Latinप्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।
В круге первом - 31
शब्दों की कुल संख्या 4311 है
अद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2252 है
28.9 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं
40.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं
46.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
И в камеру вошла госпожа Рузвельт в сопровождении секретаря, переводчика, двух почтенных матрон из среды квакеров, начальника тюрьмы и нескольких лиц в гражданской одежде и в форме МВД. Капитан же в белых перчатках отошел в сторону. Вдова президента, женщина тоже передовая и проницательная, много сделавшая для защиты прав человека, госпожа Рузвельт задалась целью посетить доблестного союзника Америки и увидеть своими глазами, как распределяется помощь ЮНРРА (Америки достигли зловредные слухи, будто продукты ЮНРРА не доходят до простого народа), а также - не ущемляется ли в Советском Союзе свобода совести. Ей уже показали тех простых советских граждан (переодетых партработников и чинов МГБ), которые в своих грубых рабочих спецовках благодарили Соединенные Штаты за бескорыстную помощь. Теперь госпожа Рузвельт настояла, чтоб ее провели в тюрьму. Желание ее исполнилось. Она уселась в одно из кресел, свита устроилась вокруг, и начался разговор через переводчика.
Солнечные лучи от поворотного зеркала все так же били в камеру. И дыхание Эола шевелило занавеси.
Госпоже Рузвельт очень понравилось, что в камере, выбранной наудачу и застигнутой врасплох, была такая удивительная белизна, полное отсутствие мух, и, несмотря на будний день, в святом углу теплилась лампада.
Заключенные поначалу робели и не двигались, но когда переводчик перевел вопрос высокой гостьи, неужели, щадя чистоту воздуха, никто из заключенных даже не курит, - один из них с развязным видом встал, распечатал коробку "Казбека", закурил сам и протянул папиросу товарищу.
Лицо генерал-майора потемнело.
- Мы боремся с курением, - выразительно сказал он, - ибо табак - это яд.
Еще один заключенный пересел к столу и стал про-сматривать журнал "Америка", почему-то очень торопливо.
- За что же наказаны эти люди? Например, вот этот господин, который читает журнал? - спросила высокая гостья.
("Этот господин" получил десять лет за неосторожное знакомство с американским туристом.) Генерал-майор ответил:
- Этот человек - активный гитлеровец, он служил в Гестапо, лично сжег русскую деревню и, простите, изнасиловал трех русских крестьянок. Число убитых им младенцев не поддается учету.
- Он приговорен к повешению? - воскликнула госпожа Рузвельт.
- Нет, мы надеемся, что он исправится. Он приговорен к десяти годам честного труда.
Лицо арестанта выражало страдание, но он не вмешивался, а продолжал с судорожной поспешностью читать журнал.
В этот момент в камеру ненароком зашел русский православный священник с большим перламутровым крестом на груди - очевидно, с очередным обходом, и очень был смущен, застав в камере начальство и иностранных гостей.
Он хотел было уже уйти, но скромность его понравилась госпоже Рузвельт, и она попросила его выполнять свой долг. Священник тут же всучил одному из растерявшихся арестантов карманное Евангелие, сам сел на кровать еще к одному и сказал окаменевшему от удивления:
- Итак, сын мой, в прошлый раз вы просили рассказать вам о страданиях Господа нашего Иисуса Христа.
Госпожа Рузвельт попросила генерал-майора тут же при ней задать заключенным вопрос - нет ли у кого-нибудь из них жалоб на имя Организации Объединенных Наций?
Генерал-майор угрожающе спросил:
- Внимание, заключенные! А кому было сказано про "Казбек"? Строгача захотели?
И арестанты, до сих пор зачарованно молчавшие, теперь в несколько голосов возмущенно загалдели:
- Гражданин начальник, так курева нет!
- Уши пухнут!
- Махорка-то в тех брюках осталась!
- Мы ж-то не знали!
Знаменитая дама видела неподдельное возмущение заключенных, слышала их искренние выкрики и с тем большим интересом выслушала перевод:
- Они единодушно протестуют против тяжелого положения негров в Америке и просят рассмотреть этот вопрос в ООН.
Так в приятной взаимной беседе прошло минут около пятнадцати. В этот момент дежурный по коридору доложил начальнику тюрьмы, что принесли обед.
Гостья попросила, не стесняясь, раздавать обед при ней. Распахнулась дверь, и хорошенькие молоденькие официантки (кажется, те самые переодетые кастелянши), внеся в судках обыкновенную куриную лапшу, стали разливать ее по тарелкам. Во мгновение словно порыв первобытного инстинкта преобразил благообразных арестантов: они вспрыгнули в ботинках на свои постели, поджали колени к груди, оперлись еще руками около ног и в этих собачьих телоположениях с оскаленными зубами зорко наблюдали за справедливостью разливки лапши. Дамы-патронессы были шокированы, но переводчик объяснил им, что таков русский национальный обычай.
Невозможно было уговорить арестантов сесть за стол и есть мельхиоровыми ложками. Они уже вытащили откуда-то свои облезлые деревянные, и едва лишь священник благословил трапезу, а официантки разнесли тарелки по постелям, предупредив, что на столе - блюдо для сбрасывания костей, - единовременно раздался страшный втягивающий звук, затем дружный хруст куриных костей - и все, наложенное в тарелки, навсегда исчезло. Блюдо для сбрасывания костей не понадобилось.
- Может быть, они голодны? - высказала нелепое предположение встревоженная гостья. - Может быть, они хотят еще?
- Добавки никто не хочет? - хрипло спросил генерал.
Но никто не хотел добавки, зная мудрое лагерное выражение "прокурор добавит".
Однако, тефтели с рисом зэки проглотили с той же неописуемой быстротой.
Компота же в этот день не полагалось, так как день был будний.
Убедившись в ложности инсинуаций, распускаемых злопыхателями в западном мире, миссис Рузвельт со всею свитой вышла в коридор и там сказала:
- Но как грубы их манеры и как низко развитие этих несчастных! Можно надеяться, однако, что за десять лет они приучатся здесь к культуре. У вас великолепная тюрьма!
Священник выскочил из камеры между свитой, торопясь, пока не захлопнули дверь.
Когда гости из коридора ушли, в камеру вбежал капитан в белых перчатках:
- Вста-ать! - закричал он. - Становись по два! Выходи в коридор!
И заметив, что слова его не всеми правильно поняты, он еще подошвою сапога дополнительно разъяснял отстающим.
Только тут обнаружилось, что один хитроумный зэк буквально понял разрешение писать мемуары и, пока все спали, с утра уже накатал две главы:
"Как меня пытали" и "Мои лефортовские встречи".
Мемуары были тут же отобраны, и на ретивого писателя заведено новое следственное дело - о подлой клевете на органы госбезопасности.
И снова с пощелкиванием и позвякиванием "веду зэка" их отвели сквозь множество стальных дверей в предбанник, все так же переливавшийся своею вечной малахитово-рубинной красотою. Там с них снято было все, вплоть до шелкового голубого белья и произведен был особо-тщательный обыск, во время которого у одного зэка под щекой нашли вырванную из Евангелия нагорную проповедь. За это он тут же был бит сперва в правую, а потом в левую щеку.
Еще отобрали у них коралловые губки и "Фею сирени", в чем опять-таки заставили каждого расписаться.
Вошли два надзирателя в грязных халатах и тупыми засоренными машинками стали выстригать арестантам лобки, потом теми же машинками - щеки и темени.
Наконец, в каждую ладонь влили по 20 граммов жидкого вонючего заменителя мыла и заперли всех в бане. Делать было нечего, арестанты еще раз помылись.
Потом с каноническим грохотом отворилась выходная дверь, и они вышли в фиолетовый вестибюль. Две старые женщины, служанки ада, с громом выкатили из прожарок вагонетки, где на раскаленных крючках висели знакомые нашим героям лохмотья.
