LatinEach bar represents the percentage of words per 1000 most common words.
Обрыв - 15
Total number of words is 4607
Total number of unique words is 2136
32.4 of words are in the 2000 most common words
45.9 of words are in the 5000 most common words
53.6 of words are in the 8000 most common words
Любила, чтоб к ней губернатор изредка заехал с визитом, чтобы приезжее из Петербурга важное или замечательное лицо непременно побывало у ней и вице-губернаторша подошла, а не она к ней, после обедни в церкви поздороваться, чтоб, когда едет по городу, ни один встречный не проехал и не прошел, не поклонясь ей, чтобы купцы засуетились и бросили прочих покупателей, когда она явится в лавку, чтоб никогда никто не сказал о ней дурного слова, чтобы дома все ее слушались, до того чтоб кучера никогда не курили трубки ночью, особенно на сеновале, и чтоб Тараска не напивался пьян, даже когда они могли бы делать это так, чтоб она не узнала.
Любила она, чтобы всякий день кто-нибудь завернул к ней, а в именины ее все, начиная с архиерея, губернатора и до последнего повытчика в палате, чтобы три дня город поминал ее роскошный завтрак, нужды нет, что ни губернатор, ни повытчики не пользовались ее искренним расположением. Но если бы не пришел в этот день m-r Шарль, которого она терпеть не могла, или Полина Карповна, она бы искренне обиделась.
В этот день она, по всей вероятности, втайне желала, чтобы зашел на пирог даже Маркушка.
До приезда Райского жизнь ее покоилась на этих простых и прочных основах, и ей в голову не приходило, чтобы тут было что-нибудь не так, чтобы она весь век жила в какой-то «борьбе с противоречиями», как говорил Райский.
Если когда-нибудь и случалось противоречие, какой-нибудь разлад, то она приписывала его никак не себе, а другому лицу, с кем имела дело, а если никого не было, так судьбе. А когда явился Райский и соединил в себе и это другое лицо и судьбу, она удивилась, отнесла это к непослушанию внука и к его странностям.
Она горячо защищалась, сначала преданиями, сентенциями и пословицами, но когда эта мертвая сила, от первого прикосновения живой силы анализа, разлеталась в прах, она сейчас хваталась за свою природную логику.
Этого только и ждал Райский, зная, что она сейчас очутится между двух огней: между стариной и новизной, между преданиями и здравым смыслом – и тогда ей надо было или согласиться с ним, или отступить от старины.
Но бабушка триумфа ему никогда не давала, она сдаваться не любила и кончала спор, опираясь деспотически на авторитет уже не мудрости, а родства и своих лет.
Райский, не уступая ей на почве логики, спускал флаг перед ее симпатией и, смеясь, становился перед ней на колени и целовал у ней руку.
Он удивлялся, как могло все это уживаться в ней и как бабушка, не замечая вечного разлада старых и новых понятий, ладила с жизнью и переваривала все это вместе и была так бодра, свежа, не знала скуки, любила жизнь, веровала, не охлаждаясь ни к чему, и всякий день был для нее как будто новым, свежим цветком, от которого назавтра она ожидала плодов.
Бабушка, Марфенька, даже Леонтий – а он мыслящий ученый, читающий – все нашли свою точку опоры в жизни, стали на нее и счастливы.
Бабушка добыла себе, как будто купила на вес, жизненной мудрости, пробавляется ею и знать не хочет того, чего с ней не было, чего она не видала своими глазами, и не заботится, есть ли там еще что-нибудь или нет.
От этого она открыла большие глаза на его «мудреные», казавшиеся ей иногда шальными, слова, «цыганские» поступки, споры.
– Странный, своеобычный человек, – говорила она и надивиться не могла, как это он не слушается ее и не делает, что она указывает. Разве можно жить иначе? Тит Никоныч в восхищении от нее, сам Нил Андреич отзывается одобрительно, весь город тоже уважает ее, только Маркушка зубы скалит, когда увидит ее, – но он пропащий человек.
А тут внук, свой человек, которого она мальчишкой воспитывала, «от рук отбился», смеет оправдываться, защищаться, да еще спорить с ней, обвиняет ее, что она не так живет, не то делает, что нужно!
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам, знает: ни купцы, ни дворня ее не обманут, в городе всякого насквозь видит, и в жизни своей, и вверенных ее попечению девочек, и крестьян, и в кругу знакомых – никаких ошибок не делает, знает, как где ступить, что сказать, как и своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
А он не слушается и еще осуждает ее!
Она сделала из наблюдений и опыта мудрый вывод, что всякому дается известная линия в жизни, по которой можно и должно достигать известного значения, выгод, и что всякому дана возможность сделаться (относительно) важным или богатым, а кто прозевает время и удобный случай, пренебрежет данными судьбой средствами, тот и пеняй на себя!
– Всякому, – говорила она, – судьба дает какой-нибудь дар: одному, например, дано много ума или какой-нибудь «остроты» и уменья (под этим она разумела талант, способности), – зато богатства не дала, – и сейчас пример приводила: или архитектора, или лекаря, или Степку, мужика. Дурак дураком, трех перечесть не может, лба не умеет перекрестить, едва знает, где право, где лево, ни за сохой, ни в саду: а посуду, чашки, ложки или крестики точит, детские кораблики, игрушки – точно из меди льет! И сколько на ярмарке продаст! Другой красив: картинка – зато петый дурак! Вон Балакин: ни одна умная девушка нейдет за него, а загляденье! Не зевай, и он будет счастлив. «Бог дурака, поваля, кормит!» – приводила она и пословицу в подкрепление, – найдет дуру с богатством! А есть и такие, что ни «остроты» судьба не дала, ни богатства, зато дала трудолюбие: этим берут! Ну, а кто лежебокой был или прозевал, загубил дар судьбы – сам виноват! Оттого много на свете погибших: праздных, пьяниц с разодранными локтями, одна нога в туфле, другая в калоше, нос красный, губы растрескались, винищем разит!
Райский расхохотался, слушая однажды такое рассуждение, и особенно характеристический очерк пьяницы, самого противного и погибшего существа, в глазах бабушки, до того, что хотя она не заметила ни малейшей наклонности к вину в Райском, но всегда с беспокойством смотрела, когда он вздумает выпить стакан, а не рюмку вина или рюмку водки.
– Хорошо ли тебе, не много ли? – говорила она, морщась и качая головой.
К пьянице и пьянству у ней было физиологическое отвращение.
– Да, да, смейся! – говорила она, – а это правда!
– Можно ведь, бабушка, погибнуть и по чужой вине, – возражал Райский, желая проследить за развитием ее житейских понятий, – есть между людей вражда, страсти. Чем виноват человек, когда ему подставляют ногу, опутывают его интригой, крадут, убивают!.. Мало ли что!
– Виноват, виноват! – решала она, не слушая апелляций. – Уж если кто несчастен, погибает, свихнулся, впал в нищету, в крайность, как-нибудь обижен, опорочен и поправиться не может, значит – сам виноват. Какой-нибудь грех да был за ним или есть: если не порок, так тяжкая ошибка! Вражда, страсти!.. все один и тот же враг стережет нас всех!.. Бог накажет иногда, да и простит, коли человек смирится и опять пойдет по хорошему пути. А кто все спотыкается, падает и лежит в грязи, значит, не прощен, а не прощен потому, что не одолеет себя, не сладит с вином, с картами, или украл, да не отдает краденого, или горд, обидчик, зол не в меру, грязен, обманщик, предатель… Мало ли зла: что-нибудь да есть! А хочет, так выползет опять на дорогу. А если просто слаб, силенки нет, значит, веры нет: когда есть вера, есть и сила. Да, да, уж это так, не говори, не говори, смейся, а молчи! – прибавила она, заметив, что он хочет возразить. – Может ли быть, чтоб человек так пропал, из-за других, потому что захотели погубить? Не зевай, смотри за собой: упал, так вставай на ноги да смотри, нет ли лукавства за самим? А нет, так помолись – и поправишься. Вон Алексея Петровича три губернатора гнали, именье было в опеке, дошло до того, что никто взаймы не давал, хоть по миру ступай: а теперь выждал, вытерпел, раскаялся – какие были грехи – и вышел в люди.
– Ну, хорошо, бабушка: а помните, был какой-то буян, полицмейстер или исправник: у вас крышу велел разломать, постой вам поставил против правил, забор сломал и чего-чего не делал!
– Да, правда: он злой, негодный человек, враг мой был, не любила я его! Чем же кончилось? Приехал новый губернатор, узнал все его плутни и прогнал! Он смотался, спился, своя же крепостная девка завладела им – и пикнуть не смел. Умер – никто и не пожалел!
