Небит–даг - 01

Page 1/311
Берды Кербабаев
Небит-даг
Роман
Часть 1
События одного дня
Глава первая
Мать провожала сына на работу
— Нурджан, сынок, одевайся теплее, — приговаривала мать, — видишь, буря поднялась.
Юноша, беспечный и торопливый, только посмеивался:
— Ветер и пыль не новость для нас.
— Нет, сынок, сегодня день не обычный…
— А какой?
— Страшный день, несчастливый день.
— Мама, мама, любишь ты страху нагонять.
— Не веришь мне, — нараспев приговаривала мать, — поди сам посмотри. У Айтджана
крышу сорвало. У Кадыма дощатый чулан перебросило через дорогу. У Алтынджамал унесло
чучело, которым приманивают верблюда. Бедная верблюдица осталась без «верблюжонка»,
бегает теперь, кричит, места себе не находит…
— Ай, как страшно, мама! Ты камня на камне не оставила.
— За тебя сердце болит, а ты смеешься. Сходи посмотри: за углом песок совсем занес улицу.
— У нас в поселке и песка нет, откуда же он взялся?
— Чего только не натворит черная сила! Я своими глазами видела, как у Халлыгюзель люди
вылезали из окон — двери засыпало. Я своими руками помогла подняться Кадыму Хаджи,
когда его свалил порыв бури.
Так в осеннюю непогоду провожала сына Мамыш Атабаева.
За двойными рамами окон и в самом деле всю ночь бушевала пыльная буря — и шуршала, и
Page 2/311
хлопала, и свистела. Пыль даже в комнаты — неизвестно как — пробилась: поскрипывала на
зубах. Юноше было и смешно и досадно. Он не без удовольствия слушал мать, которая все
больше и больше воодушевлялась собственным рассказом, но знал, что если ее не прервать,
то перечисление всех бед, случившихся в округе, затянется до полудня.
— Ох, мама, и выдумываешь же ты…
— Это не выдумки, ягненок мой, а чистая правда! Машину от ворот Култаковых угнало ветром
в другой квартал…
Торопливо причесываясь перед зеркальцем, Нурджан поспешил успокоить мать.
— Не горюй, мама. Придет бульдозер — сразу все улицы в порядок приведет.
— Это уж его дело, ?зура-м?зура, а ты свою тонкую рубашку сними, надень парусиновую,
сапоги тоже парусиновые, подпояшься, застегнись, шапку возьми с завязками, надень
защитные очки…
— Мама! Я же не в море собираюсь, — укоризненно сказал Нурджан.
— Такой ветер и пыль — хуже моря. Этот ветер — признак скорой зимы. После такой бури
случается, что и снег выпадает.
— Может, и град выпадет?
— Все тебе шутки. На сапоги, вот брюки!
Вздыхая и ворча, сын подчинился. А когда за ним захлопнулась дверь, мать подошла к окну и
долго смотрела вслед.
Год назад муж ее Атабай, известный буровой мастер, отправился со своей бригадой в
длительную командировку в глухую сторону пустыни, в барханные пески, где шла разведка
нефти. Только раз в месяц, в зачет своих выходных дней, прилетал он на самолете, чтобы
получить зарплату да поспорить о делах в конторе, особенно со снабженцами. А дома все три
дня отсыпался, спал непробудно. И, захватив хурджин с домашними лепешками, снова
мчался на аэродром. Совсем унылой стала теперь жизнь хозяйки дома — пустые, чисто
прибранные комнаты, не с кем поговорить. Старший сын Аман давно жил самостоятельно в
городе, в тридцати километрах отсюда, заезжал навестить мать раз в неделю, не чаще. И то
хорошо при его занятости: ведь он парторг конторы бурения, всем нужный человек. Мамыш
тосковала в одиночестве и все заботы свои неумолимо изливала на младшего сына. Нурджан
один в семье работал неподалеку на старом промысле, но ведь и он уходил на вахту то
спозаранку, то поздно вечером. У молодого свои дела: курсы, девушки, клуб. Проводы его на
работу и вечерний ужин вдвоем были теперь в жизни женщины единственными отрадными
минутами длинного тягостного дня.