Понуро вернулись они в 72-ю камеру, где снова на клопяных щитах лежали пятьдесят их товарищей, сгорая от любопытства узнать о происшедшем. Окна вновь были забиты намордниками, голубки закрашены темно-оливковой краской, а в углу стояла четырехведерная параша.
И только в нише, забытый, загадочно улыбался маленький бронзовый Будда...
60
В то время, как рассказывалась эта новелла, Щагов, наблестив не новые, но еще приличные хромовые сапоги, натянув подглаженное, бывшее свое парадное, обмундирование с привинченными начищенными орденами, с пришитыми нашивками ранений (увы, мода на военную форму катастрофически устаревала в Москве, и скоро предстояло Щагову вступить в нелегкое состязание по костюмам и ботинкам) - поехал в другой конец города на Калужскую заставу, куда был зван через своего фронтового знакомца Эрика Саунькина-Голованова на торжественный вечер в семью прокурора Макарыгина.
Вечер был сегодня для молодежи и вообще для семьи по тому поводу, что прокурор получил орден Трудового Красного Знамени. Собственно, молодежь попадала туда довольно отдаленная, но папаша отпускал деньжат. Должна была там быть и та девушка, которую Щагов назвал Наде своей невестой, но с которой еще окончательно не было решено и надо было дожимать. Из-за того Щагов и звонил Эрику, чтобы тот устроил ему приглашение на этот вечер.
Теперь с приготовленными несколькими первыми фразами он поднимался по той самой лестнице, где Кла-ре все виделась моющая женщина, и в ту квартиру, где четыре года назад, елозя на коленях в рваных ватных брюках, настилал паркет тот самый человек, у которого он только что едва не отнял жену.
Дома тоже имеют свою судьбу...
Помимо того, что надо было держать и приблизить свою намеченную невесту, главной надеждой и желанием Щагова в этот вечер было - вкусно, разнообразно и досыта поесть. Он знал, что будет приготовлено все лучшее и расставлено в непоглотимых количествах, но по заклятью званых пиршеств гости зададутся не тем, чтобы с полным вниманием и наслаждением есть, а - забавлять друг друга, мешать, выказывая пище мнимое пренебрежение. Щагову надо было суметь, занимая свою соседку и сохраняя равномерно-любезное выражение, успевая шутить и отвечать на шутки - тем временем утолять и утолять свой желудок, иссыхающий в студенческой столовой.
Там, на вечере, он не предполагал увидеть ни одного подлинного фронтовика, своего брата по минным проходам, своего брата по гадкой мелкой усталой трусце перепаханным полем - трусце, оглушительно именуемой атакою.
От своих товарищей - рассеянных, канувших и убитых на конопельных задах деревни, под стенкой сарая, на штурмовых плотиках, - он шел один сюда, в теплый благополучный мир - не для того, чтобы спросить: "сволочи! а где вы были?", но - примкнуть самому, но - наесться.
Да не устаревает ли он с этим делением людей: солдат - не солдат? Ведь вот уже стесняются люди носить и фронтовые ордена, которые так стоили и горели когда-то. Не будешь каждого трясти: "А где ты был?" Кто воевал, кто прятался - это теперь смешивается, уравнивается. Есть закон времени, закон забытья. Мертвым - слава, живым - жизнь.
Щагов надавил кнопку звонка. Открыла ему Клара, как он догадался.
В тесном маленьком коридорчике уже висело в меру мужских и дамских пальто. Уже сюда достигал весь теплый дух сборища: веселый гул голосов, и радиола, и позвякиванье посуды и смешанные радостные запахи кухни.
Клара еще не успела пригласить гостя раздеться, как зазвонил висевший тут же телефон. Клара сняла трубку, стала говорить, а левой рукой усиленно показывала Шагову, чтоб он раздевался.
- Инк?.. Здравствуй... Как? Ты еще не выехал?.. Сейчас же!.. Инк, ну папа обидится... Да у тебя и голос вялый... Ну что ж делать, а ты через "не могу"!.. Тогда подожди, я Нару позову... Нара! - крикнула она в комнату. - Твой благоверный звонит, иди! Раздевайтесь! - (Щагов уже снял шинель.) - Снимайте галоши! - (Он пришел без них.) -...Слушай, он ехать не хочет.
Вея духами не нашего небосклона, в коридор вошла сестра Клары - Дотнара, жена дипломата, как предварял Щагова Голованов. Не красотой поражала она, но той вальяжностью, тем плытием по воздуху, который создал славу русского женского типа. Притом не была она толста или дородна, а просто - не пигалица, которая жмется, вертится и подбирается, неуверенная в себе. Эта женщина ступала так, что равно ей принадлежали прежний и новый кусок пола под ногами, прежний и новый объем пространства, занятый ее фигурой.
Она взяла трубку и стала ласково говорить с мужем. Щагову она отчасти мешала теперь пройти, но он не спешил миновать это ароматное препятствие, он рассматривал. От отсутствия грубых ложных накладных плеч, какие были у всех женщин теперь, Дотнара казалась особенно женственной: ее плечи спадали в руки той линией, которую дала природа и лучше которой придумать нельзя. Еще что-то странное было в ее наряде: платье без рукавов, но зато полунакидка, отороченная мехом, - с рукавами, туготой обливающими у кистей, а выше разрезанными.
И никому из них, толпившихся на ковре в уютном коридорчике, не могло и в голову прийти, что в этой безобидной черной полированной трубке, в этом ничтожном разговоре о приезде на вечеринку, таилась та таинственная погибель, которая подстерегает нас даже в костях мертвого коня.
С тех пор, как сегодня днем Рубин заказал записать еще телефонных разговоров каждого из подозреваемых, - трубка телефона в квартире Володина сейчас была впер-вые снята им самим - ив центральном узле связи министерства госбезопасности зашуршала лента магнитофона с записью голоса Иннокентия Володина.
Осторожность, правда, подсказывала Иннокентию не звонить эти дни по телефону, но жена уехала из дому без него и оставила записку, что обязательно надо быть вечером у тестя.
Он позвонил, чтобы не поехать.
Вчера - да разве вчера? как давно-давно-давно... - после звонка в посольство в нем стало накручиваться, накручиваться. Он и не ждал, что так разволнуется, он не предполагал, что так боится за себя. Ночью его охватил страх верного ареста - и он не знал, как дождаться утра, чтобы было куда уехать из дому. Целый день он прожил в смятении, не понимал и не слышал тех людей, с которыми разговаривал. Досада на свой порыв, и гадкий расслабляющий страх слоились в нем - а к вечеру выродились в безразличие: будь, что будет.
Иннокентию было бы, наверно, легче, если бы этот бесконечный день был не воскресным, а будним. Он бы тогда на службе мог догадываться по разным признакам, продвигается или отменена его отправка в Нью-Йорк, в главную квартиру ООН. Но о чем можно судить в воскресенье - покой или угроза таится в праздничной неподвижности дня?
Все эти минувшие сутки ему так представлялось, что его звонок был безрассудство, самоубийство - к тому же и не принесшее никому пользы. Да судя по этому растяпе атташе - и вообще недостойны были т е, чтобы их защищать.
Ничто не показывало, что Иннокентий разгадан, но внутреннее предчувствие, недоведомо вложенное в нас, щемило Володина, в нем росло предощущение беды - от него-то никуда и не хотелось ехать веселиться.
Он уговаривал теперь в этом жену, растягивал слова, как всегда делает человек, говоря о неприятном, жена настаивала, - и отчетливые "форманты" его "индивидуального речевого лада" ложились на узкую коричневую магнитную пленку, чтобы к утру быть превращенными в звуковиды и мокрою лентою распростереться перед Рубиным.