– Ну, вот видите! Что же вы сделали: вы ли виноваты?
– Я! – сказала бабушка, – я наказана недаром. Даром судьба не наказывает…
– В самом деле! что же такое?
– Что? – повторила она, – молод ты, чтоб знать бабушкины проступки. Уж так и быть, изволь, скажу: тогда откупа пошли, а я вздумала велеть пиво варить для людей, водку гнали дома, не много, для гостей и для дворни, а все же запрещено было; мостов не чинила… От меня взятки-то гладки, он и озлобился, видишь! Уж коли кто несчастлив, так, значит, поделом. Проси скорее прощения, а то пропадешь, пойдет все хуже… и…
– И потом «красный нос, растрескавшиеся губы, одна нога в туфле, другая в калоше»! – договорил Райский, смеясь. – Ах, бабушка, чего я не захочу, что принудит меня? или если скажу себе, что непременно поступлю так, вооружусь волей…
– Никогда не говори: «непременно», – живо перебила Татьяна Марковна, – Боже сохрани!
– Отчего? вот еще новости! – сказал Райский. – Марфенька! я непременно сделаю твой портрет, непременно напишу роман, непременно познакомлюсь с Маркушкой, непременно проживу лето с вами и непременно воспитаю вас всех трех, бабушку, тебя и… Верочку.
Марфенька засмеялась, а Татьяна Марковна посмотрела на него через очки.
– Ты, никак, с ума сошел: поучись-ка у бабушки жить. Самонадеян очень. Даст тебе когда-нибудь судьба за это «непременно»! Не говори этого! А прибавляй всегда: «хотелось бы», «Бог даст, будем живы да здоровы…» А то судьба накажет за самонадеянность: никогда не выйдет по-твоему…
– У вас, бабушка, о судьбе такое же понятие, как у древнего грека о фатуме: как о личности какой-нибудь, как будто воплощенная судьба тут стоит да слушает…
– Да, да, – говорила бабушка, как будто озираясь, – кто-то стоит да слушает! Ты только не остерегись, забудь, что можно упасть – и упадешь. Понадейся без оглядки, судьба и обманет, вырвет из рук, к чему протягивал их! Где меньше всего ждешь, тут и оплеуха…
– Ну, когда же счастье? Ужели всё оплеухи?
– Нет, не всё: когда ждешь скромно, сомневаешься, не забываешься, оно и упадет. Пуще всего не задирай головы и не подымай носа, побаивайся: ну, и дастся. Судьба любит осторожность, оттого и говорят: «Береженого Бог бережет». И тут не пересаливай: кто слишком трусливо пятится, она тоже не любит и подстережет. Кто воды боится, весь век бегает реки, в лодку не сядет, судьба подкараулит: когда-нибудь да сядет, тут и бултыхнется в воду.
Райский засмеялся.
– О, судьба-проказница! – продолжала она. – Когда ищешь в кошельке гривенника, попадают всё двугривенные, а гривенник после всех придет; ждешь кого-нибудь: приходят, да не те, кого ждешь, а дверь, как на смех, хлопает да хлопает, а кровь у тебя кипит да кипит. Пропадет вещь: весь дом перероешь, а она у тебя под носом – вот что!
– Какое рабство! – сказал Райский. – И так всю жизнь прожить, растеряться в мелочах! Зачем же, для какой цели эти штуки, бабушка, делает кто-то, по вашему мнению, с умыслом? Нет, я отчаиваюсь воспитать вас… Вы испорчены!
– Для какой цели? – повторила она, – а для такой, чтоб человек не засыпал и не забывался, а помнил, что над ним кто-нибудь да есть; чтобы он шевелился, оглядывался, думал да заботился. Судьба учит его терпению, делает ему характер, чтоб поворачивался живо, оглядывался на все зорким глазом, не лежал на боку и делал, что каждому определил Господь…
– То есть вы думаете, что к человеку приставлен какой-то невидимый квартальный надзиратель, чтоб будить его?
– Шути, а шутя правду сказал, – заметила бабушка.
– Как жизнь-то эластична! – задумчиво произнес Райский.
– Что?
– Я думаю, – говорил он не то Марфеньке, не то про себя, – во что хочешь веруй: в божество, в математику или в философию, жизнь поддается всему. Ты, Марфенька, где училась?
– В пансионе у madame Meyer.
– По тысяче двести рублей ассигнациями платила за каждую, – сказала бабушка, – обе пять лет были там.
– Ты помнишь Птоломееву систему мира?
– Птоломей… ведь это царь был… – сказала Марфенька, немного покраснев оттого, что не помнила никакой системы.
– Да, царь и ученый: ты знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник – нашли, что все обращается вокруг солнца, а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века – и явления физического мира поддавались всякой из этих теорий. Так и жизнь: подводили ее под фатум, потом под разум, под случай – подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
– Не домовой, а Бог и судьба, – сказала она.
– Следовательно, двое, и вот шестьдесят лет, со всеми маленькими явлениями, улеглись в эту теорию. И как ловко пришлось! А тут мучаешься, бьешься… из чего?
Он мысленно проводил параллель между собою и бабушкой.
«Я бьюсь, – размышлял он, – чтобы быть гуманным и добрым: бабушка не подумала об этом никогда, а гуманна и добра. Я недоверчив, холоден к людям и горяч только к созданиям своей фантазии, бабушка горяча к ближнему и верит во все. Я вижу, где обман, знаю, что все – иллюзия, и не могу ни к чему привязаться, не нахожу ни в чем примирения: бабушка не подозревает обмана ни в чем и ни в ком, кроме купцов, и любовь ее, снисхождение, доброта покоятся на теплом доверии к добру и людям, а если я… бываю снисходителен, так это из холодного сознания принципа, у бабушки принцип весь в чувстве, в симпатии, в ее натуре! Я ничего не делаю, она весь век трудится…»
XI
Он задумался и от бабушки перенес глаза на Марфеньку и с нежностью остановил их на ней.
«А что, – думалось ему, – не уверовать ли и мне в бабушкину судьбу: здесь всему верится, – и не смириться ли, не склонить ли голову под иго этого кроткого быта, не стать ли героем тихого романа? Судьба пошлет и мне долю, удачу, счастье. Право, не жениться ли!..»
Он потянулся и зевнул, глядя на Марфеньку, любуясь нежной белизной ее лба, мягкостью и здоровым цветом щек и рук.
Как он ни разглядывал ее, как ни пытал, с какой стороны ни заходил, а все видел пока только, что Марфенька была свежая, белокурая, здоровая, склонная к полноте девушка, живая и веселая.
Она прилежна, любит шить, рисует. Если сядет за шитье, то углубится серьезно и молча, долго может просидеть; сядет за фортепиано, непременно проиграет все до конца, что предположит; книгу прочтет всю и долго рассказывает о том, что читала, если ей понравится. Поет, ходит за цветами, за птичками, любит домашние заботы, охотница до лакомств.
У ней есть шкафик, где всегда спрятан изюм, чернослив, конфекты. Она разливает чай и вообще присматривает за хозяйством.
Она любит воздух; ей нужды нет загореть: она любит, как ящерица, зной.
Желания у ней вращаются в кругу ее быта: она любит, чтобы Святая неделя была сухая, любит Святки, сильный мороз, чтобы сани скрипели и за нос щипало. Любит катанье и танцы, толпу, праздники, приезд гостей и выезды с визитами – до страсти. Охотница до нарядов, украшений, мелких безделок на столе, на этажерках.
Но, несмотря на страсть к танцам, ждет с нетерпением лета, поры плодов, любит, чтобы много вишен уродилось и арбузы вышли большие, а яблоков народилось бы столько, как ни у кого в садах.
Марфеньку всегда слышно и видно в доме. Она то смеется, то говорит громко. Голос у ней приятный, грудной, звонкий, в саду слышно, как она песенку поет наверху, а через минуту слышишь уж ее говор на другом конце двора, или раздается смех по всему саду.
Еще в детстве, бывало, узнает она, что у мужика пала корова или лошадь, она влезет на колени к бабушке и выпросит лошадь и корову. Изба ветха или строение на дворе, она попросит леску.
Умер у бабы сын, мать отстала от работы, сидела в углу как убитая, Марфенька каждый день ходила к ней и сидела часа по два, глядя на нее, и приходила домой с распухшими от слез глазами.
Коли мужик заболевал трудно, она приласкается к Ивану Богдановичу, лекарю, и сама вскочит к нему на дрожки и повезет в деревню.