Становилось все темнее, пыльной вьюгой заволокло и небо и улицу, и вскоре мутная мгла
совсем поглотила удалявшуюся фигуру. А мать все стояла у окна, и мысли ее уносились в
далекие-далекие времена…
…Тогда они жили в ауле Гарагель на острове Челекен. И день был тогда такой же, как
сегодня… К вечеру переменилась погода, шквальный ветер подул с моря. Он крепчал с
каждой минутой, кибитка ходила ходуном. Муж Атабай был в Небит-Даге, Аман — с рыбаками
в море. Одной было трудно натянуть човши, она и не успела, а лишь изнутри подперла
столбиком свод кибитки и всей тяжестью своего тела повисла на закопченной веревке,
скреплявшей верхние жерди. Помочь было некому — у соседей своих забот по горло. Ветер
сотрясал кибитку, трещали жерди, и, растерявшись, она крикнула четырехлетнему Нурджану:
Page 3/311
— Сынок, помоги! Иди скорей, тяни за веревку!
Напуганный бурей и треском кибитки, ребенок готов был заплакать, но догадался, что теперь
некому вытирать ему слезы; а может, не захотел, чтобы буря унесла их единственную
кибитку, может, и дрожащий голос матери подтолкнул его. Мальчик бросился к ней, но он был
еще так мал, что не мог дотянуться до веревки и, уцепившись за материнский подол, повис на
нем.
Кибитка качалась, зловеще трещали жерди подпорок, ветер, раздувая дверной полог,
врывался резкими порывами. Мамыш торопливо бормотала:
— Минуй нас, беда, минуй нас, беда, пронесись мимо, беда!
Все сильнее бросало кибитку из стороны в сторону, будто тростинку на воде. Мать молила:
— О боже, приди нам на помощь!
И сама не слышала своего голоса. Он терялся в шуме шквала.
— Пусть я буду жертвой твоей, покровитель ветров! Чурек пожертвую тебе. Обереги нашу
кибитку от беды!
Но мольбам не внял ни бог, ни покровитель ветров. Беда не миновала. Кибитка рухнула.
Порыв ветра скомкал войлок и забросил на соседнюю кровлю. Верхний круг со сломанными
спицами покатился вдаль и исчез в волнах пыли. Мать и Нурджан упали, а жерди и подпорки
сомкнулись над ними и образовали подобие пещеры. Они лежали в ней, исцарапанные, в
крови, пока не сбежались соседи…
«Ах, как давно это было, — думала Мамыш, поглаживая ребра радиатора, — кажется, что
века прошли, а всего-то лет пятнадцать минуло…»
Глава вторая
Что видишь с Большого Балхана
К юго-западу от скалистого и обрывистого кряжа Большого Балхана на десятки километров
тянется почти до самого Каспия широкая солончаковая равнина. Некогда в древности между
Большим и Малым Балханом могучая река Узбой несла к морю свои полные мутные воды. Но
реку давно поглотили пески. И теперь здесь отполированная до белого блеска земная гладь.
Солончаки. Такыры. Песчаные гряды. Под песчаными грядами — соль.
Ее издавна добывают. Залежи ее в аулах зовутся «Бабаходжа», а среди рабочих, служащих и
торговых работников укоренилось название «Джебелсоль», потому что основная переработка
соли ведется в Джебеле.
Вплотную к горам прижалась Красноводская железная дорога. Начинается она у морских
пристаней и тянется по пескам и солончакам Западной Туркмении далеко на восток, к
Ашхабаду, бежит дальше, к Ташкенту. Сверкает под солнцем рельсовый путь. Изредка
верблюды, кочуя по скудным пастбищам в поисках полыни и колючки, пересекают
железнодорожное полотно. Важно шагают они по шпалам. И тогда машинист тепловоза,
ведущий состав по пустыне, в тревоге высовывается из окна…
Ночью ли в поезде подъезжаешь к нефтяному району Небит-Дага, когда он весь в мерцании
Page 4/311
огоньков, днем ли, когда близость индустриального города угадываешь по сверкающим бакам
нефтехранилищ, по электромачтам и трубам заводов, — в какое бы время суток ты ни
приблизился к этому ни на что не похожему, особенному месту на земле, тебя охватит и
чувство особое. Невозможно оставаться равнодушным, когда видишь, как среди мертвых
песков возникает деятельная, бодрая жизнь.
