса лгала, что вас похитили, а ТАСС опровергало. Я был на воле и читал.")
Люблю этот момент, когда в камеру впускают новенького (не новичка - тот входит подавленно, смущённо, а уже сиделого зэка). И сам люблю входить в новую камеру (впрочем, Бог помилуй, больше бы и не входил) - беззаботная улыбка, широкий жест: "Здорово, братцы! - Бросил свой мешочек на нары. - Ну, какие новости за последний год в Бутырках?"
Начинаем знакомиться. Какой-то парень, Суворов, 58-я статья. На первый взгляд ничем не примечателен, но лови, лови: на Красноярской пересылке был с ним в камере некий Махоткин...
- Позвольте, не полярный лётчик?
- Да-да, его имени...
-...остров в Таймырском заливе. А сам он сидит по 58-10. Так скажите, значит пустили его в Дудинку?
- Откуда вы знаете? Да.
Прекрасно. Ещё одно звено в биографии совершенно неизвестного мне Махоткина. Я никогда его не встречал, никогда может быть и не встречу, но деятельная память всё отложила, что я знаю о нём: Махоткин получил червонец, а остров нельзя переименовать, потому что он на картах всего мира (это же - негулаговский остров). Его взяли на авиационную шарашку в Болшево, он там томился, лётчик среди инженеров, летать же не дадут. Ту шарашку делили пополам, Махоткин попал в таганрогскую половину, и кажется все связи с ним обрезаны. В другой половине, в рыбинской, мне рассказали, что просился парень летать на Дальний Север. Теперь вот узнаю, что ему разрешили. Мне это - ни за чем, но я все запомнил. А через десять дней я окажусь в одном бутырском банном боксе (есть такие премиленькие боксы в Бутырках с кранами и шайкой, чтобы большой бани не занимать) ещё с неким Р. Этого Р. я тоже не знаю, но оказывается, он полгода лежал в бутырской больнице, а теперь едет на рыбинскую шарашку. Ещё три дня - и в Рыбинске, в закрытом ящике, где у зэков обрезана всякая связь с внешним миром, станет известно и о том, что Махоткин в Дудинке, и о том, куда взяли меня. Это и есть арестантский телеграф: внимание, память и встречи.
А этот симпатичный мужчина в роговых очках? Гуляет по камере и приятным баритоном напевает Шуберта:
И юность вновь гнетёт меня,
И долог путь к могиле...
- Царапкин, Сергей Романович.
- Позвольте, так я вас хорошо знаю. Биолог? Невозвращенец? Из Берлина?
- Откуда вы знаете?
- Ну как же, мир тесен! В сорок шестом году с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским...
...Ах, что это была за камера! - не самая ли блестящая в моей тюремной жизни?... Это было в июле. Меня из лагеря привезли в Бутырки по загадочному "распоряжению министра внутренних дел". Привезли после обеда, но такая была нагруженность в тюрьме, что одиннадцать часов шли приёмные процедуры, и только в три часа ночи, заморенного боксами, меня впустили в 75-ю камеру. Освещённая из-под двух куполов двумя яркими электрическими лампами, камера спала вповалку, мечась от духоты: жаркий воздух июля не втекал в окна, загороженные намордниками. Жужжали бессонные мухи и садились на спящих, те подёргивались. Кто закрыл глаза носовым платком от бьющего света. Остро пахла параша - разложение ускорялось в такой жаре. В камеру, рассчитанную на 25 человек, было натолкано не чрезмерно, человек восемьдесят. Лежали сплошь на нарах слева и справа и на дополнительных щитах, уложенных через проход, и всюду из-под нар торчали ноги, а традиционный бутырский стол-шкаф был сдвинут к параше. Вот тут-то и был ещё кусочек свободного пола, и я лёг. Встававшие к параше так до утра и переступали через меня.
По команде "Подъём!", выкрикнутой в кормушку, всё зашевелилось: стали убирать поперечные щиты, двигать стол к окну. Подошли меня проинтервьюировать - новичок я или лагерник. Оказалось, что в камере встречается два потока: обычный поток свежеосуждённых, направляемых в лагеря, и встречный поток лагерников, сплошь специалистов - физиков, химиков, математиков, инженеров-конструкторов, направляемых неизвестно куда, но в какие-то благополучные научно-исследовательские институты. (Тут я успокоился, что министр не будет мне доматывать срока.) Ко мне подошёл человек нестарый, ширококостый (но сильно исхудавший), с носом, чуть-чуть закруглённым под ястреба:
- Профессор Тимофеев-Ресовский, президент научно-технического общества 75-й камеры. Наше общество собирается ежедневно после утренней пайки около левого окна. Не могли бы вы нам сделать какое-нибудь научное сообщение? Какое именно?
Застигнутый врасплох, я стоял перед ним в своей длинной затасканной шинели и в зимней шапке (арестованные зимой обречены и летом ходить в зимнем). Пальцы мои ещё не разогнулись с утра и были все в ссадинах. Какое я мог сделать научное сообщение? Тут я вспомнил, что недавно в лагере была у меня две ночи принесенная с воли книга - официальный отчёт военного министерства США о первой атомной бомбе. Книга вышла этой весной. Никто в камере её ещё не видел? Пустой вопрос, конечно, нет. Так судьба усмехнулась, заставляя меня сбиться на ту самую атомную физику, по которой я и записался в ГУЛАГе.
После пайки собралось у левого окна научно-техническое общество человек из десяти, я сделал своё сообщение и был принят в общество. Одно я забывал, другого не мог допонять, - Николай Владимирович, хоть год уже сидел в тюрьме и ничего не мог знать об атомной бомбе, то и дело восполнял пробелы моего рассказа. Пустая папиросная пачка была моей доской, в руке - незаконный обломок грифеля. Николай Владимирович всё это у меня отбирал, и чертил, и перебивал своим так уверенно, будто он был физик из лос-аламосской группы.