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
Если случится свадьба, Марфенька не знает предела щедрости: с трудом ее ограничивает бабушка. Она дает белье, обувь, придумает какой-нибудь затейливый сарафан, истратит все свои карманные деньги и долго после того экономничает.
Только пьяниц, как бабушка же, не любила и однажды даже замахнулась зонтиком на мужика, когда он, пьяный, хотел ударить при ней жену.
Когда идет по деревне, дети от нее без ума: они, завидя ее, бегут к ней толпой, она раздает им пряники, орехи, иного приведет к себе, умоет, возится с ними.
Все собаки в деревне знают и любят ее; у ней есть любимые коровы и овцы.
Она никогда не задумывалась, а смотрела на все бодро, зорко.
Когда не было никого в комнате, ей становилось скучно, и она шла туда, где кто-нибудь есть. Если разговор на минуту смолкнет, ей уж неловко станет, она зевнет и уйдет или сама заговорит.
В будни она ходила в простом шерстяном или холстинковом платье, в простых воротничках, а в воскресенье непременно нарядится, зимой в шерстяное или шелковое, летом в кисейное платье, и держит себя немного важнее, особенно до обедни, не сядет где попало, не примется ни за домашнее дело, ни за рисование, разве после обедни поиграет на фортепиано.
«Счастливое дитя! – думал Райский, любуясь ею, – проснешься ли ты или проиграешь и пропоешь жизнь под защитой бабушкиной „судьбы“? Попробовать разбудить этот сон… что будет!..»
– Пойдем, Марфенька, гулять, – сказал он однажды вскоре после приезда. – Покажи мне свою комнату и комнату Верочки, потом хозяйство, познакомь с дворней. Я еще не огляделся.
Он ничем не мог сделать ей больше удовольствия. Она весело побежала вперед, отворяя ему двери, обращая его внимание на каждую мелочь, болтая, прыгая, напевая.
В ее комнате было все уютно, миниатюрно и весело. Цветы на окнах, птицы, маленький киот над постелью, множество разных коробочек, ларчиков, где напрятано было всякого добра, лоскутков, ниток, шелков, вышиванья: она славно шила шелком и шерстью по канве.
В ящиках лежали ладанки, двойные сросшиеся орешки, восковые огарочки, в папках насушено было множество цветов, на окнах лежали найденные на Волге в песке цветные камешки, раковинки.
Стену занимал большой шкаф с платьями – и все в порядке, все чисто прибрано, уложено, завешано. Постель была маленькая, но заваленная подушками, с узорчатым шелковым на вате одеялом, обшитым кисейной бахромой.
По стенам висели английские и французские гравюры, взятые из старого дома и изображающие семейные сцены: то старика, уснувшего у камина, и старушку, читающую Библию, то мать и кучу детей около стола, то снимки с теньеровских картин, наконец, голову собаки и множество вырезанных из книжек картин с животными, даже несколько картинок мод.
Она отворила шкаф, откуда пахнуло запахом сластей.
– Не хотите ли миндалю? – спросила она.
– Нет, не хочу.
– Ну, изюму? Это кишмиш, мелкий, сладкий такой.
Она разгрызла орех и взяла в рот две изюминки.
– Пойдем в комнату Веры: я хочу видеть! – сказал Райский.
– Надо сходить за ключом от старого дома.
Райский подождал на дворе. Яков принес ключ, и Марфенька с братом поднялись на лестницу, прошли большую переднюю, коридор, взошли во второй этаж и остановились у двери комнаты Веры.
Райский уже нарисовал себе мысленно эту комнату: представил себе мебель, убранство, гравюры, мелочи, почему-то все не так, как у Марфеньки, а иначе.
Он с любопытством переступил порог, оглядел комнату и – обманулся в ожидании: там ничего не было!
«Вот бабушка сказала бы, – подумал он, – что судьба подшутила: ожидаешь одного, не оглянешься, не усумнишься, забудешься – и обманет».
Простая кровать с большим занавесом, тонкое бумажное одеяло и одна подушка. Потом диван, ковер на полу, круглый стол перед диваном, другой маленький письменный у окна, покрытый клеенкой, на котором, однако же, не было признаков письма, небольшое старинное зеркало и простой шкаф с платьями.
И все тут. Ни гравюры, ни книги, никакой мелочи, по чему бы можно было узнать вкус и склонности хозяйки.
– Где же у ней все? – спросил Райский.
– У ней ничего нет.
– Как ничего? Где чернильница, бумаги!..
– Это все в столе – и ключ у ней.
Райский подошел сначала к одному, потом к другому окну. Из окон открывались виды на поля, деревню с одной стороны, на сад, обрыв и новый дом с другой.
– Пойдемте, братец, отсюда: здесь пустотой пахнет, – сказала Марфенька, – как ей не страшно одной: я бы умерла! А она еще не любит, когда к ней сюда придешь. Бесстрашная такая! Пожалуй, на кладбище одна ночью пойдет, вон туда: видите?
Она указала ему из окна на кучу крестов, сжавшихся тесно на холме, поодаль от крестьянских дворов.
– А ты не ходишь? – спросил он.
– Я днем хожу туда, и то с Агафьей или мальчишку из деревни возьму. А то так на похороны, если мужичок умрет. У нас, слава Богу, редко мрут.
Райский опять поглядел на пустую комнату, старался припомнить черты маленькой Веры и припоминал только тоненькую, черненькую девочку с темно-карими глазками, с беленькими зубками и часто с замаранными ручонками.
«Какая же она теперь? Хорошенькая, говорит Марфенька и бабушка тоже: увидим!» – думал он, а теперь пока шел следом за Марфенькой.
XII
Они вышли на другой двор, где были разные службы, кладовые, людские, погреба и конюшни.
На дворе все суетилось, в кухне трещал огонь, в людской обедали люди, в сарае Тарас возился около экипажей, Прохор вел поить лошадей.
За столом в людской слышался разговор. До Райского и Марфеньки долетал грубый говор, грубый смех, смешанные голоса, внезапно приутихшие, как скоро люди из окон заметили барина и барышню.
Однако до них успел долететь маленький отрывок из дружелюбной беседы.
– А что, Мотька: ведь ты скоро умрешь! – говорил не то Егорка, не то Васька.
– Полно тебе, не греши! – унимал его задумчивый и набожный Яков.
– Право, ребята, помяните мое слово, – продолжал первый голос, – у кого грудь ввалилась, волосы из дымчатых сделались красными, глаза ушли в лоб, – тот беспременно умрет… Прощай, Мотенька: мы тебе гробок сколотим да поленцо в голову положим…
– Нет, погоди: я тебя еще вздую… – отозвался голос, должно быть, Мотьки.
– На ладан дышишь, а задоришься! Поцелуйте его, Матрена Фадеевна, вон он какой красавец: лучше покойника не найдешь!.. И пятна желтые на щеках: прощай, Мотя…
– Полно Бога гневить! – строго унимал Яков.
Девки тоже вступились за больного и напали на озорника.
Вдруг этот разговор нарушен был чьим-то воплем с другой стороны. Из дверей другой людской вырвалась Марина и быстро, почти не перебирая ногами, промчалась через двор. За ней вслед вылетело полено, очевидно направленное в нее, но благодаря ее увертливости пролетевшее мимо. У ней, однако ж, были растрепаны волосы, в руке она держала гребенку и выла.
– Что такое? – не успел спросить Райский, как она очутилась возле них.
– Что это, барин! – вопила она с плачущим, искаженным лицом, остановясь перед ним и указывая на дверь, из которой выбежала. – Что это такое, барышня! – обратилась она, увидевши Марфеньку, – житья нет!
Тут же, увидев выглядывавшие на нее из кухни лица дворни, она вдруг сквозь слезы засмеялась и показала ряд белых блестящих зубов, потом опять быстро смех сменился плачущей миной.
– Я к барыне пойду: он убьет меня! – говорила она и пронеслась в дом.
– Что такое? – спрашивал Райский у людей.
Егорка скалил зубы, у иных женщин был тоже смех на лице, прочие опустили головы и молчали.
– Что такое? – повторил Райский, обращаясь к Марфеньке.
Из дома слышались жалобы Марины, прерываемые выговорами Татьяны Марковны.
Райский вошел в комнату.
– Вот, посмотри, каково ее муж отделал! – обратилась бабушка к Райскому. – А за дело, негодяйка, за дело!