Городу Небит-Дагу нет еще и тридцати лет. Он весь в садах и бульварах. В его кварталах
забываешь, что ты в пустыне. Здесь найдешь все, что должно быть в любом советском
городе: горисполком с госторгинспекцией, госстрахом и горпланом, горком партии с его
отделами, банки, прокуратуру, милицию, сберкассы, школы, гостиницы, библиотеки, дома
культуры… Но есть в этом городе и нечто особенное: геолого-поисковые конторы, конторы
озеленения, комплексные геологические экспедиции, энергопоезда, кислородный завод,
геофизические партии, конторы водоснабжения, санитарно-эпидемиологические станции. И
есть множество учреждений, названия которых говорят о нефти: Нефтестрой, Энергонефть,
Техснабнефть, Дизельмонтажнефть, нефтяной техникум, Бурнефть, Нефтепроект, даже
газета называется не как-нибудь, а «Вышка».
Собственно, в самом городе и вокруг него нефти нет. По двум асфальтовым дорогам тянутся
машины к нефтяным промыслам. Там, возле нефти, рабочие поселки, один из них тоже
называется Вышка, второй — Кум-Даг. В треугольнике — город и два поселка — все
принадлежит нефтяникам! Когда едешь из Небиг-Дага по шоссе, вдали, словно остров,
возникший из вод, начинает маячить Нефтяная гора и невольно притягивает взор путника.
Впрочем, хоть и зовется она горой, а точнее будет сказать — это просто гряда холмов, то
совсем пологих, то покруче. Сложены они из галечника, глины, песка, а на самых вершинах
холмов высятся рябовато-серые каменные глыбы, торчат обломки выветрившихся горных
пород.
Северные склоны Нефтяной горы — это сплошь вышки, вышки, вышки, густой лес вышек.
Рассыпаясь по взгорьям и ложбинам, промыслы уходят в солончаки, и далеко, до самого
горизонта видны колючие рога вышек.
Бегут по асфальтовым дорогам грузовые машины, мчатся легковые и мотоциклы, ползут
гусеничные тракторы, бульдозеры и автокраны. Оставляя в солончаках следы,
напоминающие незатейливый узор на пресных лепешках, движутся без дорог от вышки к
вышке могучие тягачи, таща за собой на платформах то громадные чаны, то связки длинных
труб… В песчаную бурю всю эту торжественную картину труда, все это средоточие жилых
кварталов и нефтяных вышек, мастерских и заводов, градирен и подъездных путей
заволакивает косо летящая желтая зыбучая мгла. Но жизнь никогда не замирает: здесь
добывают, поднимают на дневную поверхность из-под спуда геологических пластов
драгоценную вязкую маслянистую жидкость — нефть. Тысячи и миллионы тонн нефти…
Кончится пыльная буря, прояснеет синее южное небо, и снова отчетливо отграничится мир
поселка и промысла от бескрайней вокруг пустыни. Мираж ли тому виной или дождевые воды
долго не впитываются в засоленную почву, но в ясные дни под знойным солнцем
солончаковые степи сияют, как гладь спокойного моря…
Глава третья
Дуй, ветер, дуй, беснуйся…
Не догадываясь, что мать смотрит вслед из окна, Нурджан быстро шел по улице поселка. За
третьим домом улица взбегала на пригорок и уже асфальтовой дорогой среди песков вела
Page 5/311
прямо к промыслу. Тут было совсем недалеко, но идти стало труднее. Буря гуляла на всем
просторе между Большим Балханом и Малым. Пески текли густо, будто мутные волны
Аму-Дарьи. Между землей и небом летели тучи пыли, нельзя было разглядеть, где асфальт,
где бугор, где овраг. Казалось, что прямо на глазах ветер передвигает песчаные холмы,
похожие на горбы залегших верблюдов.