Дотти не говорила в категорическом тоне, усвоенном последние месяцы, а, тронутая ли усталым голосом мужа, очень мягко просила, чтоб он приехал хоть на часик.
Иннокентий уступил, что приедет.
Однако, положа трубку, он не сразу отнял руку от нее, а замер, еще как бы пальцами себя на ней отпечатывая, замер, чего-то не досказав.
Ему стало жаль не ту жену, с которой он жил и не жил сейчас и которую через несколько дней собирался покинуть навсегда, - а ту десятиклассницу белокурую, с кудрями по плечи, которую он водил в "Метрополь" танцевать между столиками, ту девочку, с кем они когда-то вместе начали узнавать, что такое жизнь. Между ними накалялась тогда раззарчивая страсть, не признающая никаких доводов, не желающая слышать об отсрочке свадьбы на год. Инстинктом, руководящим нами среди обманчивых наружностей и лгущих нарядов, они верно угадали друг друга и не хотели упустить. Этому браку сопротивлялась мать Иннокентия, тогда уже больная тяжело (но какая мать не сопротивляется женитьбе сына?), сопротивлялся и прокурор (но какой отец с легким сердцем отдаст восемнадцатилетнюю прелестную дочурку?). Однако, всем пришлось уступить! Молодые люди поженились и были счастливы до такой полноты, что это вошло в поговорку среди их общих знакомых.
Их брачная жизнь началась при наилучших предзнаменованиях. Они принадлежали к тому кругу общества, где не знают, что значит ходить пешком или ездить в метро, где еще до войны беспересадочному спальному вагону предпочитали самолет, где даже об обстановке квартиры нет заботы: в каждом новом месте - под Москвой ли, в Тегеране, на сирийском побережьи или в Швейцарии, молодых ждала обставленная дача, вилла, квартира. Взгляды на жизнь у молодоженов совпали. Взгляд их был, что от желания до исполнения не должно быть запретов, преград. "Мы - естественные человеки, - говорила Дотнара. - Мы не притворяемся и не скрываемся: чего хотим - к тому и руку тянем!" Взгляд их был:
"нам жизнь дается только раз!" Поэтому, от жизни надо было взять все, что она могла дать, кроме пожалуй рождения ребенка, потому что ребенок - это идол, высасы-вающий соки твоего существа и не воздающий за них своею жертвой или хотя бы благодарностью.
С подобными взглядами они очень хорошо соответствовали обстановке, в которой жили, и обстановка соответствовала им. Они старались отпробовать каждый новый диковинный фрукт. Узнать вкус каждого коллекционного коньяка и отличие вин Роны от вин Корсики и еще от всех иных вин, давимых на виноградниках Земли. Одеться в каждое платье. Оттанцевать каждый танец.
Искупаться на каждом курорте. Побывать на двух актах каждого необычного спектакля. Пролистать каждую нашумевшую книжку.
И шесть лучших лет мужского и женского возраста они давали друг другу все, чего хотел другой из них. Эти шесть лет почти все были - те самые годы, когда человечество рыдало в разлуках, умирало на фронтах и под обвалами городов, когда обезумевшие взрослые крали у детей корки хлеба. И горе мира никак не овеяло лиц Иннокентия и Дотнары.
Ведь жизнь дается нам только раз!..
Однако, на шестом году их брачной жизни, когда приземлились бомбардировщики и умолкли пушки, когда дрогнула к росту забитая черной гарью зелень, и всюду люди вспомнили, что жизнь дается нам только раз, - в эти месяцы Иннокентий над всеми материальными плодами земли, которые можно обонять, осязать, пить, есть и мять - ощутил безвкусное отвратное пресыщение.
Он испугался этого чувства, он перебарывал его в себе, как болезнь, ждал, что пройдет - но оно не проходило. Главное - он не мог разобраться в этом чувстве - в чем оно? Как будто все было доступно ему, а чего-то не было совсем. В двадцать восемь лет, ничем не больной, Иннокентий ощутил во всей своей и окружающей жизни какую-то тупую безвыходность.
И веселые приятели его, с которыми он так прочно был дружен, стали разнравливаться ему, один показался не умным, другой грубым, третий - слишком занятым собой.
Но не от друзей только, а от белокурой Дотти, как давно на европейский манер он называл Дотнару, - от жены своей, с которой привык ощущать себя слитно, он теперь отделил себя и отличил.
Эта женщина, когда-то вонзившаяся в него, никогда его не пресыщавшая, чьи губы не могли ему надоесть даже в самом иссиленном расположении, - других таких губ он никогда не знал, не встречал, и потому Дотти была единственная среди всех красивых и умных, - эта женщина вдруг обнаружилась перед ним отсутствием тонкости и невыносимостью суждений.
Особенно о литературе, о живописи, о театре замечания ее все теперь оказывались невпопад, драли ухо своей грубостью, непониманием - а произносились при этом так уверенно. Только молчать с ней оставалось по-прежнему хорошо, а говорить - все трудней.
Их устоявшаяся шикарная жизнь стала стеснять Иннокентия, но Дотти и слышать не хотела что-нибудь изменять. Больше того, если раньше она проходила сквозь вещи и без жалости покидала одни для других, лучших, - то теперь в ней возникла ненасыть удержать в своем постоянном обладании все вещи на всех квартирах. Два года в Париже Дотти использовала для того, чтоб отправлять в Москву большие картонки с отрезами, туфлями, платьями, шляпами.
Иннокентию было это неприятно, он говорил ей - но чем явнее расходились их намерения, тем категоричнее она была убеждена в своей правоте. Появилась ли в ней теперь? - или была, да он не замечал? - манера неприятно жевать, даже чавкать, особенно, когда она ела фрукты.
Но не в друзьях, конечно, было дело и не в жене, а в самом Иннокентии.
Ему не хватало чего-то, а чего - он не знал.
Давно за Иннокентием утвердилось звание эпикурейца - так называли его, и он принимал это охотно, хотя сам толком не знал, что это такое. И вот однажды в Москве, дома, по безделью, пришла ему в голову такая насмешливая мысль - почитать, а что, собственно, проповедовал учитель? И он стал искать в шкафах, оставшихся от умершей матери, книгу об Эпикуре, которая, помнилось ему с детства, там была.
Самую эту работу - разборку старых шкафов, Иннокентий начал с отвратительным ощущением скованности в движениях, лени к тому, что надо было наклонять-ся, перекладывать тяжести, дышать пылью. Он не привык даже и к такому труду и очень утомился. Но все же совладал с собой - и обновляющим ветерком потянуло на него из глубины этих старых шкафов с их особенным устоявшимся запахом. Нашел он между прочим и книгу об Эпикуре и позже как-то прочел ее, но не в ней обнаружил для себя главное, а в письмах и жизни своей покойной матери, которой он никогда не понимал, да и привязан был только в детстве. Даже смерть ее он перенес почти равнодушно.
С детскими ранними годами, с посеребренными горнами, взброшенными к лепному потолку, со "Взвейтесь кострами, синие ночи!" слилось у Иннокентия первое представление об отце. Самого отца Иннокентий не помнил, тот погиб в двадцать первом году в Тамбовской губернии при подавлении мятежа, но все вокруг не уставали говорить сыну об отце - о знаменитом герое, прославленном в гражданскую войну матросском военачальнике. Ото всех и везде слыша эти похвалы, Иннокентий и сам привык очень гордиться отцом, его борьбой за простой народ против богатеев, погрязших в роскоши. Зато к вечно озабоченной, о чем-то грустящей, всегда обложенной книжками и грелками матери он относился почти свысока и, как это обычно для сыновей, не задумывался о том, что у матери не только был он, его детство и его надобности, но и еще какая-то своя жизнь; что вот она страдает от болезней; что вот она скончалась в сорок семь лет.