– Понапрасну, барыня, все понапрасну. Пес его знает, что померещилось ему, чтоб сгинуть ему, проклятому! Я ходила в кусты, сучьев наломать, тут встретился графский садовник: дай, говорит, я тебе помогу, и дотащил сучья до калитки, а Савелий выдумал…
– Врешь, врешь, негодяйка! – строго говорила барыня, – недаром, недаром!
– Вот сквозь землю провалиться! Дай Бог до утра не дожить…
– Перестань клясться! На той неделе ты выпросилась ко всенощной, а тебя видели в слободке с фельдшером…
– Не я, барыня, дай Бог околеть мне на этом месте…
– Как же Яков тебя видел? Он лгать не станет!
– Не я, барыня, должно быть, черт был во образе моем…
– Прочь с глаз моих! Позвать ко мне Савелья! – заключила бабушка. – Борис Павлыч, ты барин, разбери их!
– Я ничего не понимаю! – сказал он.
Савелий встретился с Мариной на дворе. До ушей Райского долетел звук глухого удара, как будто кулаком по спине или по шее, потом опять визг, плач.
Марина рванулась, быстро пробежала через двор и скрылась в людскую, где ее встретил хохот, на который и она, отирая передником слезы и втыкая гребень в растрепанные волосы, отвечала хохотом же. Потом опять боль напомнила о себе.
– Дьявол, леший, чтоб ему издохнуть! – говорила она то плача, то отвечая на злой хохот дворни хохотом.
Савелий, с опущенными глазами, неловко и тяжело переступил порог комнаты и стал в углу.
– Что это ты не уймешься, Савелий? – начала бабушка выговаривать ему. – Долго ли до греха? Ведь ты так когда-нибудь ударишь, что и дух вон, а проку все не будет.
– Собаке собачья и смерть! – мрачно проговорил Савелий, глядя в землю.
На лбу у него собрались крупные складки; он был бледен.
– Ну, как хочешь, а я держать тебя не стану, я не хочу уголовного дела в доме. Шутка ли, что попадется под руку, тем сплеча и бьет! Ведь я говорила тебе: не женись, а ты все свое, не послушал – и вот!
– Это точно что… – проговорил он тихо, опуская голову.
– Это в последний раз! – заметила бабушка. – Если еще раз случится, я ее отправлю в Новоселово.
– Что ж с ней делать? – тихо спросил Савелий.
– А что ты сделаешь дракой? Уймется, что ли, она?
– Все-таки… острастка… – сказал Савелий, глядя в землю.
– Ступай, да чтоб этого не было, слышишь?
Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий шел по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину к окну, чтобы она взглянула на своего супруга.
– Отстань ты, черт этакой!
И она с досадой замахнулась на него, потом широко улыбнулась, показывая зубы.
– Что это такое, бабушка? – спросил Райский.
Бабушка объяснила ему это явление. В дворню из деревни была взята Марина девчонкой шестнадцати лет. Проворством и способностями она превзошла всех и каждого, и превзошла ожидания бабушки.
Не было дела, которого бы она не разумела; где другому надо час, ей не нужно и пяти минут.
Другой только еще выслушает приказание, почешет голову, спину, а она уж на другом конце двора, уж сделала дело, и всегда отлично, и воротилась.
Позовут ли ее одеть барышень, гладить, сбегать куда-нибудь, убрать, приготовить, купить, на кухне ли помочь: в нее всю как будто вложена какая-то молния, рукам дана цепкость, глазу верность. Она все заметит, угадает, сообразит и сделает в одну и ту же минуту.
Она вечно двигалась, делала что-нибудь, и когда остановится без дела, то руки хранят прием, по которому видно, что она только что делала что-нибудь или собирается делать.
И чиста она была на руку: ничего не стащит, не спрячет, не присвоит, не корыстна и не жадна: не съест тихонько. Даже немного ела, все на ходу; моет посуду и съест что-нибудь с собранных с господского стола тарелок, какой-нибудь огурец, или хлебнет стоя щей ложки две, отщипнет кусочек хлеба и уж опять бежит.
Татьяна Марковна не знала ей цены и сначала взяла ее в комнаты, потом, по просьбе Верочки, отдала ей в горничные. В этом звании Марине мало было дела, и она продолжала делать все и за всех в доме. Верочка как-то полюбила ее, и она полюбила Верочку и умела угадывать по глазам, что ей нужно, что нравилось, что нет.
Но… несмотря на все это, бабушка разжаловала ее из камер-фрейлин в дворовые девки, потом обрекла на черную работу, мыть посуду, белье, полы и т. п.
Только ради ее проворства и способностей она оставлена была при старом доме и продолжала пользоваться доверенностью Веры, и та употребляла ее по своим особым поручениям.
Марина потеряла милости барыни за то, что познала «любовь и ее тревоги» в лице Никиты, потом Петра, потом Терентья и так далее и так далее.
Не было лакея в дворне, видного парня в деревне, на котором бы она не остановила благосклонного взгляда. Границ и пределов ее любвям не было.
Будь она в Москве, в Петербурге или другом городе и положении, – там опасение, страх лишиться хлеба, места положили бы какую-нибудь узду на ее склонности. Но в ее обеспеченном состоянии крепостной дворовой девки узды не существовало.
Ее не прогонят, куска хлеба не лишат, а к стыду можно притерпеться, как скоро однажды навсегда узнает все тесный кружок лиц, с которыми она более или менее состояла в родстве, кумовстве или нежных отношениях.
Любила она, чтобы всякий день кто-нибудь завернул к ней, а в именины ее все, начиная с архиерея, губернатора и до последнего повытчика в палате, чтобы три дня город поминал ее роскошный завтрак, нужды нет, что ни губернатор, ни повытчики не пользовались ее искренним расположением. Но если бы не пришел в этот день m-r Шарль, которого она терпеть не могла, или Полина Карповна, она бы искренне обиделась.
В этот день она, по всей вероятности, втайне желала, чтобы зашел на пирог даже Маркушка.
До приезда Райского жизнь ее покоилась на этих простых и прочных основах, и ей в голову не приходило, чтобы тут было что-нибудь не так, чтобы она весь век жила в какой-то «борьбе с противоречиями», как говорил Райский.
Если когда-нибудь и случалось противоречие, какой-нибудь разлад, то она приписывала его никак не себе, а другому лицу, с кем имела дело, а если никого не было, так судьбе. А когда явился Райский и соединил в себе и это другое лицо и судьбу, она удивилась, отнесла это к непослушанию внука и к его странностям.
Она горячо защищалась, сначала преданиями, сентенциями и пословицами, но когда эта мертвая сила, от первого прикосновения живой силы анализа, разлеталась в прах, она сейчас хваталась за свою природную логику.
Этого только и ждал Райский, зная, что она сейчас очутится между двух огней: между стариной и новизной, между преданиями и здравым смыслом – и тогда ей надо было или согласиться с ним, или отступить от старины.
Но бабушка триумфа ему никогда не давала, она сдаваться не любила и кончала спор, опираясь деспотически на авторитет уже не мудрости, а родства и своих лет.
Райский, не уступая ей на почве логики, спускал флаг перед ее симпатией и, смеясь, становился перед ней на колени и целовал у ней руку.
Он удивлялся, как могло все это уживаться в ней и как бабушка, не замечая вечного разлада старых и новых понятий, ладила с жизнью и переваривала все это вместе и была так бодра, свежа, не знала скуки, любила жизнь, веровала, не охлаждаясь ни к чему, и всякий день был для нее как будто новым, свежим цветком, от которого назавтра она ожидала плодов.
Бабушка, Марфенька, даже Леонтий – а он мыслящий ученый, читающий – все нашли свою точку опоры в жизни, стали на нее и счастливы.
Бабушка добыла себе, как будто купила на вес, жизненной мудрости, пробавляется ею и знать не хочет того, чего с ней не было, чего она не видала своими глазами, и не заботится, есть ли там еще что-нибудь или нет.
От этого она открыла большие глаза на его «мудреные», казавшиеся ей иногда шальными, слова, «цыганские» поступки, споры.
– Странный, своеобычный человек, – говорила она и надивиться не могла, как это он не слушается ее и не делает, что она указывает. Разве можно жить иначе? Тит Никоныч в восхищении от нее, сам Нил Андреич отзывается одобрительно, весь город тоже уважает ее, только Маркушка зубы скалит, когда увидит ее, – но он пропащий человек.
А тут внук, свой человек, которого она мальчишкой воспитывала, «от рук отбился», смеет оправдываться, защищаться, да еще спорить с ней, обвиняет ее, что она не так живет, не то делает, что нужно!
