LatinHärber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.
Белая гвардия - 16
Süzlärneñ gomumi sanı 4415
Unikal süzlärneñ gomumi sanı 1989
30.9 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
44.0 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
51.4 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
Открывалась она стаей мальчишек. Они бежали и прыгали задом и свистали пронзительно. Затем шел по истоптанной мостовой человек с блуждающими в ужасе и тоске глазами, в расстегнутой и порванной бекеше и без шапки. Лицо у него было окровавлено, а из глаз текли слезы. Расстегнутый открывал широкий рот и кричал тонким, но совершенно осипшим голосом, мешая русские и украинские слова:
- Вы не маете права! Я известный украинский поэт. Моя фамилия Горболаз. Я написал антологию украинской поэзии. Я жаловаться буду председателю Рады и министру. Це неописуемо!
- Бей его, стерву, карманщика, - кричали с тротуаров.
- Я, - отчаянно надрываясь и поворачиваясь во все стороны, кричал окровавленный, - зробив попытку задержать большевика-провокатора!!
- Что, что, что? - гремело на тротуарах.
- Кого это?!
- Покушение на Петлюру!
- Ну?!
- Стрелял, сукин сын, в нашего батько!
- Так вин же украинец.
- Сволочь он, не украинец! - бубнил чей-то бас, - Кошельки срезал.
- Ф-юх, - презрительно свистали мальчишки.
- Что такое? По какому праву?
- Большевика-провокатора поймали. Убить его, падаль, на месте!
Сзади окровавленного ползла взволнованная толпа, мелькал на папахе золотогалунныи хвост и концы двух винтовок. Некто, туго перепоясанный цветным поясом, шел рядом с окровавленным развалистой походкой и изредка, когда тот особенно громко кричал, механически ударял его кулаком по шее; тогда злополучный арестованный, хотевший схватить неуловимое, умолкал и начинал бурно, но беззвучно рыдать.
Двое студентов пропустили процессию. Когда она отошла, высокий подхватил под руку низенького и зашептал злорадным голосом:
- Так его, так его. От сердца отлегло. Ну, одно тебе скажу, Карась, молодцы большевики! Клянусь честью - молодцы. Вот работа, так работа, видал, как ловко орателя сплавили? И смелы. За что люблю - за смелость238, мать их за ногу.
Маленький сказал тихо:
- Если теперь не выпить, повеситься можно.
- Это мысль! Мысль, - оживленно подтвердил высокий. - У тебя сколько?
- Двести.
- У меня полтораста. Зайдем к Тамарке, возьмем полторы...
- Заперто.
- Откроет.
Двое повернули на Владимирскую, дошли до двухэтажного домика с вывеской: "Бакалейная торговля", а рядом погреб - "Замок Тамары". Нырнув по ступеням вниз, двое стали осторожно постукивать в стеклянную двойную дверь.
17239
Заветной цели, о которой240 Николка думал все эти три лихих дня, когда события падали в семью, как камни, цели, связанной с загадочными последними словами распростертого на снегу, цели этой Николка достиг. Но для этого ему пришлось весь день перед парадом бегать по городу и посетить не менее девяти адресов. И много раз в этой беготне Николка терял присутствие духа, и падал и опять поднимался, и все-таки добился.
На самой окраине, в Литовской улице, в маленьком домишке он разыскал одного из второго отделения дружины и от него узнал адрес, имя и отчество Ная.
Николка боролся часа два с бурными народными волнами, пытаясь пересечь Софийскую площадь. Но площадь нельзя было пересечь, ну просто немыслимо! Тогда около получаса потерял иззябший Николка, чтобы выбраться из тесных клещей и вернуться к исходной точке - к Михайловскому монастырю. От него по Костельной пытался Николка, дав большого крюку, пробраться на Крещатик вниз, а оттуда окольными, нижними путями на Мало-Провальную. И это оказалось невозможным! По Костельной вверх, густейшей змеей, шло, так же как и всюду, войско на парад. Тогда еще больший и выпуклый крюк дал Николка и в полном одиночестве оказался на Владимирской горке. По террасам и аллеям бежал Николка, среди стен белого снега, пробираясь вперед. Попадал и на площадки, где снегу было уже не так много. С террас был виден в море снега залегший напротив на горах Царский сад, а далее, влево, бесконечные черниговские пространства в полном зимнем покое за рекой Днепром - белым и важным в зимних берегах.
Был мир и полный покой, но Николке было не до покоя. Борясь со снегом, он одолевал и одолевал террасы одну за другой и только изредка удивлялся тому, что снег кое-где уже топтан, есть следы, значит, кто-то бродит по Горке и зимой.
По аллее спустился наконец Николка, облегченно вздохнул, увидел, что войска на Крещатике нет, и устремился к заветному, искомому месту. "Мало-Провальная, 21". Таков был Николкой добытый адрес, и зтот незаписанный адрес крепко врезан в Николкином мозгу.
___________
Николка волновался и робел... "Кого же и как спросить получше? Ничего не известно..." Позвонил у двери флигеля, приютившегося в первом ярусе сада. Долго не откликались, но наконец зашлепали шаги, и дверь приоткрылась немного под цепочкой. Выглянуло женское лицо в пенсне и сурово спросило из тьмы передней:
- Вам что надо?
- Позвольте узнать... Здесь живут Най-Турс?
Женское лицо стало совсем неприветливым и хмурым, стекла блеснули.
- Никаких Турс тут нету, - сказала женщина низким голосом.
Николка покраснел, смутился и опечалился...
- Это квартира пять?
- Ну да, - неохотно и подозрительно ответила женщина, - да вы скажите, вам что.
- Мне сообщили, что Турс здесь живут...
Лицо выглянуло больше и пытливо шмыгнуло по садику глазом, стараясь узнать, есть ли еще кто-нибудь за Николкой... Николка разглядел тут полный, двойной подбородок дамы.
- Да вам что?.. Вы скажите мне.
Николка вздохнул и, оглянувшись, сказал:
- Я насчет Феликс Феликсовича... у меня сведения.
Лицо резко изменилось. Женщина моргнула и спросила:
- Вы кто?
- Студент.
- Подождите здесь, - захлопнулась дверь, и шаги стихли.
Через полминуты за дверью застучали каблуки, дверь открылась совсем и впустила Николку. Свет проникал в переднюю из гостиной, и Николка разглядел край пушистого мягкого кресла, а потом даму в пенсне. Николка снял фуражку, и тотчас перед ним очутилась сухонькая другая невысокая дама, со следами увядшей красоты на лице. По каким-то незначительным и неопределенным чертам, не то на висках, не то по цвету волос, Николка сообразил, что это мать Ная, и ужаснулся - как же он сообщит... Дама на него устремила упрямый, блестящий взор, и Николка пуще потерялся. Сбоку еще очутился кто-то, кажется, молодая и тоже очень похожая.
- Ну, говорите же, ну... - упрямо сказала мать...
Николка смял фуражку, взвел на даму глазами и вымолвил:
- Я... я...
Сухонькая дама - мать метнула в Николку взор черный и, как показалось ему, ненавистный и вдруг крикнула звонко, так, что отозвалось сзади Николки в стекле двери:
- Феликс убит!
Она сжала кулаки, взмахнула ими перед лицом Николки и закричала:
- Убили... Ирина, слышишь? Феликса убили!
У Николки в глазах помутилось от страха, и он отчаянно подумал: "Я ж ничего не сказал... Боже мой!" Толстая в пенсне мгновенно захлопнула за Николкой дверь. Потол! быстро, быстро подбежала к сухонькой даме, охватила ее плечи и торопливо зашептала:
- Ну, Марья Францевна, ну, голубчик, ну, успокойтесь... - Нагнулась к Николке, спросила: - Да, может быть, это не так?.. Господи... Вы же скажите... Неужели?..
Николка ничего не мог на это сказать... Он только отчаянно глянул вперед и опять увидал край кресла.