«Такого давно не видел! — подумал Нурджан. — Если не знать дороги — заблудишься и
погибнешь… Не разобрать, где юг, где север». И правда, солнце сегодня совсем не
показывалось. Грузовики еле двигались, освещая путь зажженными фарами. Их свет, издали
видный по ночам, желтел теперь, словно затухающие угольки, чуть заметный лишь за
несколько шагов от машины.
Медленно шел Нурджан. Ноги утопали в песке, но глубокие ямки следов тут же разравнивал
ветер. Ветер упирался в грудь юноши, ветер теребил полы парусиновой тужурки, ветер
хлестал по лицу пригоршнями песчинок, ветер качал из стороны в сторону, словно хотел
заставить остановиться и лечь.
— Вот проклятый, мстить, что ли, собрался! — вслух сказал Нурджан и не услышал своего
голоса в шуме ветра.
Еще вчера стояла теплая погода, и никому не приходило в голову сменить легкую летнюю
одежду. Только теперь оценил Нурджан материнскую предусмотрительность.
«Жертвой бы мне стать ради матери! — с улыбкой поклялся он. — Если бы не она, ушел бы в
рубашке с короткими рукавами, не подпоясался, не натянул бы сапоги. И кружил бы меня
ветер, как перекати-поле. Надень я не шапку с завязками, а фуражку, ветер давно бы унес
ее…»
Так размышляя, он то и дело отфыркивался — пыль забивалась в нос и рот, мешала дышать.
Хорошо хоть, что на глазах защитные очки с кожаным ободком, но и их часто приходилось
протирать.
Юноша не унывал. С трудом вытягивая ноги из песка, он горделиво озирался и думал: «Пусть
беснуется непогода, пусть злится ветер, не остановить ему Небит-Дага!»
И верно, работа на нефтяных промыслах шла обычным порядком. Наперекор непогоде сотни
расставленных повсюду станков-качалок, около которых почти не было видно людей,
неторопливо наклоняли и вновь разгибали журавлиные шеи, будто рассказывали что-то и
подтверждали свои слова важными, степенными кивками. Оглядывая безлюдную территорию
эксплуатационного участка, нельзя было догадаться о мощном движении нефти, которое
совершалось повсюду как бы само собой, без участия человеческих рук, но Нурджан уже год
работал промысловым оператором и хорошо знал, что теплая нефть, с силой вытекая из
глубин земли, как всегда, бежит по трубам к широким белым резервуарам. У нефтяников так
основательно все обдумано, так слаженна их работа, что не только песчаная буря, Думалось
Нурджану, но и никакие силы, ни земные, ни подземные, не могут помешать.
— Что только делается! — сказал Нурджан и остановился, чтоб лучше вглядеться в то
необыкновенное зрелище, которое будто померещилось ему в песчаном облаке. Буровая
вышка, еще вчера грозно высившаяся среди барханов, сегодня была совсем недалеко от
дороги.
«А ведь это монтажники сдвинули вышку со старого места, а теперь приостановили работу.
Еще вчера говорили, что тридцать восьмую будут передвигать», — подумал Нурджан и
пристальнее вгляделся в песчаную мглу, где упрямо высился в вихрях пыли остроконечный
силуэт громадной буровой вышки. Теперь Нурджан хорошо различал вокруг застрявшей
вышки тракторы вышкомонтажной бригады. Шесть тракторов, видно, тянули ее на тросах за
Page 6/311
собой, пока их не захватила буря, а седьмой позади фиксировал, то есть натягивал стальной
канат, чтобы сорокаметровая громадина не потеряла равновесия. И люди были видны. Они
перебегали справа и слева от вышки и тракторов, стараясь закрепить тросы покрепче. Только
не слышно было, о чем они кричат друг другу, став спиной к ветру и сложив ладони трубками
у губ.