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам, знает: ни купцы, ни дворня ее не обманут, в городе всякого насквозь видит, и в жизни своей, и вверенных ее попечению девочек, и крестьян, и в кругу знакомых – никаких ошибок не делает, знает, как где ступить, что сказать, как и своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
А он не слушается и еще осуждает ее!
Она сделала из наблюдений и опыта мудрый вывод, что всякому дается известная линия в жизни, по которой можно и должно достигать известного значения, выгод, и что всякому дана возможность сделаться (относительно) важным или богатым, а кто прозевает время и удобный случай, пренебрежет данными судьбой средствами, тот и пеняй на себя!
– Всякому, – говорила она, – судьба дает какой-нибудь дар: одному, например, дано много ума или какой-нибудь «остроты» и уменья (под этим она разумела талант, способности), – зато богатства не дала, – и сейчас пример приводила: или архитектора, или лекаря, или Степку, мужика. Дурак дураком, трех перечесть не может, лба не умеет перекрестить, едва знает, где право, где лево, ни за сохой, ни в саду: а посуду, чашки, ложки или крестики точит, детские кораблики, игрушки – точно из меди льет! И сколько на ярмарке продаст! Другой красив: картинка – зато петый дурак! Вон Балакин: ни одна умная девушка нейдет за него, а загляденье! Не зевай, и он будет счастлив. «Бог дурака, поваля, кормит!» – приводила она и пословицу в подкрепление, – найдет дуру с богатством! А есть и такие, что ни «остроты» судьба не дала, ни богатства, зато дала трудолюбие: этим берут! Ну, а кто лежебокой был или прозевал, загубил дар судьбы – сам виноват! Оттого много на свете погибших: праздных, пьяниц с разодранными локтями, одна нога в туфле, другая в калоше, нос красный, губы растрескались, винищем разит!
Райский расхохотался, слушая однажды такое рассуждение, и особенно характеристический очерк пьяницы, самого противного и погибшего существа, в глазах бабушки, до того, что хотя она не заметила ни малейшей наклонности к вину в Райском, но всегда с беспокойством смотрела, когда он вздумает выпить стакан, а не рюмку вина или рюмку водки.
– Хорошо ли тебе, не много ли? – говорила она, морщась и качая головой.
К пьянице и пьянству у ней было физиологическое отвращение.
– Да, да, смейся! – говорила она, – а это правда!
– Можно ведь, бабушка, погибнуть и по чужой вине, – возражал Райский, желая проследить за развитием ее житейских понятий, – есть между людей вражда, страсти. Чем виноват человек, когда ему подставляют ногу, опутывают его интригой, крадут, убивают!.. Мало ли что!
– Виноват, виноват! – решала она, не слушая апелляций. – Уж если кто несчастен, погибает, свихнулся, впал в нищету, в крайность, как-нибудь обижен, опорочен и поправиться не может, значит – сам виноват. Какой-нибудь грех да был за ним или есть: если не порок, так тяжкая ошибка! Вражда, страсти!.. все один и тот же враг стережет нас всех!.. Бог накажет иногда, да и простит, коли человек смирится и опять пойдет по хорошему пути. А кто все спотыкается, падает и лежит в грязи, значит, не прощен, а не прощен потому, что не одолеет себя, не сладит с вином, с картами, или украл, да не отдает краденого, или горд, обидчик, зол не в меру, грязен, обманщик, предатель… Мало ли зла: что-нибудь да есть! А хочет, так выползет опять на дорогу. А если просто слаб, силенки нет, значит, веры нет: когда есть вера, есть и сила. Да, да, уж это так, не говори, не говори, смейся, а молчи! – прибавила она, заметив, что он хочет возразить. – Может ли быть, чтоб человек так пропал, из-за других, потому что захотели погубить? Не зевай, смотри за собой: упал, так вставай на ноги да смотри, нет ли лукавства за самим? А нет, так помолись – и поправишься. Вон Алексея Петровича три губернатора гнали, именье было в опеке, дошло до того, что никто взаймы не давал, хоть по миру ступай: а теперь выждал, вытерпел, раскаялся – какие были грехи – и вышел в люди.
– Ну, хорошо, бабушка: а помните, был какой-то буян, полицмейстер или исправник: у вас крышу велел разломать, постой вам поставил против правил, забор сломал и чего-чего не делал!
– Да, правда: он злой, негодный человек, враг мой был, не любила я его! Чем же кончилось? Приехал новый губернатор, узнал все его плутни и прогнал! Он смотался, спился, своя же крепостная девка завладела им – и пикнуть не смел. Умер – никто и не пожалел!
– Ну, вот видите! Что же вы сделали: вы ли виноваты?
– Я! – сказала бабушка, – я наказана недаром. Даром судьба не наказывает…
– В самом деле! что же такое?
– Что? – повторила она, – молод ты, чтоб знать бабушкины проступки. Уж так и быть, изволь, скажу: тогда откупа пошли, а я вздумала велеть пиво варить для людей, водку гнали дома, не много, для гостей и для дворни, а все же запрещено было; мостов не чинила… От меня взятки-то гладки, он и озлобился, видишь! Уж коли кто несчастлив, так, значит, поделом. Проси скорее прощения, а то пропадешь, пойдет все хуже… и…
– И потом «красный нос, растрескавшиеся губы, одна нога в туфле, другая в калоше»! – договорил Райский, смеясь. – Ах, бабушка, чего я не захочу, что принудит меня? или если скажу себе, что непременно поступлю так, вооружусь волей…
– Никогда не говори: «непременно», – живо перебила Татьяна Марковна, – Боже сохрани!
– Отчего? вот еще новости! – сказал Райский. – Марфенька! я непременно сделаю твой портрет, непременно напишу роман, непременно познакомлюсь с Маркушкой, непременно проживу лето с вами и непременно воспитаю вас всех трех, бабушку, тебя и… Верочку.
Марфенька засмеялась, а Татьяна Марковна посмотрела на него через очки.
– Ты, никак, с ума сошел: поучись-ка у бабушки жить. Самонадеян очень. Даст тебе когда-нибудь судьба за это «непременно»! Не говори этого! А прибавляй всегда: «хотелось бы», «Бог даст, будем живы да здоровы…» А то судьба накажет за самонадеянность: никогда не выйдет по-твоему…
– У вас, бабушка, о судьбе такое же понятие, как у древнего грека о фатуме: как о личности какой-нибудь, как будто воплощенная судьба тут стоит да слушает…
– Да, да, – говорила бабушка, как будто озираясь, – кто-то стоит да слушает! Ты только не остерегись, забудь, что можно упасть – и упадешь. Понадейся без оглядки, судьба и обманет, вырвет из рук, к чему протягивал их! Где меньше всего ждешь, тут и оплеуха…
– Ну, когда же счастье? Ужели всё оплеухи?
– Нет, не всё: когда ждешь скромно, сомневаешься, не забываешься, оно и упадет. Пуще всего не задирай головы и не подымай носа, побаивайся: ну, и дастся. Судьба любит осторожность, оттого и говорят: «Береженого Бог бережет». И тут не пересаливай: кто слишком трусливо пятится, она тоже не любит и подстережет. Кто воды боится, весь век бегает реки, в лодку не сядет, судьба подкараулит: когда-нибудь да сядет, тут и бултыхнется в воду.
Райский засмеялся.
– О, судьба-проказница! – продолжала она. – Когда ищешь в кошельке гривенника, попадают всё двугривенные, а гривенник после всех придет; ждешь кого-нибудь: приходят, да не те, кого ждешь, а дверь, как на смех, хлопает да хлопает, а кровь у тебя кипит да кипит. Пропадет вещь: весь дом перероешь, а она у тебя под носом – вот что!
– Какое рабство! – сказал Райский. – И так всю жизнь прожить, растеряться в мелочах! Зачем же, для какой цели эти штуки, бабушка, делает кто-то, по вашему мнению, с умыслом? Нет, я отчаиваюсь воспитать вас… Вы испорчены!
– Для какой цели? – повторила она, – а для такой, чтоб человек не засыпал и не забывался, а помнил, что над ним кто-нибудь да есть; чтобы он шевелился, оглядывался, думал да заботился. Судьба учит его терпению, делает ему характер, чтоб поворачивался живо, оглядывался на все зорким глазом, не лежал на боку и делал, что каждому определил Господь…
– То есть вы думаете, что к человеку приставлен какой-то невидимый квартальный надзиратель, чтоб будить его?
– Шути, а шутя правду сказал, – заметила бабушка.
– Как жизнь-то эластична! – задумчиво произнес Райский.
– Что?