Он действительно работал с одним из первых европейских циклотронов, но для облучения мух-дрозофил. Он был из крупнейших генетиков современности. Он уже сидел в тюрьме, когда Жебрак, не зная о том (а может быть и зная), имел смелость написать для канадского журнала: "Русская биология не отвечает за Лысенко, русская биология - это Тимофеев-Ресовский" (во время разгрома биологии в 1948 Жебраку это припомнили). Шрёдингер в брошюре "Что такое жизнь" нашёл место дважды процитировать Тимофеева-Ресовского, уже давно сидевшего.
А он вот был перед нами и блистал сведениями изо всех возможных наук. Он обладал той широтой, которую учёные следующих поколений даже и не хотят иметь (или изменились возможности охвата?). Хотя сейчас он так был измотан голодом следствия, что эти упражнения ему становились нелегки. По материнской линии он был из захудалых калужских дворян на реке Рессе, по отцовской же - боковой потомок Степана Разина, и эта казацкая могута очень в нём чувствовалась - в широкой его кости, в основательности, в стойкой обороне против следователя, но зато и в голоде, сильнейшем, чем у нас.
А история была та, что в 1922 году немецкий учёный Фогт, создавший в Москве Институт мозга, попросил откомандировать с ним для постоянной работы двух способных окончивших студентов. Так Тимофеев-Ресовский и друг его Царапкин были посланы в командировку, не ограниченную временем. Хоть они и не имели там идеологического руководства, но очень преуспели собственно в науке, и когда в 1937 (!) году им велели вернуться на родину, это оказалось для них инерционно-невозможным: они не могли бросить ни логики своих работ, ни приборов, ни учеников. И, пожалуй, ещё не могли потому, что на родине теперь надо было бы публично облить дерьмом всю свою пятнадцатилетнюю работу в Германии, и только это дало бы им право существовать (да и дало ли бы?). Так они стали невозвращенцами, оставаясь однако патриотами.
В 1945 советские войска вошли в Бух (северо-восточное предместье Берлина), Тимофеев-Ресовский встретил их радостно и целеньким институтом: всё решалось как нельзя лучше, теперь не надо расставаться с институтом! Приехали представители, походили, сказали: - У-гм, пакуйте всё в ящики, повезём в Москву. - Это невозможно! - отпрянул Тимофеев. - Всё погибнет! Установки налаживались годами! - Гм-м-м... - удивилось начальство. И вскоре Тимофеева и Царапкина арестовали и повезли в Москву. Наивные, они думали, что без них институт не будет работать. Хоть и не работай, но да восторжествует генеральная линия! На Большой Лубянке арестованным легко доказали, что они изменники родины (е?), дали по десять лет, и теперь президент научно-технического общества 75-й камеры бодрился, что он нигде не допустил ошибки.
В бутырских камерах дуги, держащие нары, очень низкие: даже тюремной администрации не приходило в голову, что под ними будут спать арестанты. Поэтому сперва бросаешь соседу шинель, чтоб он там её разостлал, затем ничком ложишься на полу в проходе и подползаешь. По проходу ходят, пол под нарами подметается разве что в месяц раз, руки помоешь ты только на вечерней оправке, да и то без мыла, - нельзя сказать, чтоб тело своё ты ощущал как сосуд Божий. Но я был счастлив! Там, на асфальтовом полу под нарами, в собачьем заползе, куда с нар сыпались нам в глаза пыль и крошки, я был абсолютно, безо всяких оговорок счастлив. Правильно высказал Эпикур: и отсутствие разнообразия может ощущаться как удовольствие после предшествующих разнообразных неудовольствий. После лагеря, казавшегося уже нескончаемым, после десятичасового рабочего дня, после холода, дождей, с наболевшей спиной - о, какое счастье целыми днями лежать, спать и всё-таки получать 650 граммов хлеба и два приварка в день - из комбикорма, из дельфиньего мяса. Одно слово - санаторий Бутюр.
Спать! - это очень важно. На брюхо лечь, спиной укрыться и спать! Во время сна ты не расходуешь сил и не терзаешь сердца - а срок идёт, а срок идёт! Когда трещит и брызжет факелом наша жизнь, мы проклинаем необходимость восемь часов бездарно спать. Когда же мы обездолены, обезнадёжены - благословение тебе, сон четырнадцатичасовой!
Пеший этап - это дедушка железнодорожного, дедушка вагонного и дедушка краснух. В наше время он всё меньше применяется, только там, где ещё невозможен механический транспорт. Так из блокадного Ленинграда на каком-то ладожском участке доставляли осуждённых до краснух (женщин вели вместе с пленными немцами, а наших мужчин отделяли от женщин штыками, чтоб не отняли у них хлеба. Падающих тут же разували и кидали на грузовик - живого ли, мёртвого). Так в 30-е годы отправляли с Котласской пересылки каждый день этап в сто человек до Усть-Выми (около 300 километров), а иногда и до Чибью (более пятисот). Однажды в 1938 гнали так и женский этап. В этих этапах проходили в день 25 километров. Конвой шёл с одной-двумя собаками, отстающих подгонял прикладами. Правда, вещи заключённых, котёл и продукты везли сзади на подводах, и этим этап напоминал классические этапы прошлого века. Были и этапные избы - разорённые дома раскулаченных с выбитыми окнами, сорванными дверьми. Бухгалтерия Котласской пересылки выдавала этапу продуктов на теоретически-расчётное время, если всё в пути будет гладко, и никогда ни на день лишний (общий принцип всякой нашей бухгалтерии). При задержках же в пути - продукты растягивали, кармливали болтушкой из ржаной муки без соли, а то и вовсе ничем. Здесь было некоторое отступление от классики.
В 1940 этап, где шёл А. Я. Оленёв, после барж погнали пешком по тайге (от Княж-Погоста на Чибью) - и вовсе не кормя. Пили болотную воду, быстро несла их дизентерия. Падали без сил - собаки рвали одежду упавших. В Ижме ловили рыбу брюками и поедали живой. (И с какой-то поляны им объявили: тут будете строить железную дорогу Котлас-Воркута!)
И в других местах нашего европейского Севера пешие этапы гонялись до тех пор, пока по тем же маршрутам, по насыпям, теми же первичными арестантами проложенным, не побежали весёлые красные вагоны, везя вторичных арестантов.