- Тише, Марья Францевна, тише, голубчик... Ради Бога... Услышат... Услышат... Воля Божья... - лепетала толстая.
Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:
- Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду... Жду! - Тут молодая из-за плеча Николки бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было бы помочь, но он нежданно-нежданно бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться.
___________
Окна завешаны шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в котором отвратительно пахнет лекарством...
Молчание нарушила наконец молодая - эта самая сестра. Она повернулась от окна и подошла к Николке. Николка поднялся с кресла, все еще держа в руках фуражку, с которой не мог разделаться в этих ужасных обстоятельствах. Сестра поправила машинально завиток черных волос, дернула ртом и спросила:
- Как же он умер?..
- Он умер, - ответил Николка самым своим лучшим голосом, - он умер, знаете ли, как герой... Настоящий герой... Всех юнкеров вовремя прогнал, в самый последний момент, а сам, - Николка, рассказывая, плакал, - а сам их прикрыл огнем. И меня чуть-чуть не убили вместе с ним. Мы попали под пулеметный огонь, - Николка и плакал и рассказывал в одно время, - мы... только двое остались, и он меня гнал и ругал и стрелял из пулемета... Со всех сторон наехала конница, потому что нас посадили в западню. Положительно, со всех сторон.
- А вдруг его только ранили?
- Нет, - твердо ответил Николка и грязным платком стал вытирать глаза, и нос, и рот, - нет, его убили. Я сам его ощупывал. В голову попала пуля и в грудь.
___________
Еще больше потемнело, из соседней комнаты не доносилось ни звука, потому что Мария Францевна умолкла, а в гостиной, тесно сойдясь, шептались трое: сестра Ная - Ирина, та толстая в пенсне - хозяйка квартиры Лидия Павловна, как узнал Николка, и сам Николка.
- У меня с собой денег нет, - шептал Николка, - если нужно, я сейчас сбегаю за деньгами, и тогда поедем.
- Я деньги дам сейчас, - гудела Лидия Павловна, - деньги-то это пустяки, только вы, ради Бога, добейтесь там. Ирина, ей ни слова не говори, где и что... Я прямо не знаю, что и делать...
- Я с ним поеду, - шептала Ирина, - и мы добьемся. Вы скажете, что он лежит в казармах и что нужно Разрешение, чтобы его видеть.
- Ну, ну... Это хорошо... хорошо...
Толстая тотчас засеменила в соседнюю комнату, и от-туда послышался ее голос, шепчущий, убеждающий:
- Марья Францевна, ну, лежите, ради Христа... Они сейчас поедут и все узнают. Это юнкер сообщил, что он в казармах лежит.
- На нарах?.. - спросил звонкий и, как показалось опять Николке, ненавистный голос.
- Что вы, Марья Францевна, в часовне он, в часовне...
- Может, лежит на перекрестке, собаки его грызут.
- Ах, Марья Францевна, ну, что вы говорите... Лежите спокойно, умоляю вас...
- Мама стала совсем неногмальной за эти тги дня... - зашептала сестра Ная и опять отбросила непокорную прядь волос и посмотрела далеко куда-то за Николку, - а впгочем, тепегь все вздог.
- Я поеду с ними, - раздалось из соседней комнаты...
Сестра моментально встрепенулась и побежала.
- Мама, мама, ты не поедешь. Ты не поедешь. Юнкег отказывается хлопотать, если ты поедешь. Его могут агестовать. Лежи, лежи, я тебя пгошу...
- Ну, Ирина, Ирина, Ирина, Ирина, - раздалось из соседней комнаты, - убили, убили его, а ты что ж? Что же?.. Ты, Ирина... Что я буду делать теперь, когда Феликса убили? Убили... И лежит на снегу... Думаешь ли ты... - Опять началось рыдание, и заскрипела кровать, и послышался голос хозяйки:
- Ну, Марья Францевна, ну, бедная, ну, терпите, терпите...
- Ах, Господи, Господи, - сказала молодая и быстро пробежала через гостиную. Николка, чувствуя ужас и отчаяние, подумал в смятении: "А как не найдем, что тогда?"
___________
У самых ужасных дверей, где, несмотря на мороз, чувствовался уже страшный тяжелый запах, Николка остановился и сказал:
- Вы, может быть, посидите здесь?.. А?.. А то там такой запах, что, может быть, вам плохо будет?
Ирина посмотрела на зеленую дверь, потом на Николку и ответила:
- Нет, я с вами пойду.
Николка потянул за ручку тяжелую дверь, и они вошли. Вначале было темно. Потом замелькали бесконечные ряды вешалок пустых. Вверху висела тусклая лампа.
Николка тревожно обернулся на свою спутницу, но та - ничего - шла рядом с ним, и только лицо ее было бледно, а брови она нахмурила. Так нахмурила, что напомнила Николке Най-Турса, впрочем, сходство мимолетное - у Ная было железное лицо, простое и мужественное, а эта - красавица, и не такая, как русская, а, пожалуй, иностранка. Изумительная, замечательная девушка.
Этот запах, которого так боялся Николка, был всюду. Пахли полы, пахли стены, деревянные вешалки. Ужасен этот запах был до того, что его можно было даже видеть. Казалось, что стены жирные и липкие, а вешалки лоснящиеся, что полы жирные, а воздух густой и сытный, падалью пахнет. К самому запаху, впрочем, привыкаешь очень быстро, но уже лучше не присматриваться и не думать. Самое главное, не думать, а то сейчас узнаешь, что значит тошнота. Мелькнул студент в пальто и исчез. За вешалками слева открылась со скрипом дверь, и оттуда вышел человек в сапогах. Николка посмотрел на него и быстро отвел глаза, чтобы не видеть его пиджака. Пиджак лоснился, как вешалка, и руки человека лоснились.
- Вам что? - спросил человек строго...
- Мы пришли, - заговорил Николка, - по делу, нам бы заведующего... Нам нужно найти убитого. Здесь он, вероятно?
- Какого убитого? - спросил человек и поглядел исподлобья...
- Тут вот на улице, три дня, как его убили...
- Ага, стало быть, юнкер или офицер?.. И гайдамаки попадали. Он - кто?
Николка побоялся сказать, что Най-Турс именно офицер, и сказал так:
- Ну да, и его тоже убили...
- Он офицег мобилизованный гетманом, - сказала Ирина, - Най-Турс, - и пододвинулась к человеку.
Toмy было, по-видимому, все равно, кто такой Най-Турс, он боком глянул на Ирину и ответил, кашляя и плюя на пол:
- Я не знаю, як тут быть. Занятия уже кончены, и никого в залах нема. Другие сторожа ушли. Трудно искать. Очень трудно. Бо трупы перенесли в нижние кладовки. Трудно, дуже трудно...
Ирина Най расстегнула сумочку, вынула денежную бумажку и протянула сторожу. Николка отвернулся, боясь, что честный человек сторож будет протестовать против этого. Но сторож не протестовал...
- Спасибо, барышня, - сказал он и оживился, - найти можно. Только разрешение нужно. Если профессор дозволит, можно забрать труп.
- А где же профессор?.. - спросил Николка.
- Они здесь, тольки они заняты... Я не знаю... доложить?..
- Пожалуйста, пожалуйста, доложите ему сейчас же, - попросил Николка, - я его сейчас же узнаю, убитого.
- Доложить-то можно, - сказал сторож и повел их. Они поднялись по ступенькам и пошли в коридор, где запах стал еще страшнее. Потом по коридору, потом влево, и запах ослабел, и посветлело, потому что коридор был под стеклянной крышей. Здесь и справа и слева двери были белы. У одной из них сторож остановился, постучал, потом снял шапку и вошел. В коридоре было тихо-тихо и через крышу сеялся свет. В углу вдали начинало смеркаться. Сторож вышел и сказал:
- Зайдите сюда.