– Я думаю, – говорил он не то Марфеньке, не то про себя, – во что хочешь веруй: в божество, в математику или в философию, жизнь поддается всему. Ты, Марфенька, где училась?
– В пансионе у madame Meyer.
– По тысяче двести рублей ассигнациями платила за каждую, – сказала бабушка, – обе пять лет были там.
– Ты помнишь Птоломееву систему мира?
– Птоломей… ведь это царь был… – сказала Марфенька, немного покраснев оттого, что не помнила никакой системы.
– Да, царь и ученый: ты знаешь, что прежде в центре мира полагали землю, и все обращалось вокруг нее, потом Галилей, Коперник – нашли, что все обращается вокруг солнца, а теперь открыли, что и солнце обращается вокруг другого солнца. Проходили века – и явления физического мира поддавались всякой из этих теорий. Так и жизнь: подводили ее под фатум, потом под разум, под случай – подходит ко всему. У бабушки есть какой-то домовой…
– Не домовой, а Бог и судьба, – сказала она.
– Следовательно, двое, и вот шестьдесят лет, со всеми маленькими явлениями, улеглись в эту теорию. И как ловко пришлось! А тут мучаешься, бьешься… из чего?
Он мысленно проводил параллель между собою и бабушкой.
«Я бьюсь, – размышлял он, – чтобы быть гуманным и добрым: бабушка не подумала об этом никогда, а гуманна и добра. Я недоверчив, холоден к людям и горяч только к созданиям своей фантазии, бабушка горяча к ближнему и верит во все. Я вижу, где обман, знаю, что все – иллюзия, и не могу ни к чему привязаться, не нахожу ни в чем примирения: бабушка не подозревает обмана ни в чем и ни в ком, кроме купцов, и любовь ее, снисхождение, доброта покоятся на теплом доверии к добру и людям, а если я… бываю снисходителен, так это из холодного сознания принципа, у бабушки принцип весь в чувстве, в симпатии, в ее натуре! Я ничего не делаю, она весь век трудится…»
XI
Он задумался и от бабушки перенес глаза на Марфеньку и с нежностью остановил их на ней.
«А что, – думалось ему, – не уверовать ли и мне в бабушкину судьбу: здесь всему верится, – и не смириться ли, не склонить ли голову под иго этого кроткого быта, не стать ли героем тихого романа? Судьба пошлет и мне долю, удачу, счастье. Право, не жениться ли!..»
Он потянулся и зевнул, глядя на Марфеньку, любуясь нежной белизной ее лба, мягкостью и здоровым цветом щек и рук.
Как он ни разглядывал ее, как ни пытал, с какой стороны ни заходил, а все видел пока только, что Марфенька была свежая, белокурая, здоровая, склонная к полноте девушка, живая и веселая.
Она прилежна, любит шить, рисует. Если сядет за шитье, то углубится серьезно и молча, долго может просидеть; сядет за фортепиано, непременно проиграет все до конца, что предположит; книгу прочтет всю и долго рассказывает о том, что читала, если ей понравится. Поет, ходит за цветами, за птичками, любит домашние заботы, охотница до лакомств.
У ней есть шкафик, где всегда спрятан изюм, чернослив, конфекты. Она разливает чай и вообще присматривает за хозяйством.
Она любит воздух; ей нужды нет загореть: она любит, как ящерица, зной.
Желания у ней вращаются в кругу ее быта: она любит, чтобы Святая неделя была сухая, любит Святки, сильный мороз, чтобы сани скрипели и за нос щипало. Любит катанье и танцы, толпу, праздники, приезд гостей и выезды с визитами – до страсти. Охотница до нарядов, украшений, мелких безделок на столе, на этажерках.
Но, несмотря на страсть к танцам, ждет с нетерпением лета, поры плодов, любит, чтобы много вишен уродилось и арбузы вышли большие, а яблоков народилось бы столько, как ни у кого в садах.
Марфеньку всегда слышно и видно в доме. Она то смеется, то говорит громко. Голос у ней приятный, грудной, звонкий, в саду слышно, как она песенку поет наверху, а через минуту слышишь уж ее говор на другом конце двора, или раздается смех по всему саду.
Еще в детстве, бывало, узнает она, что у мужика пала корова или лошадь, она влезет на колени к бабушке и выпросит лошадь и корову. Изба ветха или строение на дворе, она попросит леску.
Умер у бабы сын, мать отстала от работы, сидела в углу как убитая, Марфенька каждый день ходила к ней и сидела часа по два, глядя на нее, и приходила домой с распухшими от слез глазами.
Коли мужик заболевал трудно, она приласкается к Ивану Богдановичу, лекарю, и сама вскочит к нему на дрожки и повезет в деревню.
То и дело просит у бабушки чего-нибудь: холста, коленкору, сахару, чаю, мыла. Девкам дает старые платья, велит держать себя чисто. К слепому старику носит чего-нибудь лакомого поесть или даст немного денег. Знает всех баб, даже рабятишек по именам, последним покупает башмаки, шьет рубашонки и крестит почти всех новорожденных.
Если случится свадьба, Марфенька не знает предела щедрости: с трудом ее ограничивает бабушка. Она дает белье, обувь, придумает какой-нибудь затейливый сарафан, истратит все свои карманные деньги и долго после того экономничает.
Только пьяниц, как бабушка же, не любила и однажды даже замахнулась зонтиком на мужика, когда он, пьяный, хотел ударить при ней жену.
Когда идет по деревне, дети от нее без ума: они, завидя ее, бегут к ней толпой, она раздает им пряники, орехи, иного приведет к себе, умоет, возится с ними.
Все собаки в деревне знают и любят ее; у ней есть любимые коровы и овцы.
Она никогда не задумывалась, а смотрела на все бодро, зорко.
Когда не было никого в комнате, ей становилось скучно, и она шла туда, где кто-нибудь есть. Если разговор на минуту смолкнет, ей уж неловко станет, она зевнет и уйдет или сама заговорит.
В будни она ходила в простом шерстяном или холстинковом платье, в простых воротничках, а в воскресенье непременно нарядится, зимой в шерстяное или шелковое, летом в кисейное платье, и держит себя немного важнее, особенно до обедни, не сядет где попало, не примется ни за домашнее дело, ни за рисование, разве после обедни поиграет на фортепиано.
«Счастливое дитя! – думал Райский, любуясь ею, – проснешься ли ты или проиграешь и пропоешь жизнь под защитой бабушкиной „судьбы“? Попробовать разбудить этот сон… что будет!..»
– Пойдем, Марфенька, гулять, – сказал он однажды вскоре после приезда. – Покажи мне свою комнату и комнату Верочки, потом хозяйство, познакомь с дворней. Я еще не огляделся.
Он ничем не мог сделать ей больше удовольствия. Она весело побежала вперед, отворяя ему двери, обращая его внимание на каждую мелочь, болтая, прыгая, напевая.
В ее комнате было все уютно, миниатюрно и весело. Цветы на окнах, птицы, маленький киот над постелью, множество разных коробочек, ларчиков, где напрятано было всякого добра, лоскутков, ниток, шелков, вышиванья: она славно шила шелком и шерстью по канве.
В ящиках лежали ладанки, двойные сросшиеся орешки, восковые огарочки, в папках насушено было множество цветов, на окнах лежали найденные на Волге в песке цветные камешки, раковинки.
Стену занимал большой шкаф с платьями – и все в порядке, все чисто прибрано, уложено, завешано. Постель была маленькая, но заваленная подушками, с узорчатым шелковым на вате одеялом, обшитым кисейной бахромой.
По стенам висели английские и французские гравюры, взятые из старого дома и изображающие семейные сцены: то старика, уснувшего у камина, и старушку, читающую Библию, то мать и кучу детей около стола, то снимки с теньеровских картин, наконец, голову собаки и множество вырезанных из книжек картин с животными, даже несколько картинок мод.
Она отворила шкаф, откуда пахнуло запахом сластей.
– Не хотите ли миндалю? – спросила она.
– Нет, не хочу.
– Ну, изюму? Это кишмиш, мелкий, сладкий такой.
Она разгрызла орех и взяла в рот две изюминки.
– Пойдем в комнату Веры: я хочу видеть! – сказал Райский.
– Надо сходить за ключом от старого дома.
Райский подождал на дворе. Яков принес ключ, и Марфенька с братом поднялись на лестницу, прошли большую переднюю, коридор, взошли во второй этаж и остановились у двери комнаты Веры.
Райский уже нарисовал себе мысленно эту комнату: представил себе мебель, убранство, гравюры, мелочи, почему-то все не так, как у Марфеньки, а иначе.