Родителям его почти не пришлось жить вместе. Но мальчишке и об этом не было повода задуматься, не приходило в голову расспросить мать.
А теперь это все разворачивалось перед ним из писем и дневников матери.
Их женитьба была не женитьба, а что-то вихреподобное, как все в те годы.
Грубо и коротко их столкнули внезапные обстоятельства, и обстоятельства же мало давали им видеться, и обстоятельства же развели. А мать из этих дневников оказалась не просто дополнением к отцу, как привык сын, но - отдельным миром. И узнавал теперь Иннокентий, что мать всю жизнь любила другого человека, так и не сумев никогда с ним соединиться. Что может быть только из-за карьеры сына она до смерти носила чужое ей имя.
Перевязанные разноцветными тесемками из нежных тканей, в шкафах хранились связки писем от подруг матери, от друзей, знакомых, артистов, художников и поэтов, чьи имена были теперь вовсе забыты или вспоминались ругательно. В старинных тетрадях с синими сафьяновыми обложками шли по-русски и по-французски дневниковые записи странным маминым почерком - как будто раненая птичка металась по листу бумаги и неверно процарапывала свой причудливый след коготком. По многу страниц занимали воспоминания о литературных вечерах, о драматических спектаклях. Брало за сердце описание, как мать восторженной девушкой в толпе таких же плачущих от радости почитателей встречала белой июньской ночью на петербургском вокзале труппу Художественного театра. Бескорыстное искусство ликовало с этих страниц.
Сейчас не знал Иннокентий такой театральной труппы, да нельзя себе было и представить, чтобы, встречая ее, кто-то не спал бы ночь, кроме тех, кого погонит Отдел Культуры, выписав через бухгалтерию букеты. И уж конечно никому не придет в голову плакать при встрече.
А дневники вели его дальше и дальше. Были такие странички: "Этические записи".
"Жалость - первое движение доброй души", - говорилось там.
Иннокентий морщил лоб. Жалость? Это чувство постыдное и унизительное для того, кто жалеет, и для того, кого жалеют, - так вынес он из школы, из жизни.
"Никогда не считай себя правым больше, чем других. Уважай чужие, даже враждебные тебе мнения."
Довольно старомодно было и это. Если я обладаю правильным мировоззрением, то разве можно уважать тех, кто спорит со мной?
Сыну казалось, что он не читает, а ясно слышит, как мать говорит, ее ломкий голос:
"Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь в несправедливостях. Они сильней тебя, они были и будут, но пусть - не через тебя."
Шесть лет назад Иннокентий если б и открыл дневники, - даже не заметил бы этих строк. А сейчас он читал их медленно и удивлялся. Ничего в них не было как будто такого уж сокровенного, и даже прямо неверное было - а он удивлялся. Старомодны были и самые слова, которыми выражались мама и ее подруги. Они всерьез писали с больших букв: Истина, Добро и Красота; Добро и Зло; этический императив. В языке, которым пользовался Иннокентий и окружающие его, слова были конкретней и понятней: идейность, гуманность, преданность, целеустремленность.
Но хотя Иннокентий был безусловно идеен, и гуманен, и предан, и целеустремлен (целеустремленность больше всего ценили в себе и воспитывали все его сверстники), а сидя на низкой скамеечке у этих шкафов, он почувствовал, как подступает что-то из нехватавшего ему.
И фотоальбомы были тут, с четкой ясностью старинных фотографий. И несколько отдельных пачек составляли театральные программки Петербурга и Москвы. И ежедневная театральная газета "Зритель". И "Вестник кинематографии" - как? это уже все было в то время? И стопы, стопы разнообразных журналов, от одних названий пестрило в глазах: "Апполон", "Золотое Руно", "Гиперборей", "Пегас", "Мир искусства". Репродукции неведомых картин, скульптур (и духа их не было в Третьяковке!), театральных декораций. Стихи неведомых поэтов. Бесчисленные книжечки журнальных приложений - с десятками имен европейских писателей, никогда не слыханных Иннокентием. Да что писателей! - здесь были целые издательства, никому не известные, как провалившиеся в тартарары: "Гриф", "Шиповник", "Скорпион", "Мусагет", "Альциона", "Сирин", "Сполохи", "Логос".
Несколько суток просидел он так на скамеечке у распахнутых шкафов, дыша, дыша и отравляясь этим воздухом, этим маминым мирком, в который когда-то отец его, опоясанный гранатами, в черном дождевике, вошел по ордеру ЧК на обыск.
В пестроте течений, в столкновении идей, в свободе фантазии и тревоге предчувствий глянула на Иннокентия с этих желтеющих страниц Россия Десятых годов, последнего предреволюционного десятилетия, которое Иннокентий в школе и в институте приучили считать самым позорным, самым бездарным во всей истории России - таким безнадежным, что не протяни большевики руку помощи - и Россия сама собой сгнила бы и развалилась.
Да оно и было слишком говорливо, это десятилетие, отчасти слишком самоуверенно, отчасти слишком немощно. Но какое разбрасывание стеблей! но какое расколосье мыслей!
Иннокентий понял, что был обокраден до сих пор.
А Дотнара пришла звать мужа на какой-то прикремлевский вечер.
Иннокентий посмотрел на нее бессмысленно, потом собрал лоб, вообразил себе это напыщенное сборище, где все будут друг с другом совершенно согласны, где все проворно встанут на ноги для первого тоста за товарища Сталина, а потом будут много есть и пить уже без товарища Сталина, а потом играть в карты глупо, глупо.
Из невнятной дали он вернулся к жене глазами - и попросил ее ехать одну. Дотнаре дико показалось, что живой жизни званого вечера можно предпочесть ковыряние в старых альбомах. Связанные со смутными, но никогда не умирающими воспоминаниями детства, все эти находки в шкафах много говорили душе Иннокентия и ничего - его жене.
Мать добилась своего: встав из гроба, она отняла сына у невестки.
Стронувшись раз, Иннокентий уже не мог остановиться. Если его обманули в одном - то, может, и еще в чем-нибудь? и еще?
За последние годы разленившийся, отохотившийся учиться (легкость во французском, который вез его карьеру, он приобрел еще в младенчестве от матери), Иннокентий теперь набросился на чтение. Все пресыщенные и притупленные страсти заменились в нем одною: читать! читать!
Солнечные лучи от поворотного зеркала все так же били в камеру. И дыхание Эола шевелило занавеси.
Госпоже Рузвельт очень понравилось, что в камере, выбранной наудачу и застигнутой врасплох, была такая удивительная белизна, полное отсутствие мух, и, несмотря на будний день, в святом углу теплилась лампада.
Заключенные поначалу робели и не двигались, но когда переводчик перевел вопрос высокой гостьи, неужели, щадя чистоту воздуха, никто из заключенных даже не курит, - один из них с развязным видом встал, распечатал коробку "Казбека", закурил сам и протянул папиросу товарищу.
Лицо генерал-майора потемнело.
- Мы боремся с курением, - выразительно сказал он, - ибо табак - это яд.
Еще один заключенный пересел к столу и стал про-сматривать журнал "Америка", почему-то очень торопливо.
- За что же наказаны эти люди? Например, вот этот господин, который читает журнал? - спросила высокая гостья.
("Этот господин" получил десять лет за неосторожное знакомство с американским туристом.) Генерал-майор ответил:
- Этот человек - активный гитлеровец, он служил в Гестапо, лично сжег русскую деревню и, простите, изнасиловал трех русских крестьянок. Число убитых им младенцев не поддается учету.
- Он приговорен к повешению? - воскликнула госпожа Рузвельт.
- Нет, мы надеемся, что он исправится. Он приговорен к десяти годам честного труда.