У пеших этапов есть своя техника, её разрабатывают там, где приходится перегонять почасту и помногу. Когда таёжной тропой ведут этап от Княж-Погоста до Весляны, и вдруг какой-то заключённый упал и дальше идти не может - то делать с ним? Разумно подумайте - что? Не останавливать же весь этап. И на каждого упавшего и отставшего не оставлять же по стрелку - стрелков мало, заключённых много. Значит?... Стрелок остаётся с ним ненадолго, потом нагоняет поспешно, уже один.
Долгое время держались постоянные пешие этапы из Карабаса в Спасск. Всего там 35-40 километров, но прогнать надо в один день и человек тысячу зараз, и среди них много ослабевших. Здесь ожидается, что будут многие падать и отставать с той предсмертною нехотью и безразличием, что хоть стреляй в них, а идти они не могут. Смерти они уже не боятся, - но палки? но неутомимой палки, всё снова бьющей их по чём попало? - палки они побоятся и пойдут! Это проверено, это - так. И вот колонна этапа охватывается не только обычной цепью автоматчиков, идущих от неё в пятидесяти метрах, но ещё и внутренней цепью солдат не вооружённых, но с палками. Отстающих бьют (как впрочем, предсказывал и товарищ Сталин), бьют и бьют - а они иссиливаются, но идут! - и многие из них чудом доходят! Они не знают, что это - палочная проверка, и что тех, кто уже и под палками всё равно лёг и не идёт - тех забирают идущие сзади телеги. Опыт организации! (Могут спросить: а почему бы не сразу всех на телеги?... А где их взять, и с лошадьми? У нас ведь трактора. Да и почём ныне овёс?...) Эти этапы густо шли в 1948-50 годах.
А в 20-е годы пеший этап был один из основных. Я был мальчишкой, но помню их хорошо, по улицам Ростова-на-Дону их гнали, не стесняясь. Кстати, знаменитая команда "...открывает огонь без предупреждения!" тогда звучала иначе, опять-таки из-за другой техники: ведь конвой часто бывал только с шашками. Командовали так: "шаг в сторону - конвой стреляй, руби!" Это сильно звучит - "стреляй, руби!" Так и представляешь, как тебе сейчас разрубят голову сзади.
Да даже и в 1936 в феврале по Нижнему Новгороду гнали пешком этап заволжских стариков с длинными бородами, в самотканных зипунах, в лаптях и онучах - "Русь уходящая"... И вдруг наперерез - три автомобиля с председателем ВЦИКа Калининым. Этап остановили. Калинин проехал, не заинтересовался.
Закройте глаза, читатель. Вы слышите грохот колес? Это идут вагон-заки. Это идут краснухи. Во всякую минуту суток. Во всякий день года. А вот хлюпает вода - это плывут арестантские баржи. А вот рычат моторы воронков. Всё время кого-то ссаживают, втискивают, пересаживают. А этот гул? - переполненные камеры пересылок. А этот вой? - жалобы обокраденных, изнасилованных, избитых.
Мы пересмотрели все способы доставки - и нашли, что все они - хуже. Мы оглядели пересылки - но не развидели хороших. И даже последняя человеческая надежда, что лучше будет впереди, что в лагере будет лучше, - ложная надежда.
В лагере будет - хуже.
Глава 4. С острова на остров
А и просто в одиноких челноках перевозят зэков с острова на остров Архипелага. Это называется - спецконвой. Это - самый нестеснённый вид перевозки, он почти не отличается от вольной езды. Переезжать так достаётся немногим. Мне же в моей арестантской жизни припало три раза.
Спецконвой дают по назначению высоких персон. Его не надо путать со спецнарядом, который подписывается в аппарате ГУЛАГа. Спецнарядчик чаще едет общими этапами, хотя и ему достаются отрезки пути (тем более разительные). Например, едет латыш Бернштейн по спецнаряду с Севера на нижнюю Волгу, на сельхозкомандировку. Везут его во всех описанных теснотах, унижениях, облаивают собаками, обставляют штыками, орут "шаг вправо, шаг влево..." - и вдруг ссаживают на маленькой станции Занзеватка, и встречает его там одинокий спокойный надзиратель безо всякого ружья. Он зевает: "Ладно, ночевать у меня будешь, а до завтрева пока гуляй, завтра свезу тебя в лагерь." И Анс - гуляет. Да вы понимаете ли, что значит - гулять человеку, у которого срок десять лет, который уже с жизнью прощался сколько раз, у которого сегодня утром ещё был вагон-зак, а завтра будет лагерь, - сейчас же он ходит и смотрит, как куры роются в станционном садике, как бабы, не продав поезду масла и дынь, собираются уходить. Он идёт вбок три, четыре и пять шагов, и никто не кричит ему: "стой!", он не верящими пальцами трогает листики акаций и почти плачет.
А спецконвой - весь такое диво, от начала до конца. Общих этапов тебе в этот раз не знать, рук назад не брать, догола не раздеваться, на землю задом не садиться и даже обыска никакого не будет. Конвой приступает к тебе дружески и даже называет на "вы". Вообще-то, предупреждает он, при попытке к бегству мы, как обычно, стреляем. Пистолеты наши заряжены, они в карманах. Однако, поедемте просто, держитесь легко, не давайте понять, что вы - заключённый. (Я очень прошу заметить, что и здесь, как всегда, интересы отдельной личности и интересы государства полностью совпадают.)
Моя лагерная жизнь перевернулась в тот день, когда я со скрюченными пальцами (от хватки инструмента они у меня перестали разгибаться) жался на разводе в плотницкой бригаде, а нарядчик отвёл меня от развода и со внезапным уважением сказал: "Ты знаешь, по распоряжению министра внутренних дел..."