Николка вошел туда, за ним Ирина Най... Николка снял фуражку и разглядел первым долгом черные пятна лоснящихся штор в огромной комнате и пучок страшного острого света, падавшего на стол, а в пучке черную бороду и изможденное лицо в морщинах и горбатый нос. Потом, подавленный, оглянулся по стенам. В полутьме поблескивали бесконечные шкафы, и в них мерещились какие-то уроды, темные и желтые, как страшные китайские фигуры. Еще вдали увидал высокого человека в жреческом кожаном фартуке и черных перчатках. Тот склонился над длинным столом, на котором стояли, как пушки, светлея зеркалами и золотом в свете спущенной лампочки, под зеленым тюльпаном, микроскопы.
- Что вам? - спросил профессор.
Николка по изможденному лицу и этой бороде узнал, что он именно профессор, а тот жрец меньше - какой-то помощник.
Николка кашлянул, все глядя на острый пучок, который выходил из лампы, странно изогнутой - блестящей, и на другие вещи - на желтые пальцы от табаку, на ужасный отвратительный предмет, лежащий перед профессором, - человеческую шею и подбородок, состоящие из жил и ниток, утыканных, увешанных десятками блестящих крючков и ножниц...
- Вы родственники? - спросил профессор. У него был глухой голос, соответствующий изможденному лицу и этой бороде. Он поднял голову и прищурился на Ирину Най, на ее меховую черную шубку и ботики.
- Я его сестга, - сказала Най, стараясь не смотреть на то, что лежало перед профессором.
- Вот видите, Сергей Николаевич, как с этим трудно. Уже не первый случай... Да, может, он еще и не у нас. В чернорабочую ведь возили трупы?
- Возможно, - отозвался тот высокий и бросил какой-то инструмент в сторону...
- Федор! - крикнул профессор...
___________
Нет, вы туда... Туда вам нельзя... Я сам... - робко молвил Николка...
- Сомлеете, барышня, - подтвердил сторож. - Здесь, - добавил он, - можно подождать.
Николка отвел его в сторону, дал ему еще две бумажки и попросил его посадить барышню на чистый табурет. Сторож, пыхтя горящей махоркой, вынес табурет откуда-то, где стояли зеленая лампа и скелеты.
- Вы не медик, панычу?.. Медики, те привыкают сразу, - и, открыв большую дверь, щелкнул выключателем. Шар загорелся вверху под стеклянным потолком. Из комнаты шел тяжкий запах. Цинковые столы белели рядами. Они были пусты, и где-то со стуком падала вода в раковину. Под ногами гулко звенел каменный пол. Николка, страдая от запаха, оставшегося здесь, должно быть, навеки, шел, стараясь не думать. Они со сторожем вышли через противоположные двери в совсем темный коридор, где сторож зажег маленькую лампу, затем прошли немного дальше. Сторож отодвинул тяжелый засов, открыл чугунную дверь и опять щелкнул. Холодом обдало Николку. Громадные цилиндры стояли в углах черного помещения и доверху, так, что выпирало из них, были полны кусками и обрезками человеческого мяса, лоскутами кожи, пальцами, кусками раздробленных костей. Николка отвернулся, глотая слюну, а сторож сказал ему:
- Понюхайте, панычу.
Николка закрыл глаза, жадно втянул в нос нестерпимую резь - запах нашатыря из склянки.
Как в полусне, Николка, сощурив глаз, видел вспыхнувший огонек в трубке Федора и слышал сладостный дух горящей махорки. Федор возился долго с замком у сетки лифта, открыл его, и они с Николкой стали на платформу. Федор дернул ручку, и платформа пошла вниз, скрипя. Снизу тянуло ледяным холодом. Платформа стала. Вошли в огромную кладовую. Николка мутно видел то, чего он никогда не видел. Как дрова в штабелях, одни на других, лежали голые, источающие несносный, душащий человека, несмотря на нашатырь, смрад, человеческие тела. Ноги, закоченевшие или расслабленные, торчали ступнями. Женские головы лежали со взбившимися и разметанными волосами, а груди их были мятыми, жеваными, в синяках.
- Ну, теперь будем ворочать их, а вы глядите, - сказал сторож, наклоняясь. Он ухватил за ногу труп женщины, и она, скользкая, со стуком сползла, как по маслу, на пол и со стуком ударилась головой, заметая космами пол. Николке она показалась страшно красивой, как ведьма, и липкой. Глаза ее были раскрыты и глядели прямо на Федора. Николка с трудом отвел глаза от шрама, опоясывающего ее, как красной лентой, и глядел в стороны. Его мутило, и голова кружилась при мысли, что нужно будет разворачивать всю эту многослитную груду слипшихся тел.
- Не надо. Стойте, - слабо сказал он Федору и сунул склянку в карман, - вон он. Нашел! Он сверху. Вон, вон!
Федор тотчас двинулся, балансируя, чтобы не поскользнуться на полу, ухватил Най-Турса за голову и сильно дернул. На животе у Ная ничком лежала плоская, широкобедрая женщина, и в волосах у нее тускло, как обломок стекла, светился в затылке дешевенький забытый гребень. Федор ловко, попутно выдернул его, бросил в карман фартука и перехватил Ная под мышки. Голова того, вылезая со штабеля, размоталась, свисла, и острый небритый подбородок задрался кверху, одна рука соскользнула.
Федор не швырнул Ная, как швырнул женщину, а бережно, под мышки, сгибая уже расслабленное тело, повернул его так, что ноги Ная загребли по полу, к Николке лицом, и сказал:
- Вы смотрите - он? Чтоб не было ошибки...
Николка глянул Наю прямо в глаза, открытые стеклянные глаза Ная отозвались бессмысленно. Левая щека у него была тронута чуть заметной зеленью, а по груди, Животу расплылись и застыли темные широкие пятна, вероятно, крови.
- Он, - сказал Николка.
Федор так же под мышки втащил Ная на платформу лифта и опустил его к ногам Николки, Мертвый раскинул руки и опять задрал подбородок. Федор взошел сам, тронул ручку, и платформа ушла вверх.
___________
В ту же ночь в часовне все было сделано так, как Николка хотел, и совесть его была совершенно спокойна, но печальна и строга. При анатомическом театре в часовне, голой и мрачной, посветлело. Гроб какого-то неизвестного в углу закрыли крышкой, и тяжелый, неприятный и страшный чужой покойник сосед не смущал покоя Ная. Сам Най значительно стал радостнее и повеселел в гробу.
Най - обмытый сторожами, довольными и словоохотливыми, Най - чистый, во френче без погон, Най с венцом на лбу под тремя огнями, и, главное, Най с аршином пестрой георгиевской ленты, собственноручно Николкой уложенной под рубаху на холодную его вязкую грудь. Старуха мать от трех огней повернула к Николке трясущуюся голову и сказала ему:
- Сын мой. Ну, спасибо тебе.
И от этого Николка опять заплакал и ушел из часовни на снег. Кругом над двором анатомического театра была ночь, снег, и звезды крестами, и белый Млечный Путь.
18241
Турбин стал умирать днем двадцать второго декабря. День этот был мутноват, бел и насквозь пронизан отблеском грядущего через два дня Рождества. В особенности этот отблеск чувствовался в блеске паркетного пола в гостиной, натертого совместными усилиями Анюты, Николки и Лариосика, бесшумно шаркавших накануне. Так же веяло Рождеством от переплетиков лампадок, начищенных Анютиными руками. И, наконец, пахло хвоей, и зелень осветила угол у разноцветного Валентина, как бы навеки забытого над открытыми клавишами...
Я за сестру...
Елена вышла около полудня из двери турбинской комнаты не совсем твердыми шагами и молча прошла через столовую, где в совершенном молчании сидели Карась, Мышлаевский и Лариосик. Ни один из них не шевельнулся при ее проходе, боясь ее лица. Елена закрыла дверь к себе в комнату, а тяжелая портьера тотчас улеглась неподвижно.
Мышлаевский шевельнулся.
- Вот, - сиплым шепотом промолвил он, - все хорошо сделал командир, а Алешку-то неудачно пристроил...