Лицо арестанта выражало страдание, но он не вмешивался, а продолжал с судорожной поспешностью читать журнал.
В этот момент в камеру ненароком зашел русский православный священник с большим перламутровым крестом на груди - очевидно, с очередным обходом, и очень был смущен, застав в камере начальство и иностранных гостей.
Он хотел было уже уйти, но скромность его понравилась госпоже Рузвельт, и она попросила его выполнять свой долг. Священник тут же всучил одному из растерявшихся арестантов карманное Евангелие, сам сел на кровать еще к одному и сказал окаменевшему от удивления:
- Итак, сын мой, в прошлый раз вы просили рассказать вам о страданиях Господа нашего Иисуса Христа.
Госпожа Рузвельт попросила генерал-майора тут же при ней задать заключенным вопрос - нет ли у кого-нибудь из них жалоб на имя Организации Объединенных Наций?
Генерал-майор угрожающе спросил:
- Внимание, заключенные! А кому было сказано про "Казбек"? Строгача захотели?
И арестанты, до сих пор зачарованно молчавшие, теперь в несколько голосов возмущенно загалдели:
- Гражданин начальник, так курева нет!
- Уши пухнут!
- Махорка-то в тех брюках осталась!
- Мы ж-то не знали!
Знаменитая дама видела неподдельное возмущение заключенных, слышала их искренние выкрики и с тем большим интересом выслушала перевод:
- Они единодушно протестуют против тяжелого положения негров в Америке и просят рассмотреть этот вопрос в ООН.
Так в приятной взаимной беседе прошло минут около пятнадцати. В этот момент дежурный по коридору доложил начальнику тюрьмы, что принесли обед.
Гостья попросила, не стесняясь, раздавать обед при ней. Распахнулась дверь, и хорошенькие молоденькие официантки (кажется, те самые переодетые кастелянши), внеся в судках обыкновенную куриную лапшу, стали разливать ее по тарелкам. Во мгновение словно порыв первобытного инстинкта преобразил благообразных арестантов: они вспрыгнули в ботинках на свои постели, поджали колени к груди, оперлись еще руками около ног и в этих собачьих телоположениях с оскаленными зубами зорко наблюдали за справедливостью разливки лапши. Дамы-патронессы были шокированы, но переводчик объяснил им, что таков русский национальный обычай.
Невозможно было уговорить арестантов сесть за стол и есть мельхиоровыми ложками. Они уже вытащили откуда-то свои облезлые деревянные, и едва лишь священник благословил трапезу, а официантки разнесли тарелки по постелям, предупредив, что на столе - блюдо для сбрасывания костей, - единовременно раздался страшный втягивающий звук, затем дружный хруст куриных костей - и все, наложенное в тарелки, навсегда исчезло. Блюдо для сбрасывания костей не понадобилось.
- Может быть, они голодны? - высказала нелепое предположение встревоженная гостья. - Может быть, они хотят еще?
- Добавки никто не хочет? - хрипло спросил генерал.
Но никто не хотел добавки, зная мудрое лагерное выражение "прокурор добавит".
Однако, тефтели с рисом зэки проглотили с той же неописуемой быстротой.
Компота же в этот день не полагалось, так как день был будний.
Убедившись в ложности инсинуаций, распускаемых злопыхателями в западном мире, миссис Рузвельт со всею свитой вышла в коридор и там сказала:
- Но как грубы их манеры и как низко развитие этих несчастных! Можно надеяться, однако, что за десять лет они приучатся здесь к культуре. У вас великолепная тюрьма!
Священник выскочил из камеры между свитой, торопясь, пока не захлопнули дверь.
Когда гости из коридора ушли, в камеру вбежал капитан в белых перчатках:
- Вста-ать! - закричал он. - Становись по два! Выходи в коридор!
И заметив, что слова его не всеми правильно поняты, он еще подошвою сапога дополнительно разъяснял отстающим.
Только тут обнаружилось, что один хитроумный зэк буквально понял разрешение писать мемуары и, пока все спали, с утра уже накатал две главы:
"Как меня пытали" и "Мои лефортовские встречи".
Мемуары были тут же отобраны, и на ретивого писателя заведено новое следственное дело - о подлой клевете на органы госбезопасности.
И снова с пощелкиванием и позвякиванием "веду зэка" их отвели сквозь множество стальных дверей в предбанник, все так же переливавшийся своею вечной малахитово-рубинной красотою. Там с них снято было все, вплоть до шелкового голубого белья и произведен был особо-тщательный обыск, во время которого у одного зэка под щекой нашли вырванную из Евангелия нагорную проповедь. За это он тут же был бит сперва в правую, а потом в левую щеку.
Еще отобрали у них коралловые губки и "Фею сирени", в чем опять-таки заставили каждого расписаться.
Вошли два надзирателя в грязных халатах и тупыми засоренными машинками стали выстригать арестантам лобки, потом теми же машинками - щеки и темени.
Наконец, в каждую ладонь влили по 20 граммов жидкого вонючего заменителя мыла и заперли всех в бане. Делать было нечего, арестанты еще раз помылись.
Потом с каноническим грохотом отворилась выходная дверь, и они вышли в фиолетовый вестибюль. Две старые женщины, служанки ада, с громом выкатили из прожарок вагонетки, где на раскаленных крючках висели знакомые нашим героям лохмотья.
Понуро вернулись они в 72-ю камеру, где снова на клопяных щитах лежали пятьдесят их товарищей, сгорая от любопытства узнать о происшедшем. Окна вновь были забиты намордниками, голубки закрашены темно-оливковой краской, а в углу стояла четырехведерная параша.
И только в нише, забытый, загадочно улыбался маленький бронзовый Будда...
60
В то время, как рассказывалась эта новелла, Щагов, наблестив не новые, но еще приличные хромовые сапоги, натянув подглаженное, бывшее свое парадное, обмундирование с привинченными начищенными орденами, с пришитыми нашивками ранений (увы, мода на военную форму катастрофически устаревала в Москве, и скоро предстояло Щагову вступить в нелегкое состязание по костюмам и ботинкам) - поехал в другой конец города на Калужскую заставу, куда был зван через своего фронтового знакомца Эрика Саунькина-Голованова на торжественный вечер в семью прокурора Макарыгина.
Вечер был сегодня для молодежи и вообще для семьи по тому поводу, что прокурор получил орден Трудового Красного Знамени. Собственно, молодежь попадала туда довольно отдаленная, но папаша отпускал деньжат. Должна была там быть и та девушка, которую Щагов назвал Наде своей невестой, но с которой еще окончательно не было решено и надо было дожимать. Из-за того Щагов и звонил Эрику, чтобы тот устроил ему приглашение на этот вечер.
Теперь с приготовленными несколькими первыми фразами он поднимался по той самой лестнице, где Кла-ре все виделась моющая женщина, и в ту квартиру, где четыре года назад, елозя на коленях в рваных ватных брюках, настилал паркет тот самый человек, у которого он только что едва не отнял жену.
Дома тоже имеют свою судьбу...
Помимо того, что надо было держать и приблизить свою намеченную невесту, главной надеждой и желанием Щагова в этот вечер было - вкусно, разнообразно и досыта поесть. Он знал, что будет приготовлено все лучшее и расставлено в непоглотимых количествах, но по заклятью званых пиршеств гости зададутся не тем, чтобы с полным вниманием и наслаждением есть, а - забавлять друг друга, мешать, выказывая пище мнимое пренебрежение. Щагову надо было суметь, занимая свою соседку и сохраняя равномерно-любезное выражение, успевая шутить и отвечать на шутки - тем временем утолять и утолять свой желудок, иссыхающий в студенческой столовой.
Там, на вечере, он не предполагал увидеть ни одного подлинного фронтовика, своего брата по минным проходам, своего брата по гадкой мелкой усталой трусце перепаханным полем - трусце, оглушительно именуемой атакою.