Нурджан в свои девятнадцать лет всем завидовал. Он завидовал кум-дагским нефтяникам,
которые закачали воду в земные недра и вторично стали гнать нефть из уже отработанных
пластов. Летчикам, которые весной летели над барханами, стараясь закрепить их посевом
семян саксаула, черкеза и тамариска. Завидовал и родному отцу, который вот уже год ведет
буровую разведку где-то в безводной пустыне… И сейчас он позавидовал
вышкомонтажникам, застигнутым бурей врасплох на полпути движения вышки от старого
места бурения к новому. «Вот это дело!.. И ведь справятся!»
Ветер взметал веера пыли с гребней барханов и закрывал картину — и снова она будто
только померещилась Нурджану.
Он пошел своей дорогой.
Объезжая бригаду вышечников, навстречу Нурджану прополз пятитонный тягач с
платформой, на которой были сложены буровые трубы. Толстые скаты платформы оставили
глубокий след на песке, а свет фар тягача обагрил пыльное облако. «Трубы придут на место
раньше вышки, — подумал Нурджан. — Ах, как зловеще она раскачивалась, но ребята ей не
дадут упасть…»
— Вот что такое техника! — сказал он. — Техника — не только ум ученого, но и сила воли,
сила рук и сноровки рабочего!..
Эта мысль очень понравилась ему, а еще больше понравилось, как складно она им
выражена. Довольный собой, он шел, сильно наклонившись вперед, продолжая
разговаривать сам с собой, не замечая теперь ни ветра, ни песка.
Вдруг он очнулся и поглядел по сторонам и, не заметив никого вокруг, удивился. «Кому же я
это все рассказываю! — подумал он. — Вот дурак! Сам себя убеждаю…» Но он ошибался.
Все, что в последний месяц он говорил вслух, что думал про себя, — все было обращено к
Ольге Сафроновой, его сменщице, золотоволосой русской девушке. Встречаясь с ней, он
бормотал скучные, обыкновенные слова, какие мог сказать всякий. Зато стоило ей скрыться с
глаз, и множество светлых мыслей, множество звучных слов, раньше никогда не
приходивших в голову, овладевали им. Его распирало это новое богатство, он часами теперь
рассуждал сам с собой в тайной надежде, что придет время, и он все сразу выскажет Ольге.
Курносый «газик» упрямо прохлопал брезентом и скрылся в желтом волнующемся тумане.
— Дуй, ветер, дуй, беснуйся… — прошептал Нурджан.
Это было похоже на стихи, только вторая строчка не получалась. Но она должна была
появиться. Ведь пришла же откуда-то первая. И Нурджан упрямо повторял:
— Дуй, ветер, дуй, беснуйся…
Глава четвертая
Шутливый разговор с начальством
Page 7/311
— Товарищ Атабаев, с кем это ты споришь? — Нурджан резко обернулся и увидел Айгюль
Човдурову, начальника своего участка. В синем кителе, в синих штанах, заправленных в
ботинки, в защитных очках, она показалась ему очень красивой: настоящая женщина нового
мира, мира атомной энергии и коммунизма. Зато стоявший рядом с ней парень-великан,
подпоясанный зеленым кушаком поверх желтой рубахи, выглядел просто увальнем.
Пораженный его мощным сложением, Нурджан даже забыл, о чем его спросила Айгюль, и
молча погрузился в созерцание Огромные ноги, словно столбы, широченная, открытая всем
ветрам грудь, на каждом плече можно усадить по человеку, шея похожа на ступу… И эту
невиданную фигуру увенчивало ничем не примечательное, а главное, совсем юное лицо со
лбом, заросшим жесткими черными волосами, с маленькими, глубоко сидящими глазками,
плоским, будто придавленным носом. Он стоял в шапке-ушанке, опустив плечи, и буря была
ему нипочем, он ее будто и не замечал. Весь его вид говорил, что он только что прибыл из
дальнего, заброшенного где-то в песках аула.
Нурджан не торопился с расспросами. Ясно было, что Айгюль водила этого великана с собой
не для прогулки.