Карась и Лариосик ничего к этому не добавили. Лариосик заморгал глазами, и лиловатые тени разлеглись у него на щеках.
- Э... черт, - добавил еще Мышлаевский, встал и, покачиваясь, подобрался к двери, потом остановился в нерешительности, повернулся, подмигнул на дверь Елены. - Слушайте, ребята, вы посматривайте... А то...
Он потоптался и вышел в книжную, там его шаги замерли. Через некоторое время глухо донесся его голос и еще какие-то странные ноющие звуки из Николкиной комнаты.
- Плачет, Никол, - отчаянным голосом прошептал Лариосик, вздохнул, на цыпочках подошел к Елениной двери, наклонился к замочной скважине, но ничего не разглядел. Он беспомощно оглянулся на Карася, стал делать ему знаки, беззвучно спрашивать. Карась подошел к двери, помялся, но потом стукнул все-таки тихонько несколько раз ногтем в дверь и негромко сказал:
- Елена Васильевна, а Елена Васильевна...
- Ах, не бойтесь вы, - донесся глуховато Еленин голос из-за двери, - не входите.
Карась отпрянул, и Лариосик тоже. Они оба вернулись на свои места - на стулья под печкой Саардама - и затихли.
Делать Турбиным и тем, кто с Турбиными был тесно и кровно связан, в комнате Алексея было нечего. Там и так стало тесно от трех мужчин. Это были тот золотоглавый медведь, другой, молодой, бритый и стройный, больше похожий на гвардейца, чем на врача, и, наконец, третий, седой профессор. Его искусство открыло ему и турбинской семье нерадостные вести, сразу, как только он появился шестнадцатого декабря. Он все понял и тогда же сказал, что у Турбина тиф. И сразу как-то сквозная рана у подмышки левой руки отошла на второй план. Он же час всего назад вышел с Еленой в гостиную и там, на ее упорный вопрос, вопрос не только с языка, но и из сухих глаз и потрескавшихся губ и развитых прядей, сказал, что надежды мало, и добавил, глядя в Еленины глаза глазами очень, очень опытного и всех поэтому жалеющего человека, - "очень мало". Всем хорошо известно и Елене также, что это означает, что надежды вовсе никакой нет и, значит, Турбин умирает. После этого Елена прошла в спальню к брату и долго стояла, глядя ему в лицо, и тут отлично и сама поняла, что значит нет надежды. Не обладая искусством седого и доброго старика, можно было знать, что умирает доктор Алексей Турбин.
Он лежал, источая еще жар, но жар уже зыбкий и непрочный, который вот-вот упадет. И лицо его уже начало пропускать какие-то странные восковые оттенки, и нос его изменился, утончился, и какая-то черта безнадежности вырисовывалась именно у горбинки носа, особенно ясно проступившей. Еленины ноги похолодели, и стало ей туманно-тоскливо в гнойном камфарном, сытном воздухе спальни. Но это быстро прошло.
Что-то в груди у Турбина заложило, как камнем, и дышал он с присвистом, через оскаленные зубы притягивая липкую, не влезающую в грудь струю воздуха. Давно уже не было у него сознания, и он не видел и не понимал того, что происходило вокруг него. Елена постояла, посмотрела. Профессор тронул ее за руку и шепнул:
- Вы идите, Елена Васильевна, мы сами все будем делать.
Елена повиновалась и сейчас же вышла. Но профессор ничего не стал больше делать242.
Он снял халат, вытер влажными ватными шарами руки и еще раз посмотрел в лицо Турбину. Синеватая тень сгущалась у складок губ и носа.
- Безнадежен, - очень тихо сказал иа ухо бритому профессор, - вы, доктор Бродович, оставайтесь возле него.
- Камфару? - спросил Бродович шепотом.
- Да, да, да.
- По шприцу?
- Нет, - глянул в окно, подумал, - сразу по три грамма. И чаще. - Он подумал, добавил: - Вы мне протелефонируйте в случае несчастного исхода, - такие слова профессор шептал очень осторожно, чтобы Турбин даже сквозь завесу бреда и тумана не воспринял их, - в клинику. Если же этого не будет, я приеду сейчас же после лекции.
___________
Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, теплыми огнями зажигались в гостиной зеленые еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, хрипящий тиф все сбили и спутали, ускорили жизнь и появление света лампадки. Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке У кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе. Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом Богоматери превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену. В двух квадратах окон стоял белый декабрьский беззвучный день, а в углу зыбкий язычок огня устроил предпраздничный вечер. Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и молча положила первый земной поклон.
В столовой прошел Мышлаевский, за ним Николка с поблекшими веками. Они побывали в комнате Турбина. Николка, вернувшись в столовую, сказал собеседникам:
- Помирает... - набрал воздуху.
- Вот что, - заговорил Мышлаевский, - не позвать ли священника? А, Никол?.. Что ж ему так-то, без покаяния...
- Лене нужно сказать, - испуганно ответил Николка, - как же без нее? И еще с ней что-нибудь сделается...
- А что доктор говорит? - спросил Карась.
- Да что тут говорить. Говорить более нечего, - просипел Мышлаевский.
Они долго тревожно шептались, и слышно было, как вздыхал бледный отуманенный Лариосик. Еще раз ходили к доктору Бродовичу. Тот выглянул в переднюю, закурил папиросу и прошептал, что это агония, что, конечно, священника можно позвать, что ему это безразлично, потому что больной все равно без сознания и ничему это не повредит.
- Глухую исповедь?..
Шептались, шептались, но не решились пока звать, а к Елене стучали, она через дверь глухо ответила: "Уйдите пока... я выйду..."
И они ушли.
Елена с колен исподлобья смотрела на зубчатый венец над почерневшим ликом с ясными глазами и, протягивая руки, говорила шепотом:
- Слишком много горя сразу посылаешь, Мать-Заступница. Так в один год и кончаешь семью. За что?.. Мать взяла у нас, мужа у меня нет и не будет, это я понимаю. Теперь уж очень ясно понимаю. А теперь и старшего отнимаешь. За что?.. Как мы будем вдвоем с Николом?.. Посмотри, что делается кругом, ты посмотри... Мать-заступница, неужто ж не сжалишься?.. Может быть, мы люди и плохие, но за что же так карать-то?
Она опять поклонилась и жадно коснулась лбом пола перекрестилась и, вновь простирая руки, стала просить:
- На Тебя одна надежда, Пречистая Дева. На Тебя. Умоли Сына своего, умоли Господа Бога, чтоб послал чудо...
- Вы не маете права! Я известный украинский поэт. Моя фамилия Горболаз. Я написал антологию украинской поэзии. Я жаловаться буду председателю Рады и министру. Це неописуемо!
- Бей его, стерву, карманщика, - кричали с тротуаров.
- Я, - отчаянно надрываясь и поворачиваясь во все стороны, кричал окровавленный, - зробив попытку задержать большевика-провокатора!!
- Что, что, что? - гремело на тротуарах.
- Кого это?!
- Покушение на Петлюру!
- Ну?!
- Стрелял, сукин сын, в нашего батько!
- Так вин же украинец.
- Сволочь он, не украинец! - бубнил чей-то бас, - Кошельки срезал.
- Ф-юх, - презрительно свистали мальчишки.
- Что такое? По какому праву?
- Большевика-провокатора поймали. Убить его, падаль, на месте!
Сзади окровавленного ползла взволнованная толпа, мелькал на папахе золотогалунныи хвост и концы двух винтовок. Некто, туго перепоясанный цветным поясом, шел рядом с окровавленным развалистой походкой и изредка, когда тот особенно громко кричал, механически ударял его кулаком по шее; тогда злополучный арестованный, хотевший схватить неуловимое, умолкал и начинал бурно, но беззвучно рыдать.