От своих товарищей - рассеянных, канувших и убитых на конопельных задах деревни, под стенкой сарая, на штурмовых плотиках, - он шел один сюда, в теплый благополучный мир - не для того, чтобы спросить: "сволочи! а где вы были?", но - примкнуть самому, но - наесться.
Да не устаревает ли он с этим делением людей: солдат - не солдат? Ведь вот уже стесняются люди носить и фронтовые ордена, которые так стоили и горели когда-то. Не будешь каждого трясти: "А где ты был?" Кто воевал, кто прятался - это теперь смешивается, уравнивается. Есть закон времени, закон забытья. Мертвым - слава, живым - жизнь.
Щагов надавил кнопку звонка. Открыла ему Клара, как он догадался.
В тесном маленьком коридорчике уже висело в меру мужских и дамских пальто. Уже сюда достигал весь теплый дух сборища: веселый гул голосов, и радиола, и позвякиванье посуды и смешанные радостные запахи кухни.
Клара еще не успела пригласить гостя раздеться, как зазвонил висевший тут же телефон. Клара сняла трубку, стала говорить, а левой рукой усиленно показывала Шагову, чтоб он раздевался.
- Инк?.. Здравствуй... Как? Ты еще не выехал?.. Сейчас же!.. Инк, ну папа обидится... Да у тебя и голос вялый... Ну что ж делать, а ты через "не могу"!.. Тогда подожди, я Нару позову... Нара! - крикнула она в комнату. - Твой благоверный звонит, иди! Раздевайтесь! - (Щагов уже снял шинель.) - Снимайте галоши! - (Он пришел без них.) -...Слушай, он ехать не хочет.
Вея духами не нашего небосклона, в коридор вошла сестра Клары - Дотнара, жена дипломата, как предварял Щагова Голованов. Не красотой поражала она, но той вальяжностью, тем плытием по воздуху, который создал славу русского женского типа. Притом не была она толста или дородна, а просто - не пигалица, которая жмется, вертится и подбирается, неуверенная в себе. Эта женщина ступала так, что равно ей принадлежали прежний и новый кусок пола под ногами, прежний и новый объем пространства, занятый ее фигурой.
Она взяла трубку и стала ласково говорить с мужем. Щагову она отчасти мешала теперь пройти, но он не спешил миновать это ароматное препятствие, он рассматривал. От отсутствия грубых ложных накладных плеч, какие были у всех женщин теперь, Дотнара казалась особенно женственной: ее плечи спадали в руки той линией, которую дала природа и лучше которой придумать нельзя. Еще что-то странное было в ее наряде: платье без рукавов, но зато полунакидка, отороченная мехом, - с рукавами, туготой обливающими у кистей, а выше разрезанными.
И никому из них, толпившихся на ковре в уютном коридорчике, не могло и в голову прийти, что в этой безобидной черной полированной трубке, в этом ничтожном разговоре о приезде на вечеринку, таилась та таинственная погибель, которая подстерегает нас даже в костях мертвого коня.
С тех пор, как сегодня днем Рубин заказал записать еще телефонных разговоров каждого из подозреваемых, - трубка телефона в квартире Володина сейчас была впер-вые снята им самим - ив центральном узле связи министерства госбезопасности зашуршала лента магнитофона с записью голоса Иннокентия Володина.
Осторожность, правда, подсказывала Иннокентию не звонить эти дни по телефону, но жена уехала из дому без него и оставила записку, что обязательно надо быть вечером у тестя.
Он позвонил, чтобы не поехать.
Вчера - да разве вчера? как давно-давно-давно... - после звонка в посольство в нем стало накручиваться, накручиваться. Он и не ждал, что так разволнуется, он не предполагал, что так боится за себя. Ночью его охватил страх верного ареста - и он не знал, как дождаться утра, чтобы было куда уехать из дому. Целый день он прожил в смятении, не понимал и не слышал тех людей, с которыми разговаривал. Досада на свой порыв, и гадкий расслабляющий страх слоились в нем - а к вечеру выродились в безразличие: будь, что будет.
Иннокентию было бы, наверно, легче, если бы этот бесконечный день был не воскресным, а будним. Он бы тогда на службе мог догадываться по разным признакам, продвигается или отменена его отправка в Нью-Йорк, в главную квартиру ООН. Но о чем можно судить в воскресенье - покой или угроза таится в праздничной неподвижности дня?
Все эти минувшие сутки ему так представлялось, что его звонок был безрассудство, самоубийство - к тому же и не принесшее никому пользы. Да судя по этому растяпе атташе - и вообще недостойны были т е, чтобы их защищать.
Ничто не показывало, что Иннокентий разгадан, но внутреннее предчувствие, недоведомо вложенное в нас, щемило Володина, в нем росло предощущение беды - от него-то никуда и не хотелось ехать веселиться.
Он уговаривал теперь в этом жену, растягивал слова, как всегда делает человек, говоря о неприятном, жена настаивала, - и отчетливые "форманты" его "индивидуального речевого лада" ложились на узкую коричневую магнитную пленку, чтобы к утру быть превращенными в звуковиды и мокрою лентою распростереться перед Рубиным.
Дотти не говорила в категорическом тоне, усвоенном последние месяцы, а, тронутая ли усталым голосом мужа, очень мягко просила, чтоб он приехал хоть на часик.
Иннокентий уступил, что приедет.
Однако, положа трубку, он не сразу отнял руку от нее, а замер, еще как бы пальцами себя на ней отпечатывая, замер, чего-то не досказав.
Ему стало жаль не ту жену, с которой он жил и не жил сейчас и которую через несколько дней собирался покинуть навсегда, - а ту десятиклассницу белокурую, с кудрями по плечи, которую он водил в "Метрополь" танцевать между столиками, ту девочку, с кем они когда-то вместе начали узнавать, что такое жизнь. Между ними накалялась тогда раззарчивая страсть, не признающая никаких доводов, не желающая слышать об отсрочке свадьбы на год. Инстинктом, руководящим нами среди обманчивых наружностей и лгущих нарядов, они верно угадали друг друга и не хотели упустить. Этому браку сопротивлялась мать Иннокентия, тогда уже больная тяжело (но какая мать не сопротивляется женитьбе сына?), сопротивлялся и прокурор (но какой отец с легким сердцем отдаст восемнадцатилетнюю прелестную дочурку?). Однако, всем пришлось уступить! Молодые люди поженились и были счастливы до такой полноты, что это вошло в поговорку среди их общих знакомых.
Их брачная жизнь началась при наилучших предзнаменованиях. Они принадлежали к тому кругу общества, где не знают, что значит ходить пешком или ездить в метро, где еще до войны беспересадочному спальному вагону предпочитали самолет, где даже об обстановке квартиры нет заботы: в каждом новом месте - под Москвой ли, в Тегеране, на сирийском побережьи или в Швейцарии, молодых ждала обставленная дача, вилла, квартира. Взгляды на жизнь у молодоженов совпали. Взгляд их был, что от желания до исполнения не должно быть запретов, преград. "Мы - естественные человеки, - говорила Дотнара. - Мы не притворяемся и не скрываемся: чего хотим - к тому и руку тянем!" Взгляд их был:
"нам жизнь дается только раз!" Поэтому, от жизни надо было взять все, что она могла дать, кроме пожалуй рождения ребенка, потому что ребенок - это идол, высасы-вающий соки твоего существа и не воздающий за них своею жертвой или хотя бы благодарностью.
С подобными взглядами они очень хорошо соответствовали обстановке, в которой жили, и обстановка соответствовала им. Они старались отпробовать каждый новый диковинный фрукт. Узнать вкус каждого коллекционного коньяка и отличие вин Роны от вин Корсики и еще от всех иных вин, давимых на виноградниках Земли. Одеться в каждое платье. Оттанцевать каждый танец.