Я обомлел. Ушёл развод, а придурки в зоне меня окружили. Одни говорили: "навешивать будут новый срок", другие говорили: "на освобождение". Но все сходились в том, что не миновать мне министра Круглова. И я тоже зашатался между новым сроком и освобождением. Я забыл совсем, что полгода назад в наш лагерь приехал какой-то тип и давал заполнять учётные карточки ГУЛАГа (после войны эту работу начали по ближайшим лагерям, но кончили вряд ли). Важнейшая графа там была "специальность". И чтоб цену себе набить, писали зэки самые золотые гулаговские специальности: "парикмахер", "портной", "кладовщик", "пекарь". А я прищурился и написал: "ядерный физик". Ядерным физиком я отроду не был, только до войны слушал что-то в университете, названия атомных частиц и параметров знал - и решился так написать. Был год 1946, атомная бомба была нужна позарез. Но я сам той карточке значения не придал, забыл.
Это - глухая, совершенно недостоверная, никем не подтверждённая легенда, которую нет-нет да и услышишь в лагерях: что где-то в этом же Архипелаге есть крохотные райские острова. Никто их не видел, никто там не был, а кто был - молчит, не высказывается. На тех островах, говорят, текут молочные реки в кисельных берегах, ниже как сметаной и яйцами там не кормят; там чистенько, говорят, всегда тепло, работа умственная и сто раз секретная.
И вот на те-то райские острова (в арестантском просторечии - шарашки) я на полсрока и попал. Им-то я и обязан, что остался жив, в лагерях бы мне весь срок ни за что не выжить. Им обязан я, что пишу это исследование, хотя для них самих в этой книге места не предусматриваю (уж есть о них роман). Вот с тех-то островов с одного на другой, со второго на третий меня и перевозили спецконвоем: двое надзирателей да я.
Если души умерших иногда пролетают среди нас, видят нас, легко читают наши мелкие побуждения, а мы не видим и не угадываем их, бесплотных, то такова и поездка спецконвоем.
Ты окунаешься в гущу воли, толкаешься в станционном зале. Успеваешь проглянуть объявления, которые наверняка и ни с какой стороны не могут тебя касаться. Сидишь на старинном пассажирском "диване" и слушаешь странные и ничтожные разговоры: о том, что какой-то муж бьёт жену или бросил её; а свекровь почему-то не уживается с невесткой; а коммунальные соседи жгут электричество в коридоре и не вытирают ног; а кто-то кому-то мешает по службе; а кого-то зовут в хорошее место, но он не решается на переезд: как это с места сниматься, легко ли? Ты всё это слушаешь - и мурашки отречения вдруг бегут по твоей спине и голове: тебе так ясно проступает подлинная мера вещей во Вселенной! мера всех слабостей и страстей! - а этим грешникам никак не дано её увидеть. Истинно жив, подлинно жив только ты, бесплотный, а эти все лишь по ошибке считают себя живущими.
И - незаполнимая бездна между вами! Ни крикнуть им, ни заплакать над ними нельзя, ни потрясти их за плечи: ведь ты - дух, ты - призрак, а они - материальные тела.
Как же внушить им - прозрением? видением? во сне? - братья! люди! Зачем дана вам жизнь?! В глухую полночь распахиваются двери смертных камер - и людей с великой душой волокут на расстрел. На всех железных дорогах страны сию минуту, сейчас, люди лижут после селёдки горькими языками сухие губы, они грезят о счастьи распрямлённых ног, об успокоении после оправки. На Колыме только летом на метр отмерзает земля - и лишь тогда в неё закапывают кости умерших за зиму. А у вас - под голубым небом, под горячим солнцем есть право распорядиться своей судьбой, пойти выпить воды, потянуться, куда угодно ехать без конвоя - какое ж электричество в коридоре? при чём тут свекровь? Самое главное в жизни, все загадки её - хотите, я высыплю вам сейчас? Не гонитесь за призрачным - за имуществом, за званием: это наживается нервами десятилетий, а конфискуется в одну ночь. Живите с ровным превосходством над жизнью - не пугайтесь беды, и не томитесь по счастью, всё равно ведь: и горького не довеку, и сладкого не дополна. Довольно с вас, если вы не замерзаете, и если жажда и голод не рвут вам когтями внутренностей. Если у вас не перешиблен хребет, ходят обе ноги, сгибаются обе руки, видят оба глаза и слышат оба уха - кому вам ещё завидовать? зачем? Зависть к другим больше всего съедает нас же. Протрите глаза, омойте сердце - и выше всего оцените тех, кто любит вас и кто к вам расположен. Не обижайте их, не браните, ни с кем из них не расставайтесь в ссоре: ведь вы же не знаете, может быть это ваш последний поступок перед арестом, и таким вы останетесь в их памяти!..
Но конвоиры поглаживают в карманах чёрные ручки пистолетов. И мы сидим втроём рядышком, непьющие ребята, спокойные друзья.
Я тру лоб, я закрываю глаза, открываю - опять этот сон: никем не конвоируемое скопище людей. Я твёрдо помню, что ещё сегодня ночевал в камере и завтра буду в камере опять. А тут какие-то контролёры со щипчиками: "Ваш билет!" - "Вон, у товарища."
Вагоны полны (ну, по-вольному "полны" - под скамейками никто не лежит и на полу в проходах не сидят). Мне сказано - держаться просто, я и держусь куда проще: увидел в соседнем купе боковое место у окна и пересел. А конвоирам в том купе места не нашлось. Они сидят в прежнем и оттуда влюблёнными глазами за мной следят. В Переборах освобождается место через столик против меня, но прежде моего конвоира место успевает занять мордатый парень в полушубке, меховой шапке, с простым, но крепким деревянным чемоданом. Чемодан этот я узнал: лагерного изготовления, mаdе in Архипелаг.