Двое студентов пропустили процессию. Когда она отошла, высокий подхватил под руку низенького и зашептал злорадным голосом:
- Так его, так его. От сердца отлегло. Ну, одно тебе скажу, Карась, молодцы большевики! Клянусь честью - молодцы. Вот работа, так работа, видал, как ловко орателя сплавили? И смелы. За что люблю - за смелость238, мать их за ногу.
Маленький сказал тихо:
- Если теперь не выпить, повеситься можно.
- Это мысль! Мысль, - оживленно подтвердил высокий. - У тебя сколько?
- Двести.
- У меня полтораста. Зайдем к Тамарке, возьмем полторы...
- Заперто.
- Откроет.
Двое повернули на Владимирскую, дошли до двухэтажного домика с вывеской: "Бакалейная торговля", а рядом погреб - "Замок Тамары". Нырнув по ступеням вниз, двое стали осторожно постукивать в стеклянную двойную дверь.
17239
Заветной цели, о которой240 Николка думал все эти три лихих дня, когда события падали в семью, как камни, цели, связанной с загадочными последними словами распростертого на снегу, цели этой Николка достиг. Но для этого ему пришлось весь день перед парадом бегать по городу и посетить не менее девяти адресов. И много раз в этой беготне Николка терял присутствие духа, и падал и опять поднимался, и все-таки добился.
На самой окраине, в Литовской улице, в маленьком домишке он разыскал одного из второго отделения дружины и от него узнал адрес, имя и отчество Ная.
Николка боролся часа два с бурными народными волнами, пытаясь пересечь Софийскую площадь. Но площадь нельзя было пересечь, ну просто немыслимо! Тогда около получаса потерял иззябший Николка, чтобы выбраться из тесных клещей и вернуться к исходной точке - к Михайловскому монастырю. От него по Костельной пытался Николка, дав большого крюку, пробраться на Крещатик вниз, а оттуда окольными, нижними путями на Мало-Провальную. И это оказалось невозможным! По Костельной вверх, густейшей змеей, шло, так же как и всюду, войско на парад. Тогда еще больший и выпуклый крюк дал Николка и в полном одиночестве оказался на Владимирской горке. По террасам и аллеям бежал Николка, среди стен белого снега, пробираясь вперед. Попадал и на площадки, где снегу было уже не так много. С террас был виден в море снега залегший напротив на горах Царский сад, а далее, влево, бесконечные черниговские пространства в полном зимнем покое за рекой Днепром - белым и важным в зимних берегах.
Был мир и полный покой, но Николке было не до покоя. Борясь со снегом, он одолевал и одолевал террасы одну за другой и только изредка удивлялся тому, что снег кое-где уже топтан, есть следы, значит, кто-то бродит по Горке и зимой.
По аллее спустился наконец Николка, облегченно вздохнул, увидел, что войска на Крещатике нет, и устремился к заветному, искомому месту. "Мало-Провальная, 21". Таков был Николкой добытый адрес, и зтот незаписанный адрес крепко врезан в Николкином мозгу.
___________
Николка волновался и робел... "Кого же и как спросить получше? Ничего не известно..." Позвонил у двери флигеля, приютившегося в первом ярусе сада. Долго не откликались, но наконец зашлепали шаги, и дверь приоткрылась немного под цепочкой. Выглянуло женское лицо в пенсне и сурово спросило из тьмы передней:
- Вам что надо?
- Позвольте узнать... Здесь живут Най-Турс?
Женское лицо стало совсем неприветливым и хмурым, стекла блеснули.
- Никаких Турс тут нету, - сказала женщина низким голосом.
Николка покраснел, смутился и опечалился...
- Это квартира пять?
- Ну да, - неохотно и подозрительно ответила женщина, - да вы скажите, вам что.
- Мне сообщили, что Турс здесь живут...
Лицо выглянуло больше и пытливо шмыгнуло по садику глазом, стараясь узнать, есть ли еще кто-нибудь за Николкой... Николка разглядел тут полный, двойной подбородок дамы.
- Да вам что?.. Вы скажите мне.
Николка вздохнул и, оглянувшись, сказал:
- Я насчет Феликс Феликсовича... у меня сведения.
Лицо резко изменилось. Женщина моргнула и спросила:
- Вы кто?
- Студент.
- Подождите здесь, - захлопнулась дверь, и шаги стихли.
Через полминуты за дверью застучали каблуки, дверь открылась совсем и впустила Николку. Свет проникал в переднюю из гостиной, и Николка разглядел край пушистого мягкого кресла, а потом даму в пенсне. Николка снял фуражку, и тотчас перед ним очутилась сухонькая другая невысокая дама, со следами увядшей красоты на лице. По каким-то незначительным и неопределенным чертам, не то на висках, не то по цвету волос, Николка сообразил, что это мать Ная, и ужаснулся - как же он сообщит... Дама на него устремила упрямый, блестящий взор, и Николка пуще потерялся. Сбоку еще очутился кто-то, кажется, молодая и тоже очень похожая.
- Ну, говорите же, ну... - упрямо сказала мать...
Николка смял фуражку, взвел на даму глазами и вымолвил:
- Я... я...
Сухонькая дама - мать метнула в Николку взор черный и, как показалось ему, ненавистный и вдруг крикнула звонко, так, что отозвалось сзади Николки в стекле двери:
- Феликс убит!
Она сжала кулаки, взмахнула ими перед лицом Николки и закричала:
- Убили... Ирина, слышишь? Феликса убили!
У Николки в глазах помутилось от страха, и он отчаянно подумал: "Я ж ничего не сказал... Боже мой!" Толстая в пенсне мгновенно захлопнула за Николкой дверь. Потол! быстро, быстро подбежала к сухонькой даме, охватила ее плечи и торопливо зашептала:
- Ну, Марья Францевна, ну, голубчик, ну, успокойтесь... - Нагнулась к Николке, спросила: - Да, может быть, это не так?.. Господи... Вы же скажите... Неужели?..
Николка ничего не мог на это сказать... Он только отчаянно глянул вперед и опять увидал край кресла.
- Тише, Марья Францевна, тише, голубчик... Ради Бога... Услышат... Услышат... Воля Божья... - лепетала толстая.
Мать Най-Турса валилась навзничь и кричала:
- Четыре года! Четыре года! Я жду, все жду... Жду! - Тут молодая из-за плеча Николки бросилась к матери и подхватила ее. Николке нужно было бы помочь, но он нежданно-нежданно бурно и неудержимо зарыдал и не мог остановиться.
___________
Окна завешаны шторами, в гостиной полумрак и полное молчание, в котором отвратительно пахнет лекарством...
Молчание нарушила наконец молодая - эта самая сестра. Она повернулась от окна и подошла к Николке. Николка поднялся с кресла, все еще держа в руках фуражку, с которой не мог разделаться в этих ужасных обстоятельствах. Сестра поправила машинально завиток черных волос, дернула ртом и спросила:
- Как же он умер?..
- Он умер, - ответил Николка самым своим лучшим голосом, - он умер, знаете ли, как герой... Настоящий герой... Всех юнкеров вовремя прогнал, в самый последний момент, а сам, - Николка, рассказывая, плакал, - а сам их прикрыл огнем. И меня чуть-чуть не убили вместе с ним. Мы попали под пулеметный огонь, - Николка и плакал и рассказывал в одно время, - мы... только двое остались, и он меня гнал и ругал и стрелял из пулемета... Со всех сторон наехала конница, потому что нас посадили в западню. Положительно, со всех сторон.
- А вдруг его только ранили?
- Нет, - твердо ответил Николка и грязным платком стал вытирать глаза, и нос, и рот, - нет, его убили. Я сам его ощупывал. В голову попала пуля и в грудь.
___________
Еще больше потемнело, из соседней комнаты не доносилось ни звука, потому что Мария Францевна умолкла, а в гостиной, тесно сойдясь, шептались трое: сестра Ная - Ирина, та толстая в пенсне - хозяйка квартиры Лидия Павловна, как узнал Николка, и сам Николка.