Искупаться на каждом курорте. Побывать на двух актах каждого необычного спектакля. Пролистать каждую нашумевшую книжку.
И шесть лучших лет мужского и женского возраста они давали друг другу все, чего хотел другой из них. Эти шесть лет почти все были - те самые годы, когда человечество рыдало в разлуках, умирало на фронтах и под обвалами городов, когда обезумевшие взрослые крали у детей корки хлеба. И горе мира никак не овеяло лиц Иннокентия и Дотнары.
Ведь жизнь дается нам только раз!..
Однако, на шестом году их брачной жизни, когда приземлились бомбардировщики и умолкли пушки, когда дрогнула к росту забитая черной гарью зелень, и всюду люди вспомнили, что жизнь дается нам только раз, - в эти месяцы Иннокентий над всеми материальными плодами земли, которые можно обонять, осязать, пить, есть и мять - ощутил безвкусное отвратное пресыщение.
Он испугался этого чувства, он перебарывал его в себе, как болезнь, ждал, что пройдет - но оно не проходило. Главное - он не мог разобраться в этом чувстве - в чем оно? Как будто все было доступно ему, а чего-то не было совсем. В двадцать восемь лет, ничем не больной, Иннокентий ощутил во всей своей и окружающей жизни какую-то тупую безвыходность.
И веселые приятели его, с которыми он так прочно был дружен, стали разнравливаться ему, один показался не умным, другой грубым, третий - слишком занятым собой.
Но не от друзей только, а от белокурой Дотти, как давно на европейский манер он называл Дотнару, - от жены своей, с которой привык ощущать себя слитно, он теперь отделил себя и отличил.
Эта женщина, когда-то вонзившаяся в него, никогда его не пресыщавшая, чьи губы не могли ему надоесть даже в самом иссиленном расположении, - других таких губ он никогда не знал, не встречал, и потому Дотти была единственная среди всех красивых и умных, - эта женщина вдруг обнаружилась перед ним отсутствием тонкости и невыносимостью суждений.
Особенно о литературе, о живописи, о театре замечания ее все теперь оказывались невпопад, драли ухо своей грубостью, непониманием - а произносились при этом так уверенно. Только молчать с ней оставалось по-прежнему хорошо, а говорить - все трудней.
Их устоявшаяся шикарная жизнь стала стеснять Иннокентия, но Дотти и слышать не хотела что-нибудь изменять. Больше того, если раньше она проходила сквозь вещи и без жалости покидала одни для других, лучших, - то теперь в ней возникла ненасыть удержать в своем постоянном обладании все вещи на всех квартирах. Два года в Париже Дотти использовала для того, чтоб отправлять в Москву большие картонки с отрезами, туфлями, платьями, шляпами.
Иннокентию было это неприятно, он говорил ей - но чем явнее расходились их намерения, тем категоричнее она была убеждена в своей правоте. Появилась ли в ней теперь? - или была, да он не замечал? - манера неприятно жевать, даже чавкать, особенно, когда она ела фрукты.
Но не в друзьях, конечно, было дело и не в жене, а в самом Иннокентии.
Ему не хватало чего-то, а чего - он не знал.
Давно за Иннокентием утвердилось звание эпикурейца - так называли его, и он принимал это охотно, хотя сам толком не знал, что это такое. И вот однажды в Москве, дома, по безделью, пришла ему в голову такая насмешливая мысль - почитать, а что, собственно, проповедовал учитель? И он стал искать в шкафах, оставшихся от умершей матери, книгу об Эпикуре, которая, помнилось ему с детства, там была.
Самую эту работу - разборку старых шкафов, Иннокентий начал с отвратительным ощущением скованности в движениях, лени к тому, что надо было наклонять-ся, перекладывать тяжести, дышать пылью. Он не привык даже и к такому труду и очень утомился. Но все же совладал с собой - и обновляющим ветерком потянуло на него из глубины этих старых шкафов с их особенным устоявшимся запахом. Нашел он между прочим и книгу об Эпикуре и позже как-то прочел ее, но не в ней обнаружил для себя главное, а в письмах и жизни своей покойной матери, которой он никогда не понимал, да и привязан был только в детстве. Даже смерть ее он перенес почти равнодушно.
С детскими ранними годами, с посеребренными горнами, взброшенными к лепному потолку, со "Взвейтесь кострами, синие ночи!" слилось у Иннокентия первое представление об отце. Самого отца Иннокентий не помнил, тот погиб в двадцать первом году в Тамбовской губернии при подавлении мятежа, но все вокруг не уставали говорить сыну об отце - о знаменитом герое, прославленном в гражданскую войну матросском военачальнике. Ото всех и везде слыша эти похвалы, Иннокентий и сам привык очень гордиться отцом, его борьбой за простой народ против богатеев, погрязших в роскоши. Зато к вечно озабоченной, о чем-то грустящей, всегда обложенной книжками и грелками матери он относился почти свысока и, как это обычно для сыновей, не задумывался о том, что у матери не только был он, его детство и его надобности, но и еще какая-то своя жизнь; что вот она страдает от болезней; что вот она скончалась в сорок семь лет.
Родителям его почти не пришлось жить вместе. Но мальчишке и об этом не было повода задуматься, не приходило в голову расспросить мать.
А теперь это все разворачивалось перед ним из писем и дневников матери.
Их женитьба была не женитьба, а что-то вихреподобное, как все в те годы.
Грубо и коротко их столкнули внезапные обстоятельства, и обстоятельства же мало давали им видеться, и обстоятельства же развели. А мать из этих дневников оказалась не просто дополнением к отцу, как привык сын, но - отдельным миром. И узнавал теперь Иннокентий, что мать всю жизнь любила другого человека, так и не сумев никогда с ним соединиться. Что может быть только из-за карьеры сына она до смерти носила чужое ей имя.
Перевязанные разноцветными тесемками из нежных тканей, в шкафах хранились связки писем от подруг матери, от друзей, знакомых, артистов, художников и поэтов, чьи имена были теперь вовсе забыты или вспоминались ругательно. В старинных тетрадях с синими сафьяновыми обложками шли по-русски и по-французски дневниковые записи странным маминым почерком - как будто раненая птичка металась по листу бумаги и неверно процарапывала свой причудливый след коготком. По многу страниц занимали воспоминания о литературных вечерах, о драматических спектаклях. Брало за сердце описание, как мать восторженной девушкой в толпе таких же плачущих от радости почитателей встречала белой июньской ночью на петербургском вокзале труппу Художественного театра. Бескорыстное искусство ликовало с этих страниц.
Сейчас не знал Иннокентий такой театральной труппы, да нельзя себе было и представить, чтобы, встречая ее, кто-то не спал бы ночь, кроме тех, кого погонит Отдел Культуры, выписав через бухгалтерию букеты. И уж конечно никому не придет в голову плакать при встрече.
А дневники вели его дальше и дальше. Были такие странички: "Этические записи".
"Жалость - первое движение доброй души", - говорилось там.
Иннокентий морщил лоб. Жалость? Это чувство постыдное и унизительное для того, кто жалеет, и для того, кого жалеют, - так вынес он из школы, из жизни.
"Никогда не считай себя правым больше, чем других. Уважай чужие, даже враждебные тебе мнения."
Довольно старомодно было и это. Если я обладаю правильным мировоззрением, то разве можно уважать тех, кто спорит со мной?
Сыну казалось, что он не читает, а ясно слышит, как мать говорит, ее ломкий голос:
"Что дороже всего в мире? Оказывается: сознавать, что ты не участвуешь в несправедливостях. Они сильней тебя, они были и будут, но пусть - не через тебя."