"Фу-у-уф", - отдувается парень. Света мало, но вижу: он раскраснелся весь, посадка была с дракой. И достаёт флягу: "Пивка выпьешь, товарищ?" Я знаю, что мой конвоир изнемогает в соседнем купе: не должен же я пить алкогольного, нельзя! Но - держаться надо просто. И я говорю небрежно: "Да налей, пожалуй." (Пиво?? Пиво!! За три года я его не выпил ни глоточка! Завтра в камере буду хвастать: пиво пил!) Парень наливает, я с содроганием пью. Уже темно. Электричества в вагоне нет, послевоенная разруха. В старом фонаре в дверной перегородке горит один свечной огарок, на четыре купе сразу: на два вперёд и два назад. Мы с парнем приятельски разговариваем, почти не видя друг друга. Как ни перегибается мой конвоир - ничего ему не слышно за стуком вагона. У меня в кармане - открытка домой. Сейчас объясню моему простецкому собеседнику, кто я, и попрошу опустить в ящик. Судя по чемодану, он и сам сидел. Но он опережает меня: "Знаешь, еле отпуск выпросил. Два года не пускали, такая служба собачья." - "Какая же?" - "Да ты не знаешь. Я - асмодей, голубые погоны, никогда не видал?" Тьфу, пропасть, как же я сразу не догадался: Переборы - центр Волголага, а чемодан он изнудил из зэков, бесплатно ему сделали. Как же проткало это нашу жизнь: на два купе два асмодея уже мало! - третий сел. А может и четвёртый где притаился? А может они в каждом купе?... А может ещё кто из наших едет спецконвоем?...
Мой парень всё скулит, жалуется на судьбу. Тогда я возражаю ему загадочно: "А кого ты охраняешь, кто по десять лет ни за хрен получил - тем легче?" Он сразу оседает и замолкает до утра: в полутьме он и прежде неясно видел, что я в каком-то полувоенном - шинель, гимнастёрка. Он думал - просто вояка, а теперь шут его знает: может я - оперативник? беглецов ловлю? зачем я в этом вагоне? а он лагеря при мне ругал...
Огарок в фонаре заплывает, но всё ещё горит. На третьей багажной полке какой-то юноша приятным голосом рассказывает о войне - настоящей, о какой в книгах не пишут, был сапёром, рассказывает случаи, верные с правдой. И так приятно, что вот незаграждённая правда всё же льётся в чьи-то уши.
Мог бы рассказать и я... Я бы даже хотел рассказать!.. Нет, пожалуй уже не хочу. Четыре года моей войны как корова слизнула. Уже не верю, что это было, и вспоминать не хочу. Два года здесь, два года Архипелага, затмили для меня фронтовые дороги, всё затмили. Клин вышибается клином.
И вот, проведя лишь несколько часов среди вольных, я чувствую: уста мои немы: мне нечего делать среди них, мне - связанно здесь. Хочу - свободной речи! хочу - на родину! хочу - к себе на Архипелаг!
Утром я забываю открытку на верхней вагонной полке: ведь будет кондукторша протирать вагон, снесёт её в ящик, если человек...
Мы выходим на площадь с Ярославского вокзала. Надзиратели мои опять попались новички, Москвы не знают. Поедем трамваем "Б", решаю я за них. Посреди площади у трамвайной остановки - свалка, время перед работой. Надзиратель поднимается к вагоновожатому и показывает ему книжечку МВД. На передней площадке, как депутаты Моссовета, мы важно стоим весь путь и билетов не берём. Старика не пускают: не инвалид, через заднюю влезешь!
Мы подъезжаем к "Новослободской", сходим - и первый раз я вижу Бутырскую тюрьму извне, хотя четвёртый раз уже меня в неё привозят, и без труда я могу начертить её внутренний план. У, какая суровая высокая стена на два квартала! Холодеют сердца москвичей при виде раздвигающейся стальной пасти этих ворот. Но я без сожаления оставляю московские тротуары, как домой иду через сводчатую башенку вахты, улыбаюсь в первом дворе, узнаю знакомые резные деревянные главные двери - и ничто мне, что сейчас поставят - вот уже поставили - лицом к стене и спрашивают: "Фамилия? имя-отчество?... год рождения?..."
Фамилия!.. Я - Межзвёздный Скиталец! Тело моё спеленали, но душа - неподвластна им.
Я знаю: через несколько часов неизбежных процедур над моим телом - бокса, шмона, выдачи квитанций, заполнения входной карточки, прожарки и бани - я введён буду в камеру с двумя куполами, с нависающей аркой посередине (все камеры такие), с двумя большими окнами, одним длинным столом-шкафом - и встречу не известных мне, но обязательно умных, интересных, дружественных людей, и станут рассказывать они, и стану рассказывать я, и вечером не сразу захочется уснуть.
А на мисках будет выбито (чтоб на этап не увезли): "Бутюр". Санаторий Бутюр, как мы смеялись тут прошлый раз. Санаторий, мало известный ожирелым сановникам, желающим похудеть. Они тащат свои животы в Кисловодск, там вышагивают по маршрутным тропам, приседают, потеют целый месяц, чтобы сбросить два-три килограмма. В санатории же Бутюр, совсем под боком, любой бы из них похудел на полпуда в неделю безо всяких упражнений.
Это - проверено. Это не имело исключений.
* * *
Одна из истин, в которой убеждает тебя тюрьма, - та, что мир тесен, просто очень уж тесен. Правда, Архипелаг ГУЛАГ, раскинутый на всё то же пространство, что и Союз Советов, по числу жителей гораздо меньше его. Сколько их именно в Архипелаге - добраться нам невозможно. Можно допустить, что одновременно в лагерях не находилось больше двенадцати миллионов (одни уходили в землю, Машина приволакивала новых). И не больше половины из них было политических. Шесть миллионов? - что ж, это маленькая страна, Швеция или Греция, там многие знают друг друга. Немудрено же, попади в любую камеру любой пересылки, послушай, разговорись - и обязательно найдёшь с однокамерниками общих знакомых. (Да что там, если Долган, в одних одиночках год пересидев, попадает после Сухановки, после рюминских избиений и больницы, в лубянскую камеру, называет себя - и шустрый Ф. сразу ему навстречу: "А-а, так я вас знаю!" - "Откуда? - дичится Долган. - Вы ошибаетесь." - "Ничуть. Ведь это вы тот самый американец Александр Долган, о котором буржуазная пресса лгала, что вас похитили, а ТАСС опровергало. Я был на воле и читал.")
Люблю этот момент, когда в камеру впускают новенького (не новичка - тот входит подавленно, смущённо, а уже сиделого зэка). И сам люблю входить в новую камеру (впрочем, Бог помилуй, больше бы и не входил) - беззаботная улыбка, широкий жест: "Здорово, братцы! - Бросил свой мешочек на нары. - Ну, какие новости за последний год в Бутырках?"