- У меня с собой денег нет, - шептал Николка, - если нужно, я сейчас сбегаю за деньгами, и тогда поедем.
- Я деньги дам сейчас, - гудела Лидия Павловна, - деньги-то это пустяки, только вы, ради Бога, добейтесь там. Ирина, ей ни слова не говори, где и что... Я прямо не знаю, что и делать...
- Я с ним поеду, - шептала Ирина, - и мы добьемся. Вы скажете, что он лежит в казармах и что нужно Разрешение, чтобы его видеть.
- Ну, ну... Это хорошо... хорошо...
Толстая тотчас засеменила в соседнюю комнату, и от-туда послышался ее голос, шепчущий, убеждающий:
- Марья Францевна, ну, лежите, ради Христа... Они сейчас поедут и все узнают. Это юнкер сообщил, что он в казармах лежит.
- На нарах?.. - спросил звонкий и, как показалось опять Николке, ненавистный голос.
- Что вы, Марья Францевна, в часовне он, в часовне...
- Может, лежит на перекрестке, собаки его грызут.
- Ах, Марья Францевна, ну, что вы говорите... Лежите спокойно, умоляю вас...
- Мама стала совсем неногмальной за эти тги дня... - зашептала сестра Ная и опять отбросила непокорную прядь волос и посмотрела далеко куда-то за Николку, - а впгочем, тепегь все вздог.
- Я поеду с ними, - раздалось из соседней комнаты...
Сестра моментально встрепенулась и побежала.
- Мама, мама, ты не поедешь. Ты не поедешь. Юнкег отказывается хлопотать, если ты поедешь. Его могут агестовать. Лежи, лежи, я тебя пгошу...
- Ну, Ирина, Ирина, Ирина, Ирина, - раздалось из соседней комнаты, - убили, убили его, а ты что ж? Что же?.. Ты, Ирина... Что я буду делать теперь, когда Феликса убили? Убили... И лежит на снегу... Думаешь ли ты... - Опять началось рыдание, и заскрипела кровать, и послышался голос хозяйки:
- Ну, Марья Францевна, ну, бедная, ну, терпите, терпите...
- Ах, Господи, Господи, - сказала молодая и быстро пробежала через гостиную. Николка, чувствуя ужас и отчаяние, подумал в смятении: "А как не найдем, что тогда?"
___________
У самых ужасных дверей, где, несмотря на мороз, чувствовался уже страшный тяжелый запах, Николка остановился и сказал:
- Вы, может быть, посидите здесь?.. А?.. А то там такой запах, что, может быть, вам плохо будет?
Ирина посмотрела на зеленую дверь, потом на Николку и ответила:
- Нет, я с вами пойду.
Николка потянул за ручку тяжелую дверь, и они вошли. Вначале было темно. Потом замелькали бесконечные ряды вешалок пустых. Вверху висела тусклая лампа.
Николка тревожно обернулся на свою спутницу, но та - ничего - шла рядом с ним, и только лицо ее было бледно, а брови она нахмурила. Так нахмурила, что напомнила Николке Най-Турса, впрочем, сходство мимолетное - у Ная было железное лицо, простое и мужественное, а эта - красавица, и не такая, как русская, а, пожалуй, иностранка. Изумительная, замечательная девушка.
Этот запах, которого так боялся Николка, был всюду. Пахли полы, пахли стены, деревянные вешалки. Ужасен этот запах был до того, что его можно было даже видеть. Казалось, что стены жирные и липкие, а вешалки лоснящиеся, что полы жирные, а воздух густой и сытный, падалью пахнет. К самому запаху, впрочем, привыкаешь очень быстро, но уже лучше не присматриваться и не думать. Самое главное, не думать, а то сейчас узнаешь, что значит тошнота. Мелькнул студент в пальто и исчез. За вешалками слева открылась со скрипом дверь, и оттуда вышел человек в сапогах. Николка посмотрел на него и быстро отвел глаза, чтобы не видеть его пиджака. Пиджак лоснился, как вешалка, и руки человека лоснились.
- Вам что? - спросил человек строго...
- Мы пришли, - заговорил Николка, - по делу, нам бы заведующего... Нам нужно найти убитого. Здесь он, вероятно?
- Какого убитого? - спросил человек и поглядел исподлобья...
- Тут вот на улице, три дня, как его убили...
- Ага, стало быть, юнкер или офицер?.. И гайдамаки попадали. Он - кто?
Николка побоялся сказать, что Най-Турс именно офицер, и сказал так:
- Ну да, и его тоже убили...
- Он офицег мобилизованный гетманом, - сказала Ирина, - Най-Турс, - и пододвинулась к человеку.
Toмy было, по-видимому, все равно, кто такой Най-Турс, он боком глянул на Ирину и ответил, кашляя и плюя на пол:
- Я не знаю, як тут быть. Занятия уже кончены, и никого в залах нема. Другие сторожа ушли. Трудно искать. Очень трудно. Бо трупы перенесли в нижние кладовки. Трудно, дуже трудно...
Ирина Най расстегнула сумочку, вынула денежную бумажку и протянула сторожу. Николка отвернулся, боясь, что честный человек сторож будет протестовать против этого. Но сторож не протестовал...
- Спасибо, барышня, - сказал он и оживился, - найти можно. Только разрешение нужно. Если профессор дозволит, можно забрать труп.
- А где же профессор?.. - спросил Николка.
- Они здесь, тольки они заняты... Я не знаю... доложить?..
- Пожалуйста, пожалуйста, доложите ему сейчас же, - попросил Николка, - я его сейчас же узнаю, убитого.
- Доложить-то можно, - сказал сторож и повел их. Они поднялись по ступенькам и пошли в коридор, где запах стал еще страшнее. Потом по коридору, потом влево, и запах ослабел, и посветлело, потому что коридор был под стеклянной крышей. Здесь и справа и слева двери были белы. У одной из них сторож остановился, постучал, потом снял шапку и вошел. В коридоре было тихо-тихо и через крышу сеялся свет. В углу вдали начинало смеркаться. Сторож вышел и сказал:
- Зайдите сюда.
Николка вошел туда, за ним Ирина Най... Николка снял фуражку и разглядел первым долгом черные пятна лоснящихся штор в огромной комнате и пучок страшного острого света, падавшего на стол, а в пучке черную бороду и изможденное лицо в морщинах и горбатый нос. Потом, подавленный, оглянулся по стенам. В полутьме поблескивали бесконечные шкафы, и в них мерещились какие-то уроды, темные и желтые, как страшные китайские фигуры. Еще вдали увидал высокого человека в жреческом кожаном фартуке и черных перчатках. Тот склонился над длинным столом, на котором стояли, как пушки, светлея зеркалами и золотом в свете спущенной лампочки, под зеленым тюльпаном, микроскопы.
- Что вам? - спросил профессор.
Николка по изможденному лицу и этой бороде узнал, что он именно профессор, а тот жрец меньше - какой-то помощник.
Николка кашлянул, все глядя на острый пучок, который выходил из лампы, странно изогнутой - блестящей, и на другие вещи - на желтые пальцы от табаку, на ужасный отвратительный предмет, лежащий перед профессором, - человеческую шею и подбородок, состоящие из жил и ниток, утыканных, увешанных десятками блестящих крючков и ножниц...
- Вы родственники? - спросил профессор. У него был глухой голос, соответствующий изможденному лицу и этой бороде. Он поднял голову и прищурился на Ирину Най, на ее меховую черную шубку и ботики.
- Я его сестга, - сказала Най, стараясь не смотреть на то, что лежало перед профессором.
- Вот видите, Сергей Николаевич, как с этим трудно. Уже не первый случай... Да, может, он еще и не у нас. В чернорабочую ведь возили трупы?
- Возможно, - отозвался тот высокий и бросил какой-то инструмент в сторону...
- Федор! - крикнул профессор...
___________
Нет, вы туда... Туда вам нельзя... Я сам... - робко молвил Николка...