Шесть лет назад Иннокентий если б и открыл дневники, - даже не заметил бы этих строк. А сейчас он читал их медленно и удивлялся. Ничего в них не было как будто такого уж сокровенного, и даже прямо неверное было - а он удивлялся. Старомодны были и самые слова, которыми выражались мама и ее подруги. Они всерьез писали с больших букв: Истина, Добро и Красота; Добро и Зло; этический императив. В языке, которым пользовался Иннокентий и окружающие его, слова были конкретней и понятней: идейность, гуманность, преданность, целеустремленность.
Но хотя Иннокентий был безусловно идеен, и гуманен, и предан, и целеустремлен (целеустремленность больше всего ценили в себе и воспитывали все его сверстники), а сидя на низкой скамеечке у этих шкафов, он почувствовал, как подступает что-то из нехватавшего ему.
И фотоальбомы были тут, с четкой ясностью старинных фотографий. И несколько отдельных пачек составляли театральные программки Петербурга и Москвы. И ежедневная театральная газета "Зритель". И "Вестник кинематографии" - как? это уже все было в то время? И стопы, стопы разнообразных журналов, от одних названий пестрило в глазах: "Апполон", "Золотое Руно", "Гиперборей", "Пегас", "Мир искусства". Репродукции неведомых картин, скульптур (и духа их не было в Третьяковке!), театральных декораций. Стихи неведомых поэтов. Бесчисленные книжечки журнальных приложений - с десятками имен европейских писателей, никогда не слыханных Иннокентием. Да что писателей! - здесь были целые издательства, никому не известные, как провалившиеся в тартарары: "Гриф", "Шиповник", "Скорпион", "Мусагет", "Альциона", "Сирин", "Сполохи", "Логос".
Несколько суток просидел он так на скамеечке у распахнутых шкафов, дыша, дыша и отравляясь этим воздухом, этим маминым мирком, в который когда-то отец его, опоясанный гранатами, в черном дождевике, вошел по ордеру ЧК на обыск.
В пестроте течений, в столкновении идей, в свободе фантазии и тревоге предчувствий глянула на Иннокентия с этих желтеющих страниц Россия Десятых годов, последнего предреволюционного десятилетия, которое Иннокентий в школе и в институте приучили считать самым позорным, самым бездарным во всей истории России - таким безнадежным, что не протяни большевики руку помощи - и Россия сама собой сгнила бы и развалилась.
Да оно и было слишком говорливо, это десятилетие, отчасти слишком самоуверенно, отчасти слишком немощно. Но какое разбрасывание стеблей! но какое расколосье мыслей!
Иннокентий понял, что был обокраден до сих пор.
А Дотнара пришла звать мужа на какой-то прикремлевский вечер.
Иннокентий посмотрел на нее бессмысленно, потом собрал лоб, вообразил себе это напыщенное сборище, где все будут друг с другом совершенно согласны, где все проворно встанут на ноги для первого тоста за товарища Сталина, а потом будут много есть и пить уже без товарища Сталина, а потом играть в карты глупо, глупо.
Из невнятной дали он вернулся к жене глазами - и попросил ее ехать одну. Дотнаре дико показалось, что живой жизни званого вечера можно предпочесть ковыряние в старых альбомах. Связанные со смутными, но никогда не умирающими воспоминаниями детства, все эти находки в шкафах много говорили душе Иннокентия и ничего - его жене.
Мать добилась своего: встав из гроба, она отняла сына у невестки.
Стронувшись раз, Иннокентий уже не мог остановиться. Если его обманули в одном - то, может, и еще в чем-нибудь? и еще?
За последние годы разленившийся, отохотившийся учиться (легкость во французском, который вез его карьеру, он приобрел еще в младенчестве от матери), Иннокентий теперь набросился на чтение. Все пресыщенные и притупленные страсти заменились в нем одною: читать! читать!
आपने रूसीरूसी साहित्य में से 1 पाठ पढ़ा है।
अगला - В круге первом - 32
- भाग
- В круге первом - 01प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4256 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2240 है25.8 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं36.6 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं43.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 02प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4159 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2190 है25.2 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं35.1 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं42.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 03प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4504 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2182 है29.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.0 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.4 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 04प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4149 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2292 है24.9 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं34.8 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं41.1 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 05प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4373 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2163 है28.9 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.7 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.1 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 06प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4422 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2199 है27.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं37.5 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं44.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 07प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4411 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2151 है28.6 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.4 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 08प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4372 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2173 है27.8 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.1 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं43.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 09प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4401 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2131 है27.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं36.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं41.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 10प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4457 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2067 है29.7 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 11प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4303 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2071 है29.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.4 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.7 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 12प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4188 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2147 है28.6 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.7 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 13प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4426 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2086 है29.7 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.8 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 14प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4384 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2139 है29.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.5 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 15प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4209 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2180 है27.4 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.5 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 16प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4236 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2214 है27.9 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.2 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं44.5 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 17प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4404 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2074 है32.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं42.6 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं48.3 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 18प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4321 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2172 है29.3 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.6 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 19प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4497 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2209 है29.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं41.4 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं48.5 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 20प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4549 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 1963 है34.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.0 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं51.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 21प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4637 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2138 है30.3 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं41.8 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं48.4 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 22प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4540 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 1950 है31.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं42.5 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं49.1 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 23प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4416 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2188 है30.3 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं42.6 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं49.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 24प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4524 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2111 है29.9 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.6 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 25प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4486 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2266 है28.9 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.1 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.8 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 26प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4492 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2025 है31.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं42.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं48.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 27प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4458 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2235 है28.2 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.4 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 28प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4144 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2145 है27.6 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.1 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं44.8 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 29प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4396 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2175 है29.2 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं41.9 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 30प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4346 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2300 है25.3 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं35.5 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं41.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 31प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4311 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2252 है28.9 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 32प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4433 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2188 है28.3 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.4 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.2 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 33प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4381 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2227 है29.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.7 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.4 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 34प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4412 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2166 है29.6 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.5 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.3 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 35प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4474 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2106 है28.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.6 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 36प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4701 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2210 है29.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.8 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 37प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4554 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2067 है29.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.5 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.3 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 38प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4282 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2248 है26.7 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं37.7 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं44.1 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 39प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4390 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2249 है27.2 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.5 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.1 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 40प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4215 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2164 है27.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं37.4 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं43.7 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 41प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4286 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2210 है28.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.9 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं45.1 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 42प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4438 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2186 है30.4 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं41.9 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं49.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 43प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4505 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2156 है30.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं42.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं49.2 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 44प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4496 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2094 है31.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं42.2 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं48.3 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 45प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4297 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2143 है26.8 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.0 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं43.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 46प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4319 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2159 है28.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.2 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं44.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 47प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4413 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2060 है32.0 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं43.1 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं49.9 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 48प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4408 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2098 है28.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.3 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.1 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 49प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4197 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 1974 है28.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं38.4 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं44.6 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 50प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4311 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2058 है29.8 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं40.7 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं47.4 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 51प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4385 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2212 है28.1 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.9 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.8 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 52प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 4304 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 2256 है26.8 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं37.2 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं43.2 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं
- В круге первом - 53प्रत्येक पंक्ति प्रति 1000 सर्वाधिक सामान्य शब्दों पर शब्दों के प्रतिशत का प्रतिनिधित्व करती है।शब्दों की कुल संख्या 175 हैअद्वितीय शब्दों की कुल संख्या 127 है34.5 शब्द 2000 सबसे आम शब्दों में से हैं39.8 शब्द 5000 सबसे आम शब्दों में से हैं46.0 शब्द 8000 सबसे आम शब्दों में से हैं