— С кем ты споришь? — повторила Айгюль, когда они уселись в затишье под асфальтовым
котлом, не убранным с дороги после ремонта.
Нурджан улыбнулся.
— Да вот с бурей не поладил…
— Скажите пожалуйста! Значит, и с ветром умеешь разговаривать?
— Убеждать еще не научился, но протест свой заявил: пусть беснуется, я грудью встану
против него и выйду победителем. Пусть знает.
— Похвальные намерения.
— Ветер не страшнее газа. Верно я говорю? Подземный газ веками копил силы и приносил
страшные беды людям, а теперь служит нам. То же будет и с ветром.
— Молодец! Ты, оказывается, умеешь фантазировать. Ну, а что ты сделаешь с песками?
— Думаю, что их удастся закрепить кустарником. Тогда и барханы превратятся в зеленые
холмы. А долго ли еще Аму-Дарье катить свои воды к Аралу? Мы обуздаем ее и повернем
вспять. Не подоспеет ли нам на помощь Каракумский канал? Обязательно подоспеет! Не
забудем и про искусственные дожди! И тогда мы прикроем густым лесом Балханские горные
ворота и будем ездить туда охотиться на фазанов.
Нурджан заметил насмешливую улыбку Човдуровой и спросил:
— Над чем смеешься, Айгюль? Не веришь?
Когда он обижался, то называл начальницу просто по имени. Айгюль снова улыбнулась:
совсем как по книге читает мальчик. Но сказала другое:
— Если закроешь источник ветров, откуда возьмешь энергию?
А у Нурджана как раз защекотало в носу от пыли, он чихнул и воскликнул:
— Будь проклят ветер и его источник! Я использую энергию атома. Понятно, товарищ
начальник?
В тон ему Човдурова по-военному ответила:
Page 8/311
— Понятно, товарищ Атабаев! У вас прекрасные намерения.
Поглядев на своего спутника, Човдурова заметила, что тот совсем растерялся, не успевая
следить за шутливым разговором, и обратилась к Нурджану:
— Товарищ оператор, здесь, как говорится, и прогулка и покупка. Поболтали, а теперь
потолкуем о новом ученике. У него справка об окончании семи классов сельской школы.
Когда познакомишь его с работой, зачислим к тебе в помощники.
Оператор подозрительно посмотрел на Човдурову и спросил.
— А прежнего переведешь на другое место?
— Нет, он ведь на днях уходит в армию.
Недоверчиво глядя на ученика, Нурджан сказал:
— Значит, парень один из тех, кто горит желанием освоить Каракумы, использовать атомную
энергию?
Застеснявшись, парень улыбнулся, и его синеватые зубы заблестели, как кукурузные хлопья
в котле. Айгюль заметила его смущение и сказала, как бы за него:
— Да, еще и не позабудет поохотиться в лесу у Балханских ворот.
— Ну что ж. Кто не умеет мечтать, тот не сумеет и крылья расправить.
— Бывает, что птица взлетит, а где сесть — не знает!
— Это с глупыми птицами, вроде лысухи, бывает, а беркут никогда не даст вам в руки свое
крыло.
— Считаешь себя беркутом?
— До сих пор вор?ной не считался, думаю, и дальше не окажусь.
— Ну, тогда научи своего ученика взлетать и садиться, может, приучишь ловить фазанов над
балханским лесом.
Нурджан не нашелся что ответить и решил переменить тему.
— Товарищ начальник, ты привела парня, я беру его. Но ты мой характер знаешь: полное
подчинение и никаких пререканий.
Човдурова, с трудом сдерживая улыбку, поглядела на оператора. «Ведь ребенком кажется
против этого великана, а какая самоуверенность! Впрочем, без веры в себя работать
невозможно…» — подумала она и пояснила ученику слова Нурджана.
— Если сказать по-другому, он хочет, чтобы ты считал его учителем.
— А еще лучше — директором.
Заметив, как опешил ученик, Нурджан смягчился.