Начинаем знакомиться. Какой-то парень, Суворов, 58-я статья. На первый взгляд ничем не примечателен, но лови, лови: на Красноярской пересылке был с ним в камере некий Махоткин...
- Позвольте, не полярный лётчик?
- Да-да, его имени...
-...остров в Таймырском заливе. А сам он сидит по 58-10. Так скажите, значит пустили его в Дудинку?
- Откуда вы знаете? Да.
Прекрасно. Ещё одно звено в биографии совершенно неизвестного мне Махоткина. Я никогда его не встречал, никогда может быть и не встречу, но деятельная память всё отложила, что я знаю о нём: Махоткин получил червонец, а остров нельзя переименовать, потому что он на картах всего мира (это же - негулаговский остров). Его взяли на авиационную шарашку в Болшево, он там томился, лётчик среди инженеров, летать же не дадут. Ту шарашку делили пополам, Махоткин попал в таганрогскую половину, и кажется все связи с ним обрезаны. В другой половине, в рыбинской, мне рассказали, что просился парень летать на Дальний Север. Теперь вот узнаю, что ему разрешили. Мне это - ни за чем, но я все запомнил. А через десять дней я окажусь в одном бутырском банном боксе (есть такие премиленькие боксы в Бутырках с кранами и шайкой, чтобы большой бани не занимать) ещё с неким Р. Этого Р. я тоже не знаю, но оказывается, он полгода лежал в бутырской больнице, а теперь едет на рыбинскую шарашку. Ещё три дня - и в Рыбинске, в закрытом ящике, где у зэков обрезана всякая связь с внешним миром, станет известно и о том, что Махоткин в Дудинке, и о том, куда взяли меня. Это и есть арестантский телеграф: внимание, память и встречи.
А этот симпатичный мужчина в роговых очках? Гуляет по камере и приятным баритоном напевает Шуберта:
И юность вновь гнетёт меня,
И долог путь к могиле...
- Царапкин, Сергей Романович.
- Позвольте, так я вас хорошо знаю. Биолог? Невозвращенец? Из Берлина?
- Откуда вы знаете?
- Ну как же, мир тесен! В сорок шестом году с Николаем Владимировичем Тимофеевым-Ресовским...
...Ах, что это была за камера! - не самая ли блестящая в моей тюремной жизни?... Это было в июле. Меня из лагеря привезли в Бутырки по загадочному "распоряжению министра внутренних дел". Привезли после обеда, но такая была нагруженность в тюрьме, что одиннадцать часов шли приёмные процедуры, и только в три часа ночи, заморенного боксами, меня впустили в 75-ю камеру. Освещённая из-под двух куполов двумя яркими электрическими лампами, камера спала вповалку, мечась от духоты: жаркий воздух июля не втекал в окна, загороженные намордниками. Жужжали бессонные мухи и садились на спящих, те подёргивались. Кто закрыл глаза носовым платком от бьющего света. Остро пахла параша - разложение ускорялось в такой жаре. В камеру, рассчитанную на 25 человек, было натолкано не чрезмерно, человек восемьдесят. Лежали сплошь на нарах слева и справа и на дополнительных щитах, уложенных через проход, и всюду из-под нар торчали ноги, а традиционный бутырский стол-шкаф был сдвинут к параше. Вот тут-то и был ещё кусочек свободного пола, и я лёг. Встававшие к параше так до утра и переступали через меня.
По команде "Подъём!", выкрикнутой в кормушку, всё зашевелилось: стали убирать поперечные щиты, двигать стол к окну. Подошли меня проинтервьюировать - новичок я или лагерник. Оказалось, что в камере встречается два потока: обычный поток свежеосуждённых, направляемых в лагеря, и встречный поток лагерников, сплошь специалистов - физиков, химиков, математиков, инженеров-конструкторов, направляемых неизвестно куда, но в какие-то благополучные научно-исследовательские институты. (Тут я успокоился, что министр не будет мне доматывать срока.) Ко мне подошёл человек нестарый, ширококостый (но сильно исхудавший), с носом, чуть-чуть закруглённым под ястреба:
- Профессор Тимофеев-Ресовский, президент научно-технического общества 75-й камеры. Наше общество собирается ежедневно после утренней пайки около левого окна. Не могли бы вы нам сделать какое-нибудь научное сообщение? Какое именно?
Застигнутый врасплох, я стоял перед ним в своей длинной затасканной шинели и в зимней шапке (арестованные зимой обречены и летом ходить в зимнем). Пальцы мои ещё не разогнулись с утра и были все в ссадинах. Какое я мог сделать научное сообщение? Тут я вспомнил, что недавно в лагере была у меня две ночи принесенная с воли книга - официальный отчёт военного министерства США о первой атомной бомбе. Книга вышла этой весной. Никто в камере её ещё не видел? Пустой вопрос, конечно, нет. Так судьба усмехнулась, заставляя меня сбиться на ту самую атомную физику, по которой я и записался в ГУЛАГе.
После пайки собралось у левого окна научно-техническое общество человек из десяти, я сделал своё сообщение и был принят в общество. Одно я забывал, другого не мог допонять, - Николай Владимирович, хоть год уже сидел в тюрьме и ничего не мог знать об атомной бомбе, то и дело восполнял пробелы моего рассказа. Пустая папиросная пачка была моей доской, в руке - незаконный обломок грифеля. Николай Владимирович всё это у меня отбирал, и чертил, и перебивал своим так уверенно, будто он был физик из лос-аламосской группы.
Он действительно работал с одним из первых европейских циклотронов, но для облучения мух-дрозофил. Он был из крупнейших генетиков современности. Он уже сидел в тюрьме, когда Жебрак, не зная о том (а может быть и зная), имел смелость написать для канадского журнала: "Русская биология не отвечает за Лысенко, русская биология - это Тимофеев-Ресовский" (во время разгрома биологии в 1948 Жебраку это припомнили). Шрёдингер в брошюре "Что такое жизнь" нашёл место дважды процитировать Тимофеева-Ресовского, уже давно сидевшего.