- Сомлеете, барышня, - подтвердил сторож. - Здесь, - добавил он, - можно подождать.
Николка отвел его в сторону, дал ему еще две бумажки и попросил его посадить барышню на чистый табурет. Сторож, пыхтя горящей махоркой, вынес табурет откуда-то, где стояли зеленая лампа и скелеты.
- Вы не медик, панычу?.. Медики, те привыкают сразу, - и, открыв большую дверь, щелкнул выключателем. Шар загорелся вверху под стеклянным потолком. Из комнаты шел тяжкий запах. Цинковые столы белели рядами. Они были пусты, и где-то со стуком падала вода в раковину. Под ногами гулко звенел каменный пол. Николка, страдая от запаха, оставшегося здесь, должно быть, навеки, шел, стараясь не думать. Они со сторожем вышли через противоположные двери в совсем темный коридор, где сторож зажег маленькую лампу, затем прошли немного дальше. Сторож отодвинул тяжелый засов, открыл чугунную дверь и опять щелкнул. Холодом обдало Николку. Громадные цилиндры стояли в углах черного помещения и доверху, так, что выпирало из них, были полны кусками и обрезками человеческого мяса, лоскутами кожи, пальцами, кусками раздробленных костей. Николка отвернулся, глотая слюну, а сторож сказал ему:
- Понюхайте, панычу.
Николка закрыл глаза, жадно втянул в нос нестерпимую резь - запах нашатыря из склянки.
Как в полусне, Николка, сощурив глаз, видел вспыхнувший огонек в трубке Федора и слышал сладостный дух горящей махорки. Федор возился долго с замком у сетки лифта, открыл его, и они с Николкой стали на платформу. Федор дернул ручку, и платформа пошла вниз, скрипя. Снизу тянуло ледяным холодом. Платформа стала. Вошли в огромную кладовую. Николка мутно видел то, чего он никогда не видел. Как дрова в штабелях, одни на других, лежали голые, источающие несносный, душащий человека, несмотря на нашатырь, смрад, человеческие тела. Ноги, закоченевшие или расслабленные, торчали ступнями. Женские головы лежали со взбившимися и разметанными волосами, а груди их были мятыми, жеваными, в синяках.
- Ну, теперь будем ворочать их, а вы глядите, - сказал сторож, наклоняясь. Он ухватил за ногу труп женщины, и она, скользкая, со стуком сползла, как по маслу, на пол и со стуком ударилась головой, заметая космами пол. Николке она показалась страшно красивой, как ведьма, и липкой. Глаза ее были раскрыты и глядели прямо на Федора. Николка с трудом отвел глаза от шрама, опоясывающего ее, как красной лентой, и глядел в стороны. Его мутило, и голова кружилась при мысли, что нужно будет разворачивать всю эту многослитную груду слипшихся тел.
- Не надо. Стойте, - слабо сказал он Федору и сунул склянку в карман, - вон он. Нашел! Он сверху. Вон, вон!
Федор тотчас двинулся, балансируя, чтобы не поскользнуться на полу, ухватил Най-Турса за голову и сильно дернул. На животе у Ная ничком лежала плоская, широкобедрая женщина, и в волосах у нее тускло, как обломок стекла, светился в затылке дешевенький забытый гребень. Федор ловко, попутно выдернул его, бросил в карман фартука и перехватил Ная под мышки. Голова того, вылезая со штабеля, размоталась, свисла, и острый небритый подбородок задрался кверху, одна рука соскользнула.
Федор не швырнул Ная, как швырнул женщину, а бережно, под мышки, сгибая уже расслабленное тело, повернул его так, что ноги Ная загребли по полу, к Николке лицом, и сказал:
- Вы смотрите - он? Чтоб не было ошибки...
Николка глянул Наю прямо в глаза, открытые стеклянные глаза Ная отозвались бессмысленно. Левая щека у него была тронута чуть заметной зеленью, а по груди, Животу расплылись и застыли темные широкие пятна, вероятно, крови.
- Он, - сказал Николка.
Федор так же под мышки втащил Ная на платформу лифта и опустил его к ногам Николки, Мертвый раскинул руки и опять задрал подбородок. Федор взошел сам, тронул ручку, и платформа ушла вверх.
___________
В ту же ночь в часовне все было сделано так, как Николка хотел, и совесть его была совершенно спокойна, но печальна и строга. При анатомическом театре в часовне, голой и мрачной, посветлело. Гроб какого-то неизвестного в углу закрыли крышкой, и тяжелый, неприятный и страшный чужой покойник сосед не смущал покоя Ная. Сам Най значительно стал радостнее и повеселел в гробу.
Най - обмытый сторожами, довольными и словоохотливыми, Най - чистый, во френче без погон, Най с венцом на лбу под тремя огнями, и, главное, Най с аршином пестрой георгиевской ленты, собственноручно Николкой уложенной под рубаху на холодную его вязкую грудь. Старуха мать от трех огней повернула к Николке трясущуюся голову и сказала ему:
- Сын мой. Ну, спасибо тебе.
И от этого Николка опять заплакал и ушел из часовни на снег. Кругом над двором анатомического театра была ночь, снег, и звезды крестами, и белый Млечный Путь.
18241
Турбин стал умирать днем двадцать второго декабря. День этот был мутноват, бел и насквозь пронизан отблеском грядущего через два дня Рождества. В особенности этот отблеск чувствовался в блеске паркетного пола в гостиной, натертого совместными усилиями Анюты, Николки и Лариосика, бесшумно шаркавших накануне. Так же веяло Рождеством от переплетиков лампадок, начищенных Анютиными руками. И, наконец, пахло хвоей, и зелень осветила угол у разноцветного Валентина, как бы навеки забытого над открытыми клавишами...
Я за сестру...
Елена вышла около полудня из двери турбинской комнаты не совсем твердыми шагами и молча прошла через столовую, где в совершенном молчании сидели Карась, Мышлаевский и Лариосик. Ни один из них не шевельнулся при ее проходе, боясь ее лица. Елена закрыла дверь к себе в комнату, а тяжелая портьера тотчас улеглась неподвижно.
Мышлаевский шевельнулся.
- Вот, - сиплым шепотом промолвил он, - все хорошо сделал командир, а Алешку-то неудачно пристроил...
Карась и Лариосик ничего к этому не добавили. Лариосик заморгал глазами, и лиловатые тени разлеглись у него на щеках.
- Э... черт, - добавил еще Мышлаевский, встал и, покачиваясь, подобрался к двери, потом остановился в нерешительности, повернулся, подмигнул на дверь Елены. - Слушайте, ребята, вы посматривайте... А то...
Он потоптался и вышел в книжную, там его шаги замерли. Через некоторое время глухо донесся его голос и еще какие-то странные ноющие звуки из Николкиной комнаты.
- Плачет, Никол, - отчаянным голосом прошептал Лариосик, вздохнул, на цыпочках подошел к Елениной двери, наклонился к замочной скважине, но ничего не разглядел. Он беспомощно оглянулся на Карася, стал делать ему знаки, беззвучно спрашивать. Карась подошел к двери, помялся, но потом стукнул все-таки тихонько несколько раз ногтем в дверь и негромко сказал:
- Елена Васильевна, а Елена Васильевна...
- Ах, не бойтесь вы, - донесся глуховато Еленин голос из-за двери, - не входите.
Карась отпрянул, и Лариосик тоже. Они оба вернулись на свои места - на стулья под печкой Саардама - и затихли.