— Не подумай, я не требую, чтобы мне угождали. Просто хочется, чтоб ты полюбил работу
всем сердцем, как свою подругу…
Нурджан осекся и густо покраснел, испугавшись, что Айгюль, может быть, давно
Page 9/311
догадывается о его чувствах к Ольге и сейчас наверняка съязвит. Но Човдурова задумчиво
смотрела вдаль, и даже через очки было заметно, что взгляд ее сделался мечтательным и
мягким. Нурджан перешел в наступление.
— Верно ли, что бригада твоего отца кончает скважину?
— Ну, допустим. А что? — насторожилась Айгюль.
— Ничего, — Нурджан невинно потупился. — Я подумал: вот бы куда направить нового
ученика. Разведочное бурение — это тебе не промысловая служба. Каждый день события,
новости, жизнь… А какие учителя! Твой почтенный отец Таган Човдуров и такой бурильщик,
как Тойджан Атаджанов.
Айгюль молчала, плотно сжав губы. Нурджан тихо спросил:
— А это правда, что говорят о Тойджане?
— А что говорят?
— Ничего… Будто бы попросил по окончании скважины отправить его в новый район, к моему
отцу… Ты очень огорчишься, если Тойджан окажется вдали от тебя?
Ой, как сверкнули глаза Айгюль! Она готова была накричать на оператора, но вовремя
сдержалась. Мальчишка сумел попасть в цель, и это надо было скрыть.
Кивнув головой в сторону ученика, как бы показывая, что не хочет слишком резко говорить
при нем, Човдурова шутливо заметила:
— Товарищ оператор, не лучше ли заняться собственными делами, чем вмешиваться в
чужие?
— Но ведь мы же нефтяники, — продолжал издеваться Нурджан. — У нас же общие
интересы! Дела Тойджана — мои дела, а мои дела — дела моего начальника. Огорчен
начальник — огорчусь и я. Хоть и не знаю, чему тут огорчаться, если такой смелый, такой
энергичный бурильщик, как Тойджан Атаджанов, просится в новый район, в далекую
командировку… Пусть далеко, пусть разлука, но ведь надо уметь становиться выше
личного…
— Есть такая пословица: «Коль сладок разговор, силы в нем меньше, чем в соломе». Сейчас
рабочее время, бери своего ученика и отправляйся на участок, — сухо сказала Айгюль.
Нурджан хотел было заикнуться, что с Тойджаном она иной раз ведет сладкие разговоры и в
рабочее время, но Айгюль не дала ему рта раскрыть.
— Ну, до разнарядки! Всего хорошего!
И удалилась, махнув на прощанье рукой.
Глава пятая
Первый урок Пилмахмуда
К полудню буря почти утихла, пыль стала понемногу оседать, лишь изредка вздыбленный
легким порывом ветра песок вскипал, подобно гребню морской волны, и снова опадал. Мутно
Page 10/311
обозначилось солнце в небе, и немного раздвинулся горизонт.
После обеденного перерыва Нурджан подвел ученика к скважине. Качалка работала
бесперебойно. Но ученику пришло в голову, что ей трудно двигаться: так обсыпало ее песком.
Заметив озабоченность на туповатом лице ученика, Нурджан спросил:
— Что скажешь?
Ученик ответил не сразу.
— Если поглядеть, как она кланяется, — сказал он, помолчав, — можно подумать, что
говорит: «Обернись ко мне! Помоги!» Ей трудно, а мы стоим и смотрим…
Оператор, заметив, что один болт на станке ослабел, выключил ток. И тут произошло
удивительное: не ожидая приказания, ученик развязал зеленый платок, которым был
подпоясан, и стал обтирать качалку и ее механизмы. Станок заблестел на солнце, отливая
синевой. Нурджан закрепил болт и включил ток. Теперь ученику казалось, что качалка
работает веселее. Он принялся отгребать ногой наметенную около качалки горку песка. Это
понравилось Нурджану. «Неплохо начал стажировку… — подумал он. — Сложное существо
человек. Как говорится, не хвали и не брани того, кого видишь впервые. С виду тупица, но без
слов понимает, что нужно машине».