А он вот был перед нами и блистал сведениями изо всех возможных наук. Он обладал той широтой, которую учёные следующих поколений даже и не хотят иметь (или изменились возможности охвата?). Хотя сейчас он так был измотан голодом следствия, что эти упражнения ему становились нелегки. По материнской линии он был из захудалых калужских дворян на реке Рессе, по отцовской же - боковой потомок Степана Разина, и эта казацкая могута очень в нём чувствовалась - в широкой его кости, в основательности, в стойкой обороне против следователя, но зато и в голоде, сильнейшем, чем у нас.
А история была та, что в 1922 году немецкий учёный Фогт, создавший в Москве Институт мозга, попросил откомандировать с ним для постоянной работы двух способных окончивших студентов. Так Тимофеев-Ресовский и друг его Царапкин были посланы в командировку, не ограниченную временем. Хоть они и не имели там идеологического руководства, но очень преуспели собственно в науке, и когда в 1937 (!) году им велели вернуться на родину, это оказалось для них инерционно-невозможным: они не могли бросить ни логики своих работ, ни приборов, ни учеников. И, пожалуй, ещё не могли потому, что на родине теперь надо было бы публично облить дерьмом всю свою пятнадцатилетнюю работу в Германии, и только это дало бы им право существовать (да и дало ли бы?). Так они стали невозвращенцами, оставаясь однако патриотами.
В 1945 советские войска вошли в Бух (северо-восточное предместье Берлина), Тимофеев-Ресовский встретил их радостно и целеньким институтом: всё решалось как нельзя лучше, теперь не надо расставаться с институтом! Приехали представители, походили, сказали: - У-гм, пакуйте всё в ящики, повезём в Москву. - Это невозможно! - отпрянул Тимофеев. - Всё погибнет! Установки налаживались годами! - Гм-м-м... - удивилось начальство. И вскоре Тимофеева и Царапкина арестовали и повезли в Москву. Наивные, они думали, что без них институт не будет работать. Хоть и не работай, но да восторжествует генеральная линия! На Большой Лубянке арестованным легко доказали, что они изменники родины (е?), дали по десять лет, и теперь президент научно-технического общества 75-й камеры бодрился, что он нигде не допустил ошибки.
В бутырских камерах дуги, держащие нары, очень низкие: даже тюремной администрации не приходило в голову, что под ними будут спать арестанты. Поэтому сперва бросаешь соседу шинель, чтоб он там её разостлал, затем ничком ложишься на полу в проходе и подползаешь. По проходу ходят, пол под нарами подметается разве что в месяц раз, руки помоешь ты только на вечерней оправке, да и то без мыла, - нельзя сказать, чтоб тело своё ты ощущал как сосуд Божий. Но я был счастлив! Там, на асфальтовом полу под нарами, в собачьем заползе, куда с нар сыпались нам в глаза пыль и крошки, я был абсолютно, безо всяких оговорок счастлив. Правильно высказал Эпикур: и отсутствие разнообразия может ощущаться как удовольствие после предшествующих разнообразных неудовольствий. После лагеря, казавшегося уже нескончаемым, после десятичасового рабочего дня, после холода, дождей, с наболевшей спиной - о, какое счастье целыми днями лежать, спать и всё-таки получать 650 граммов хлеба и два приварка в день - из комбикорма, из дельфиньего мяса. Одно слово - санаторий Бутюр.
Спать! - это очень важно. На брюхо лечь, спиной укрыться и спать! Во время сна ты не расходуешь сил и не терзаешь сердца - а срок идёт, а срок идёт! Когда трещит и брызжет факелом наша жизнь, мы проклинаем необходимость восемь часов бездарно спать. Когда же мы обездолены, обезнадёжены - благословение тебе, сон четырнадцатичасовой!
You have read 1 text from Russian literature.
Next - Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 38
- Parts
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 01Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4456Total number of unique words is 224625.1 of words are in the 2000 most common words36.1 of words are in the 5000 most common words42.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 02Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4345Total number of unique words is 227224.7 of words are in the 2000 most common words35.3 of words are in the 5000 most common words40.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 03Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4168Total number of unique words is 221621.9 of words are in the 2000 most common words31.9 of words are in the 5000 most common words38.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 04Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4288Total number of unique words is 219324.7 of words are in the 2000 most common words34.8 of words are in the 5000 most common words40.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 05Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4271Total number of unique words is 223123.7 of words are in the 2000 most common words34.1 of words are in the 5000 most common words40.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 06Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4247Total number of unique words is 220423.2 of words are in the 2000 most common words32.4 of words are in the 5000 most common words38.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 07Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4338Total number of unique words is 213825.9 of words are in the 2000 most common words36.8 of words are in the 5000 most common words43.0 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 08Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4435Total number of unique words is 212326.6 of words are in the 2000 most common words37.3 of words are in the 5000 most common words43.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 09Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4213Total number of unique words is 210728.7 of words are in the 2000 most common words39.0 of words are in the 5000 most common words45.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 10Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4569Total number of unique words is 221627.5 of words are in the 2000 most common words38.5 of words are in the 5000 most common words44.8 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 11Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4646Total number of unique words is 215828.4 of words are in the 2000 most common words39.1 of words are in the 5000 most common words45.3 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 12Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4599Total number of unique words is 220128.6 of words are in the 2000 most common words40.1 of words are in the 5000 most common words46.3 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 13Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4655Total number of unique words is 223828.0 of words are in the 2000 most common words38.3 of words are in the 5000 most common words44.3 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 14Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4493Total number of unique words is 224428.4 of words are in the 2000 most common words40.2 of words are in the 5000 most common words46.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 15Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4310Total number of unique words is 216427.1 of words are in the 2000 most common words37.2 of words are in the 5000 most common words44.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 16Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4286Total number of unique words is 218024.1 of words are in the 2000 most common words33.9 of words are in the 5000 most common words39.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 17Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4300Total number of unique words is 221523.4 of words are in the 2000 most common words34.4 of words are in the 5000 most common words39.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 18Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4482Total number of unique words is 218527.5 of words are in the 2000 most common words39.0 of words are in the 5000 most common words44.8 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 19Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4239Total number of unique words is 210226.4 of words are in the 2000 most common words35.5 of words are in the 5000 most common words41.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 20Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4165Total number of unique words is 208625.2 of words are in the 2000 most common words34.6 of words are in the 5000 most common words41.7 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 21Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4128Total number of unique words is 203926.0 of words are in the 2000 most common words36.0 of words are in the 5000 most common words41.7 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 22Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4140Total number of unique words is 211625.3 of words are in the 2000 most common words36.0 of words are in the 5000 most common words41.2 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 23Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4153Total number of unique words is 201524.7 of words are in the 2000 most common words35.3 of words are in the 5000 most common words40.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 24Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4083Total number of unique words is 213623.5 of words are in the 2000 most common words33.6 of words are in the 5000 most common words39.3 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 25Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4220Total number of unique words is 207924.5 of words are in the 2000 most common words33.2 of words are in the 5000 most common words40.0 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 26Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4161Total number of unique words is 199925.4 of words are in the 2000 most common words36.1 of words are in the 5000 most common words43.