Делать Турбиным и тем, кто с Турбиными был тесно и кровно связан, в комнате Алексея было нечего. Там и так стало тесно от трех мужчин. Это были тот золотоглавый медведь, другой, молодой, бритый и стройный, больше похожий на гвардейца, чем на врача, и, наконец, третий, седой профессор. Его искусство открыло ему и турбинской семье нерадостные вести, сразу, как только он появился шестнадцатого декабря. Он все понял и тогда же сказал, что у Турбина тиф. И сразу как-то сквозная рана у подмышки левой руки отошла на второй план. Он же час всего назад вышел с Еленой в гостиную и там, на ее упорный вопрос, вопрос не только с языка, но и из сухих глаз и потрескавшихся губ и развитых прядей, сказал, что надежды мало, и добавил, глядя в Еленины глаза глазами очень, очень опытного и всех поэтому жалеющего человека, - "очень мало". Всем хорошо известно и Елене также, что это означает, что надежды вовсе никакой нет и, значит, Турбин умирает. После этого Елена прошла в спальню к брату и долго стояла, глядя ему в лицо, и тут отлично и сама поняла, что значит нет надежды. Не обладая искусством седого и доброго старика, можно было знать, что умирает доктор Алексей Турбин.
Он лежал, источая еще жар, но жар уже зыбкий и непрочный, который вот-вот упадет. И лицо его уже начало пропускать какие-то странные восковые оттенки, и нос его изменился, утончился, и какая-то черта безнадежности вырисовывалась именно у горбинки носа, особенно ясно проступившей. Еленины ноги похолодели, и стало ей туманно-тоскливо в гнойном камфарном, сытном воздухе спальни. Но это быстро прошло.
Что-то в груди у Турбина заложило, как камнем, и дышал он с присвистом, через оскаленные зубы притягивая липкую, не влезающую в грудь струю воздуха. Давно уже не было у него сознания, и он не видел и не понимал того, что происходило вокруг него. Елена постояла, посмотрела. Профессор тронул ее за руку и шепнул:
- Вы идите, Елена Васильевна, мы сами все будем делать.
Елена повиновалась и сейчас же вышла. Но профессор ничего не стал больше делать242.
Он снял халат, вытер влажными ватными шарами руки и еще раз посмотрел в лицо Турбину. Синеватая тень сгущалась у складок губ и носа.
- Безнадежен, - очень тихо сказал иа ухо бритому профессор, - вы, доктор Бродович, оставайтесь возле него.
- Камфару? - спросил Бродович шепотом.
- Да, да, да.
- По шприцу?
- Нет, - глянул в окно, подумал, - сразу по три грамма. И чаще. - Он подумал, добавил: - Вы мне протелефонируйте в случае несчастного исхода, - такие слова профессор шептал очень осторожно, чтобы Турбин даже сквозь завесу бреда и тумана не воспринял их, - в клинику. Если же этого не будет, я приеду сейчас же после лекции.
___________
Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвертого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, теплыми огнями зажигались в гостиной зеленые еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, хрипящий тиф все сбили и спутали, ускорили жизнь и появление света лампадки. Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке У кровати, взяла с нее спички, влезла на стул и зажгла огонек в тяжелой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжелом окладе. Когда огонек созрел, затеплился, венчик над смуглым лицом Богоматери превратился в золотой, глаза ее стали приветливыми. Голова, наклоненная набок, глядела на Елену. В двух квадратах окон стоял белый декабрьский беззвучный день, а в углу зыбкий язычок огня устроил предпраздничный вечер. Елена слезла со стула, сбросила с плеч платок и опустилась на колени. Она сдвинула край ковра, освободила себе площадь глянцевитого паркета и молча положила первый земной поклон.
В столовой прошел Мышлаевский, за ним Николка с поблекшими веками. Они побывали в комнате Турбина. Николка, вернувшись в столовую, сказал собеседникам:
- Помирает... - набрал воздуху.
- Вот что, - заговорил Мышлаевский, - не позвать ли священника? А, Никол?.. Что ж ему так-то, без покаяния...
- Лене нужно сказать, - испуганно ответил Николка, - как же без нее? И еще с ней что-нибудь сделается...
- А что доктор говорит? - спросил Карась.
- Да что тут говорить. Говорить более нечего, - просипел Мышлаевский.
Они долго тревожно шептались, и слышно было, как вздыхал бледный отуманенный Лариосик. Еще раз ходили к доктору Бродовичу. Тот выглянул в переднюю, закурил папиросу и прошептал, что это агония, что, конечно, священника можно позвать, что ему это безразлично, потому что больной все равно без сознания и ничему это не повредит.
- Глухую исповедь?..
Шептались, шептались, но не решились пока звать, а к Елене стучали, она через дверь глухо ответила: "Уйдите пока... я выйду..."
И они ушли.
Елена с колен исподлобья смотрела на зубчатый венец над почерневшим ликом с ясными глазами и, протягивая руки, говорила шепотом:
- Слишком много горя сразу посылаешь, Мать-Заступница. Так в один год и кончаешь семью. За что?.. Мать взяла у нас, мужа у меня нет и не будет, это я понимаю. Теперь уж очень ясно понимаю. А теперь и старшего отнимаешь. За что?.. Как мы будем вдвоем с Николом?.. Посмотри, что делается кругом, ты посмотри... Мать-заступница, неужто ж не сжалишься?.. Может быть, мы люди и плохие, но за что же так карать-то?
Она опять поклонилась и жадно коснулась лбом пола перекрестилась и, вновь простирая руки, стала просить:
- На Тебя одна надежда, Пречистая Дева. На Тебя. Умоли Сына своего, умоли Господа Бога, чтоб послал чудо...
Sez Urıs ädäbiyättän 1 tekst ukıdıgız.
Çirattagı - Белая гвардия - 17
- Büleklär
- Белая гвардия - 01Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4219Unikal süzlärneñ gomumi sanı 223728.1 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.4 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.47.6 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 02Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4358Unikal süzlärneñ gomumi sanı 227426.8 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.39.3 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.47.4 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 03Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4442Unikal süzlärneñ gomumi sanı 224927.7 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.7 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.46.8 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 04Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4302Unikal süzlärneñ gomumi sanı 216327.5 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.9 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.47.3 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 05Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4149Unikal süzlärneñ gomumi sanı 211728.9 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.4 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.47.3 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 06Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4107Unikal süzlärneñ gomumi sanı 216325.3 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.36.4 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.42.5 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 07Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4300Unikal süzlärneñ gomumi sanı 218226.4 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.37.0 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.44.4 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 08Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4096Unikal süzlärneñ gomumi sanı 207027.7 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.39.7 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.46.0 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 09Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4356Unikal süzlärneñ gomumi sanı 205329.1 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.0 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.46.3 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 10Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4480Unikal süzlärneñ gomumi sanı 207527.5 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.3 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.48.1 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 11Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4533Unikal süzlärneñ gomumi sanı 201431.6 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.44.6 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.51.4 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 12Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4397Unikal süzlärneñ gomumi sanı 219128.4 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.4 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.48.8 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 13Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4485Unikal süzlärneñ gomumi sanı 198731.8 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.46.3 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.53.8 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 14Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4288Unikal süzlärneñ gomumi sanı 200930.0 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.42.2 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.49.2 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 15Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4182Unikal süzlärneñ gomumi sanı 225822.2 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.32.3 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.38.0 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 16Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4415Unikal süzlärneñ gomumi sanı 198930.9 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.44.0 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.51.4 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 17Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4409Unikal süzlärneñ gomumi sanı 226828.7 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.41.6 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.48.0 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 18Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4214Unikal süzlärneñ gomumi sanı 196330.5 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.42.6 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.48.4 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 19Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 3793Unikal süzlärneñ gomumi sanı 191828.4 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.40.4 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.47.0 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 20Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4202Unikal süzlärneñ gomumi sanı 204827.0 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.39.3 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.46.1 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 21Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 4003Unikal süzlärneñ gomumi sanı 203026.7 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.38.1 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.44.7 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 22Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 3971Unikal süzlärneñ gomumi sanı 208826.7 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.38.5 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.45.0 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.
- Белая гвардия - 23Härber sızık iñ yış oçrıy torgan 1000 süzlärneñ protsentnı kürsätä.Süzlärneñ gomumi sanı 3582Unikal süzlärneñ gomumi sanı 178530.4 süzlär 2000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.42.4 süzlär 5000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.49.5 süzlär 8000 iñ yış oçrıy torgan süzlärgä kerä.