— Как тебя зовут? — спросил Нурджан.
— Чекер Туваков, — добродушно отозвался великан.
— Не подходит. Тебя бы надо назвать Пилмахмудом. Что-то в тебе есть слоновье.
— Можно и Пилмахмудом, дядя.
— Дядя? — удивленно переспросил Нурджан и поглядел на Чекера.
Понурые плечи, сонные глаза, неуклюжие движения и особенно огромные, плоские, словно
крышки котла, ступни — все говорило о том, что он вырос среди песков и привык ложиться и
вставать с овцами. Трудно было заподозрить такого парня в подхалимстве, но Нурджану
все-таки показалось подозрительным его льстивое обращение. «Может быть, он прилетел
сюда за длинным рублем, думает, что нефтяникам деньги сами текут в руки? Может, и
качалку бросился обтирать кушаком, чтобы втереться в доверие, показать себя?..» —
подумал оператор и спросил:
— Какого года рождения?
— Тридцать восьмого…
— И я того же года.
— Верю, дядя.
— Какой же я тогда тебе дядя? — грозно повысил голос Нурджан.
Но ученик нисколько не испугался окрика, а может, и не заметил его и с улыбкой ответил:
— Ты велел, чтобы я считал тебя директором, а у нас в колхозе председателя всегда звали
дядей.
Этот простодушный ответ сбил с толку Нурджана. Он подумал, что трудновато будет с этим
Пилмахмудом, но решил терпеливо нести свой крест: усадил ученика на песок и стал
толковать с ним по душам.
Page 11/311
— Есть такая пословица: «Учи дитя смолоду». Ты не таращи глаза на меня, я не старого
уклада человек. Старые люди понимали эту пословицу в смысле порки, а я имею в виду
настоящее воспитание. Ты, конечно, не дитя, но еще новичок в нефтяном деле, для тебя все
ново: и станки, и отношения между рабочими. Тут ты, в сущности, недалеко ушел от ребенка.
И мой долг познакомить тебя не только с производством, но и с людьми, с их характерами…
Ты слушаешь меня? — спросил Нурджан, поймав мутный взгляд ученика, устремленный
вдаль.
— Слушаю, дядя, — вздохнул Чекер.
— Тогда пойми, — продолжал оператор, — нефтяник во время работы может быть грязен,
одежда засалена, но совесть его чиста как зеркало. У всех нефтяников одна цель, одна душа.
«Если ударишь корову по рогам, ей будет больно до самых копыт», говорит пословица. Где
страдает один нефтяник, страдают и все остальные. Ты видел Айгюль Човдурову?
Красавица. А разве она думает об этом? В первую очередь она нефтяник. Запомни. А разве
она одна? Поглядел бы ты на оператора Ольгу Сафронову! Волосы золотые, щеки розовые,
походка как у пери в балете — земли не касается. А что она делает? В эту бурю, в песчаный
дождь, так же как и мы с тобой, обошла все скважины. В пыли, в масле, никакой работой не
брезгует. Когда я вижу ее на участке, кажется, что солнце… — Нурджан остановился,
заметив, что ход его рассуждений привел к слишком откровенным признаниям, и быстро,
невпопад закончил: — Так что я хочу сказать: никогда не забывай главного — совесть
нефтяника должна быть чиста.
Пока оператор говорил, Чекер, не слишком надеясь, что поймет его рассуждения,
разглядывал юношу. Мысли Чекера, как всегда, текли неторопливо и бессвязно. Он привык
себя считать безобразным уродом, поэтому находил очень красивым запыленное, смуглое, с
широким лбом лицо Нурджана. Ему нравились его большие черные глаза, широкие брови
вразлет, а когда он заметил темную родинку на щеке, то подумал:
«Почему же его не назвали Менгли-джан? [1] Хотя это девичье имя. Да он и похож на
девчонку. Только руки у него большие, сильные… Да и разве может девчонка говорить так
прямо, резко и хорошо, просто на удивление! А рассказывает он скучно…»
И вдруг неожиданно для себя спросил:
— Дядя, а для чего нужен ток?