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 27Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4554Total number of unique words is 209026.3 of words are in the 2000 most common words36.8 of words are in the 5000 most common words43.0 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 28Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4284Total number of unique words is 212326.8 of words are in the 2000 most common words37.0 of words are in the 5000 most common words42.5 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 29Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4371Total number of unique words is 211626.8 of words are in the 2000 most common words37.8 of words are in the 5000 most common words44.5 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 30Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4230Total number of unique words is 201726.3 of words are in the 2000 most common words38.4 of words are in the 5000 most common words45.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 31Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4530Total number of unique words is 218925.0 of words are in the 2000 most common words35.3 of words are in the 5000 most common words41.7 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 32Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4518Total number of unique words is 210627.2 of words are in the 2000 most common words37.4 of words are in the 5000 most common words43.3 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 33Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4759Total number of unique words is 221927.8 of words are in the 2000 most common words38.7 of words are in the 5000 most common words45.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 34Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4684Total number of unique words is 220725.6 of words are in the 2000 most common words34.6 of words are in the 5000 most common words40.5 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 35Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4420Total number of unique words is 217627.3 of words are in the 2000 most common words36.9 of words are in the 5000 most common words43.2 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 36Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4604Total number of unique words is 226823.5 of words are in the 2000 most common words33.3 of words are in the 5000 most common words38.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 37Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4526Total number of unique words is 221528.0 of words are in the 2000 most common words39.0 of words are in the 5000 most common words45.3 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 38Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4401Total number of unique words is 220127.4 of words are in the 2000 most common words38.8 of words are in the 5000 most common words45.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 39Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4058Total number of unique words is 208122.7 of words are in the 2000 most common words32.3 of words are in the 5000 most common words38.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 40Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4351Total number of unique words is 220123.4 of words are in the 2000 most common words33.6 of words are in the 5000 most common words39.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 41Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4210Total number of unique words is 222623.8 of words are in the 2000 most common words34.0 of words are in the 5000 most common words40.5 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 42Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4216Total number of unique words is 220222.4 of words are in the 2000 most common words31.0 of words are in the 5000 most common words37.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 43Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4366Total number of unique words is 219923.8 of words are in the 2000 most common words32.9 of words are in the 5000 most common words38.5 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 44Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4152Total number of unique words is 212824.1 of words are in the 2000 most common words32.9 of words are in the 5000 most common words38.2 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 45Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4342Total number of unique words is 225921.5 of words are in the 2000 most common words29.9 of words are in the 5000 most common words35.4 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 46Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4353Total number of unique words is 218525.6 of words are in the 2000 most common words36.8 of words are in the 5000 most common words41.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 47Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4468Total number of unique words is 223624.0 of words are in the 2000 most common words33.1 of words are in the 5000 most common words39.5 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 48Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4543Total number of unique words is 222528.7 of words are in the 2000 most common words38.9 of words are in the 5000 most common words44.9 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 49Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4673Total number of unique words is 232523.2 of words are in the 2000 most common words32.0 of words are in the 5000 most common words37.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 50Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4605Total number of unique words is 226327.4 of words are in the 2000 most common words36.4 of words are in the 5000 most common words43.5 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 51Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4637Total number of unique words is 229225.9 of words are in the 2000 most common words35.5 of words are in the 5000 most common words42.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 52Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4349Total number of unique words is 213825.4 of words are in the 2000 most common words35.0 of words are in the 5000 most common words41.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 53Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4271Total number of unique words is 204228.6 of words are in the 2000 most common words38.8 of words are in the 5000 most common words45.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 54Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4435Total number of unique words is 224427.0 of words are in the 2000 most common words37.9 of words are in the 5000 most common words45.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 55Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4299Total number of unique words is 226624.9 of words are in the 2000 most common words34.7 of words are in the 5000 most common words40.7 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 56Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4248Total number of unique words is 219425.0 of words are in the 2000 most common words35.1 of words are in the 5000 most common words41.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 57Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4472Total number of unique words is 209825.7 of words are in the 2000 most common words36.7 of words are in the 5000 most common words43.6 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 58Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4398Total number of unique words is 208825.9 of words are in the 2000 most common words36.8 of words are in the 5000 most common words43.2 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 59Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4658Total number of unique words is 205630.3 of words are in the 2000 most common words42.1 of words are in the 5000 most common words48.0 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 60Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4416Total number of unique words is 217924.9 of words are in the 2000 most common words35.1 of words are in the 5000 most common words41.2 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 61Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4621Total number of unique words is 229925.7 of words are in the 2000 most common words35.9 of words are in the 5000 most common words42.3 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 62Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4497Total number of unique words is 230823.7 of words are in the 2000 most common words33.1 of words are in the 5000 most common words39.8 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 63Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4427Total number of unique words is 223524.7 of words are in the 2000 most common words34.3 of words are in the 5000 most common words40.1 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 64Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4458Total number of unique words is 217824.3 of words are in the 2000 most common words34.6 of words are in the 5000 most common words41.2 of words are in the 8000 most common words
- Архипелаг ГУЛАГ - 1 - 65Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 2654Total number of unique words is 144929.9 of words are in the 2000 most common words40.1 of words are in the 5000 most common words46.5 of words are in the 8000 most common words