Он с любопытством переступил порог, оглядел комнату и – обманулся в ожидании: там ничего не было!
«Вот бабушка сказала бы, – подумал он, – что судьба подшутила: ожидаешь одного, не оглянешься, не усумнишься, забудешься – и обманет».
Простая кровать с большим занавесом, тонкое бумажное одеяло и одна подушка. Потом диван, ковер на полу, круглый стол перед диваном, другой маленький письменный у окна, покрытый клеенкой, на котором, однако же, не было признаков письма, небольшое старинное зеркало и простой шкаф с платьями.
И все тут. Ни гравюры, ни книги, никакой мелочи, по чему бы можно было узнать вкус и склонности хозяйки.
– Где же у ней все? – спросил Райский.
– У ней ничего нет.
– Как ничего? Где чернильница, бумаги!..
– Это все в столе – и ключ у ней.
Райский подошел сначала к одному, потом к другому окну. Из окон открывались виды на поля, деревню с одной стороны, на сад, обрыв и новый дом с другой.
– Пойдемте, братец, отсюда: здесь пустотой пахнет, – сказала Марфенька, – как ей не страшно одной: я бы умерла! А она еще не любит, когда к ней сюда придешь. Бесстрашная такая! Пожалуй, на кладбище одна ночью пойдет, вон туда: видите?
Она указала ему из окна на кучу крестов, сжавшихся тесно на холме, поодаль от крестьянских дворов.
– А ты не ходишь? – спросил он.
– Я днем хожу туда, и то с Агафьей или мальчишку из деревни возьму. А то так на похороны, если мужичок умрет. У нас, слава Богу, редко мрут.
Райский опять поглядел на пустую комнату, старался припомнить черты маленькой Веры и припоминал только тоненькую, черненькую девочку с темно-карими глазками, с беленькими зубками и часто с замаранными ручонками.
«Какая же она теперь? Хорошенькая, говорит Марфенька и бабушка тоже: увидим!» – думал он, а теперь пока шел следом за Марфенькой.
XII
Они вышли на другой двор, где были разные службы, кладовые, людские, погреба и конюшни.
На дворе все суетилось, в кухне трещал огонь, в людской обедали люди, в сарае Тарас возился около экипажей, Прохор вел поить лошадей.
За столом в людской слышался разговор. До Райского и Марфеньки долетал грубый говор, грубый смех, смешанные голоса, внезапно приутихшие, как скоро люди из окон заметили барина и барышню.
Однако до них успел долететь маленький отрывок из дружелюбной беседы.
– А что, Мотька: ведь ты скоро умрешь! – говорил не то Егорка, не то Васька.
– Полно тебе, не греши! – унимал его задумчивый и набожный Яков.
– Право, ребята, помяните мое слово, – продолжал первый голос, – у кого грудь ввалилась, волосы из дымчатых сделались красными, глаза ушли в лоб, – тот беспременно умрет… Прощай, Мотенька: мы тебе гробок сколотим да поленцо в голову положим…
– Нет, погоди: я тебя еще вздую… – отозвался голос, должно быть, Мотьки.
– На ладан дышишь, а задоришься! Поцелуйте его, Матрена Фадеевна, вон он какой красавец: лучше покойника не найдешь!.. И пятна желтые на щеках: прощай, Мотя…
– Полно Бога гневить! – строго унимал Яков.
Девки тоже вступились за больного и напали на озорника.
Вдруг этот разговор нарушен был чьим-то воплем с другой стороны. Из дверей другой людской вырвалась Марина и быстро, почти не перебирая ногами, промчалась через двор. За ней вслед вылетело полено, очевидно направленное в нее, но благодаря ее увертливости пролетевшее мимо. У ней, однако ж, были растрепаны волосы, в руке она держала гребенку и выла.
– Что такое? – не успел спросить Райский, как она очутилась возле них.
– Что это, барин! – вопила она с плачущим, искаженным лицом, остановясь перед ним и указывая на дверь, из которой выбежала. – Что это такое, барышня! – обратилась она, увидевши Марфеньку, – житья нет!
Тут же, увидев выглядывавшие на нее из кухни лица дворни, она вдруг сквозь слезы засмеялась и показала ряд белых блестящих зубов, потом опять быстро смех сменился плачущей миной.
– Я к барыне пойду: он убьет меня! – говорила она и пронеслась в дом.
– Что такое? – спрашивал Райский у людей.
Егорка скалил зубы, у иных женщин был тоже смех на лице, прочие опустили головы и молчали.
– Что такое? – повторил Райский, обращаясь к Марфеньке.
Из дома слышались жалобы Марины, прерываемые выговорами Татьяны Марковны.
Райский вошел в комнату.
– Вот, посмотри, каково ее муж отделал! – обратилась бабушка к Райскому. – А за дело, негодяйка, за дело!
– Понапрасну, барыня, все понапрасну. Пес его знает, что померещилось ему, чтоб сгинуть ему, проклятому! Я ходила в кусты, сучьев наломать, тут встретился графский садовник: дай, говорит, я тебе помогу, и дотащил сучья до калитки, а Савелий выдумал…
– Врешь, врешь, негодяйка! – строго говорила барыня, – недаром, недаром!
– Вот сквозь землю провалиться! Дай Бог до утра не дожить…
– Перестань клясться! На той неделе ты выпросилась ко всенощной, а тебя видели в слободке с фельдшером…
– Не я, барыня, дай Бог околеть мне на этом месте…
– Как же Яков тебя видел? Он лгать не станет!
– Не я, барыня, должно быть, черт был во образе моем…
– Прочь с глаз моих! Позвать ко мне Савелья! – заключила бабушка. – Борис Павлыч, ты барин, разбери их!
– Я ничего не понимаю! – сказал он.
Савелий встретился с Мариной на дворе. До ушей Райского долетел звук глухого удара, как будто кулаком по спине или по шее, потом опять визг, плач.
Марина рванулась, быстро пробежала через двор и скрылась в людскую, где ее встретил хохот, на который и она, отирая передником слезы и втыкая гребень в растрепанные волосы, отвечала хохотом же. Потом опять боль напомнила о себе.
– Дьявол, леший, чтоб ему издохнуть! – говорила она то плача, то отвечая на злой хохот дворни хохотом.
Савелий, с опущенными глазами, неловко и тяжело переступил порог комнаты и стал в углу.
– Что это ты не уймешься, Савелий? – начала бабушка выговаривать ему. – Долго ли до греха? Ведь ты так когда-нибудь ударишь, что и дух вон, а проку все не будет.
– Собаке собачья и смерть! – мрачно проговорил Савелий, глядя в землю.
На лбу у него собрались крупные складки; он был бледен.
– Ну, как хочешь, а я держать тебя не стану, я не хочу уголовного дела в доме. Шутка ли, что попадется под руку, тем сплеча и бьет! Ведь я говорила тебе: не женись, а ты все свое, не послушал – и вот!
– Это точно что… – проговорил он тихо, опуская голову.
– Это в последний раз! – заметила бабушка. – Если еще раз случится, я ее отправлю в Новоселово.
– Что ж с ней делать? – тихо спросил Савелий.
– А что ты сделаешь дракой? Уймется, что ли, она?
– Все-таки… острастка… – сказал Савелий, глядя в землю.
– Ступай, да чтоб этого не было, слышишь?
Он медленно взглянул исподлобья, сначала на барыню, потом на Райского, и, медленно обернувшись, задумчиво прошел двор, отворил дверь и боком перешагнул порог своей комнаты. А Егорка, пока Савелий шел по двору, скаля зубы, показывал на него сзади пальцем дворне и толкал Марину к окну, чтобы она взглянула на своего супруга.
– Отстань ты, черт этакой!
И она с досадой замахнулась на него, потом широко улыбнулась, показывая зубы.
– Что это такое, бабушка? – спросил Райский.
Бабушка объяснила ему это явление. В дворню из деревни была взята Марина девчонкой шестнадцати лет. Проворством и способностями она превзошла всех и каждого, и превзошла ожидания бабушки.
Не было дела, которого бы она не разумела; где другому надо час, ей не нужно и пяти минут.
Другой только еще выслушает приказание, почешет голову, спину, а она уж на другом конце двора, уж сделала дело, и всегда отлично, и воротилась.
Позовут ли ее одеть барышень, гладить, сбегать куда-нибудь, убрать, приготовить, купить, на кухне ли помочь: в нее всю как будто вложена какая-то молния, рукам дана цепкость, глазу верность. Она все заметит, угадает, сообразит и сделает в одну и ту же минуту.
Она вечно двигалась, делала что-нибудь, и когда остановится без дела, то руки хранят прием, по которому видно, что она только что делала что-нибудь или собирается делать.
И чиста она была на руку: ничего не стащит, не спрячет, не присвоит, не корыстна и не жадна: не съест тихонько. Даже немного ела, все на ходу; моет посуду и съест что-нибудь с собранных с господского стола тарелок, какой-нибудь огурец, или хлебнет стоя щей ложки две, отщипнет кусочек хлеба и уж опять бежит.
Татьяна Марковна не знала ей цены и сначала взяла ее в комнаты, потом, по просьбе Верочки, отдала ей в горничные. В этом звании Марине мало было дела, и она продолжала делать все и за всех в доме. Верочка как-то полюбила ее, и она полюбила Верочку и умела угадывать по глазам, что ей нужно, что нравилось, что нет.
Но… несмотря на все это, бабушка разжаловала ее из камер-фрейлин в дворовые девки, потом обрекла на черную работу, мыть посуду, белье, полы и т. п.
Только ради ее проворства и способностей она оставлена была при старом доме и продолжала пользоваться доверенностью Веры, и та употребляла ее по своим особым поручениям.
Марина потеряла милости барыни за то, что познала «любовь и ее тревоги» в лице Никиты, потом Петра, потом Терентья и так далее и так далее.
Не было лакея в дворне, видного парня в деревне, на котором бы она не остановила благосклонного взгляда. Границ и пределов ее любвям не было.
Будь она в Москве, в Петербурге или другом городе и положении, – там опасение, страх лишиться хлеба, места положили бы какую-нибудь узду на ее склонности. Но в ее обеспеченном состоянии крепостной дворовой девки узды не существовало.
Ее не прогонят, куска хлеба не лишат, а к стыду можно притерпеться, как скоро однажды навсегда узнает все тесный кружок лиц, с которыми она более или менее состояла в родстве, кумовстве или нежных отношениях.
You have read 1 text from Russian literature.
Next - Обрыв - 16
- Parts
- Обрыв - 01Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4545Total number of unique words is 215231.9 of words are in the 2000 most common words45.4 of words are in the 5000 most common words54.0 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 02Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4654Total number of unique words is 187334.6 of words are in the 2000 most common words49.4 of words are in the 5000 most common words56.5 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 03Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4669Total number of unique words is 211133.0 of words are in the 2000 most common words46.3 of words are in the 5000 most common words53.3 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 04Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4636Total number of unique words is 231229.8 of words are in the 2000 most common words42.9 of words are in the 5000 most common words50.7 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 05Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4647Total number of unique words is 222630.0 of words are in the 2000 most common words43.0 of words are in the 5000 most common words50.0 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 06Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4558Total number of unique words is 223031.1 of words are in the 2000 most common words45.1 of words are in the 5000 most common words53.2 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 07Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4619Total number of unique words is 193337.5 of words are in the 2000 most common words52.9 of words are in the 5000 most common words60.8 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 08Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4795Total number of unique words is 222033.5 of words are in the 2000 most common words47.2 of words are in the 5000 most common words55.9 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 09Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4616Total number of unique words is 186436.9 of words are in the 2000 most common words52.4 of words are in the 5000 most common words60.0 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 10Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4531Total number of unique words is 206733.8 of words are in the 2000 most common words48.4 of words are in the 5000 most common words56.2 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 11Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4578Total number of unique words is 172638.5 of words are in the 2000 most common words52.9 of words are in the 5000 most common words61.2 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 12Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4557Total number of unique words is 216330.5 of words are in the 2000 most common words44.1 of words are in the 5000 most common words52.0 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 13Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4742Total number of unique words is 188538.9 of words are in the 2000 most common words53.8 of words are in the 5000 most common words61.6 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 14Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4488Total number of unique words is 196933.9 of words are in the 2000 most common words48.8 of words are in the 5000 most common words56.0 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 15Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4607Total number of unique words is 213632.4 of words are in the 2000 most common words45.9 of words are in the 5000 most common words53.6 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 16Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4686Total number of unique words is 211634.1 of words are in the 2000 most common words47.4 of words are in the 5000 most common words54.1 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 17Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4633Total number of unique words is 190037.9 of words are in the 2000 most common words52.9 of words are in the 5000 most common words60.7 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 18Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4576Total number of unique words is 203833.2 of words are in the 2000 most common words47.7 of words are in the 5000 most common words55.1 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 19Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4636Total number of unique words is 191936.6 of words are in the 2000 most common words52.3 of words are in the 5000 most common words59.5 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 20Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4571Total number of unique words is 186936.9 of words are in the 2000 most common words50.6 of words are in the 5000 most common words58.1 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 21Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4631Total number of unique words is 218132.7 of words are in the 2000 most common words46.0 of words are in the 5000 most common words53.3 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 22Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4688Total number of unique words is 200937.0 of words are in the 2000 most common words50.9 of words are in the 5000 most common words58.9 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 23Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4626Total number of unique words is 209435.4 of words are in the 2000 most common words49.8 of words are in the 5000 most common words57.6 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 24Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4534Total number of unique words is 187935.5 of words are in the 2000 most common words50.7 of words are in the 5000 most common words58.3 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 25Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4725Total number of unique words is 192136.1 of words are in the 2000 most common words50.6 of words are in the 5000 most common words58.5 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 26Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4729Total number of unique words is 187837.3 of words are in the 2000 most common words51.3 of words are in the 5000 most common words59.3 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 27Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4740Total number of unique words is 180537.4 of words are in the 2000 most common words53.6 of words are in the 5000 most common words62.0 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 28Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4670Total number of unique words is 187236.3 of words are in the 2000 most common words51.6 of words are in the 5000 most common words58.8 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 29Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4472Total number of unique words is 191635.2 of words are in the 2000 most common words49.4 of words are in the 5000 most common words57.4 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 30Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4469Total number of unique words is 179336.4 of words are in the 2000 most common words51.1 of words are in the 5000 most common words59.8 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 31Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4654Total number of unique words is 176137.6 of words are in the 2000 most common words51.0 of words are in the 5000 most common words59.3 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 32Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4568Total number of unique words is 193236.8 of words are in the 2000 most common words52.6 of words are in the 5000 most common words60.3 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 33Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4645Total number of unique words is 190239.0 of words are in the 2000 most common words53.5 of words are in the 5000 most common words60.5 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 34Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4630Total number of unique words is 194035.9 of words are in the 2000 most common words50.1 of words are in the 5000 most common words58.7 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 35Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4651Total number of unique words is 215132.6 of words are in the 2000 most common words47.7 of words are in the 5000 most common words55.5 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 36Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4825Total number of unique words is 200736.0 of words are in the 2000 most common words50.3 of words are in the 5000 most common words56.8 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 37Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4666Total number of unique words is 191035.4 of words are in the 2000 most common words50.7 of words are in the 5000 most common words58.6 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 38Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4606Total number of unique words is 204135.8 of words are in the 2000 most common words49.9 of words are in the 5000 most common words58.4 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 39Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4796Total number of unique words is 179637.7 of words are in the 2000 most common words52.3 of words are in the 5000 most common words60.6 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 40Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4609Total number of unique words is 213732.9 of words are in the 2000 most common words47.9 of words are in the 5000 most common words56.3 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 41Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4740Total number of unique words is 183639.0 of words are in the 2000 most common words54.6 of words are in the 5000 most common words62.2 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 42Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4696Total number of unique words is 203433.9 of words are in the 2000 most common words48.1 of words are in the 5000 most common words55.9 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 43Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4665Total number of unique words is 206333.2 of words are in the 2000 most common words47.9 of words are in the 5000 most common words56.5 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 44Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4609Total number of unique words is 202934.2 of words are in the 2000 most common words48.2 of words are in the 5000 most common words56.0 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 45Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4655Total number of unique words is 195135.3 of words are in the 2000 most common words50.4 of words are in the 5000 most common words59.1 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 46Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4763Total number of unique words is 185938.3 of words are in the 2000 most common words54.1 of words are in the 5000 most common words62.7 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 47Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4621Total number of unique words is 205133.7 of words are in the 2000 most common words46.6 of words are in the 5000 most common words53.9 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 48Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4680Total number of unique words is 186138.7 of words are in the 2000 most common words53.1 of words are in the 5000 most common words60.8 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 49Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 4624Total number of unique words is 214233.1 of words are in the 2000 most common words45.7 of words are in the 5000 most common words53.2 of words are in the 8000 most common words
- Обрыв - 50Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.Total number of words is 1095Total number of unique words is 53243.3 of words are in the 2000 most common words54.3 of words are in the 5000 most common words59.2 of words are in the 8000 most common words