Николай Алексеевич Некрасов - Полное собрание стихотворений - 19

Чтоб честь приобрести:
В резине ловко кланяться -
За то она в чести...

3

Погибель разрушителю
Блаженства моего!
Пойду к градоправителю
С прошеньем на него!
Со мной сыграл ты шуточку
И честь мою задел,
Теперь под нашу дудочку
Напляшешься, пострел!

Мужьям в наш век решительно
Стеречь должно жену:
Вот как неутешительно
Бросать ее одну!
С родимыми пенатами
Чуть-чуть ты разлучен -
И хватами усатыми
Весь дом твой окружен.

4

Приятные мечтания
Я в сердце заключал,
День бракосочетания
Я лучшим почитал...
Вдруг мне судьба повесила
Беду на шею вновь:
Жена закуролесила.
И как ведь? стынет кровь!

Не знал я прежде ревности,
Сей гибельной чумы,
От коей гибли в древности
Великие умы, -
Теперь я как помешанный.
Мне нужен мщенья лавр,
Понятен мне ты, бешеный
Веницианский мавр!

<1841>

Из водевиля "Актер"

И вот как у нас понимают искусство!
Вот как на жрецов его люди глядят:
Ты тратишь и силы, и душу, и чувства, -
За то тебя именем шута клеймят!
Талант твой считают за ложь и обманы:
Понять его - выше их сил и ума.
Им нет в нем святыни, для них шарлатаны
И Гаррик, и Кин, и Лекень, и Тальма!

<1841>

166. Из водевиля "Вот что значит влюбиться в актрису"

Ах, как мило! ах, как чудно -
Быть актрисой, всех пленять,
Над толпою многолюдной
Каждый день торжествовать!..
Чуть на сцену - все лорнеты
На тебя устремлены,
Генералы и корнеты -
Все тобой поражены!
Тот стишки тебе скропает,
Тот срисует твой портрет,
Тот с любовью предлагает
На придачу фунт конфет.
Не играешь - балагуришь,
Будь дурна хоть выше мер...
Глазки сделаешь, прищуришь,
И захлопает партер!

<1841>

167. Из водевиля "Дедушкины попугаи"

Чтоб о женщинах понятья
Сын ваш как не разгадал,
Я всех женщин без изъятья
Из истории прогнал...
Клеопатру, Феодору,
Катерину Медичи -
Всех без счету, без разбору
В шкаф я запер на ключи,
Сам об них молчал как рыба,
Но и тут брала тоска, -
Благо в нем еще, спасибо,
Кровь не слишком-то жарка.
Есть такие забияки,
Что запри их хоть замком,
Словно гончие собаки,
Слышат женщину чутьем!

<1841>

168. Актриса

На сцене я для всех загадка:
Иначе действую, хожу,
Смотрю так весело, так сладко,
Что хоть кого обворожу.
Но посмотрите за кулисы,
Там изменяюсь я тотчас -
Театр, актеры и актрисы
Не то на деле, что для глаз!

Что вас в театре занимает,
Что вас из кресел и из лож
Так веселит, так поражает -
Всё подражание, всё ложь!
У нас поддельные картины,
Умны мы - от чужих речей,
Природа наша - из холстины,
А солнце наше - из свечей.

Рассчитаны движенья наши.
Суфлер - вот наше волшебство,
И сами мы, кумиры ваши, -
Актеры, больше ничего!
За нами можно волочиться
В честь нашей славе и красе,
Мы даже любим тем гордиться -
Мы те же женщины, как все.
Поклонников у каждой вволю,
На сцену явится едва!
И на мою, признаться, долю
Их также есть десятка два!

Они болтливы все, любезны,
И даже остры на полдня,
Притом они мне и полезны:
Они так хвалят все меня!
В честь мне дрожат в театре стены
От их здоровых, крепких рук,
А я за то порой со сцены
Им глазки делаю - всем вдруг!

<1841>

169. Из повести "В Сардинии"

Если жизнь ослепит блеском счастья глаза,
Даст на счастье обет,
Да изменит... солжет... и наступит гроза, -
Есть терпенье для бед,
Есть для горя - слеза!

Если тот, с кем делить ты все тайны привык,
Чью ты руку сжимал,
Вдруг обидит тебя иль предаст хоть на миг, -
Есть для мести - кинжал,
Для проклятья - язык.

И на всё и за всё оживляющий вновь
В чем-нибудь есть ответ...
Лишь ничем не зальешь страстью полную кровь...
Гамм ответных нет
Без любви на любовь!

Под балконом тебя столько черных ночей
Я стерег от измен.
Сколько взоров кидал я тебе из очей,
Сколько сплел кантилен!-
Нет ответных речей!

Подожду... и уйду, как земле возвратят
Светлый день небеса...
Но уж завтра сюда не вернусь я назад...
Есть для горя - слеза,
Для отчаянья - яд!

<1842>

170. Песнь Марии

Из драмы "Материнское благословение"

В хижину бедную, богом хранимую,
Скоро ль опять возвращусь?
Скоро ли мать расцелую любимую,
С добрым отцом обнимусь?
Бледная, страшная, в грезах являлася
Мать моя часто ко мне,
И горячо я с мечтой обнималася,
Будто с родимой, во сне!..
Сколько, я думаю, к горю привычная,
Мать моя слез пролила...
Если б отсюда она, горемычная,
Речь мою слышать могла,
Я закричала б ей, - пусть не пугается:
"Жизнь для меня не тошна.
Матушка! дочь твоя с горем не знается:
Замуж выходит она!"

<1842>

171. Из водевиля "Кольцо маркизы, или ночь в хлопотах"

Недолго нас незнанье мучит, -
Чуть закипит огонь в крови,
Сейчас же сердце нас научит
Всем тайнам языка любви.
Не верьте, если уверяем,
Что не понять нам слов иных,
А сами взоры потупляем,
Краснеем при намеках злых.
Притворство явно и безбожно!
Зачем бы взоры потуплять?
Того стыдится невозможно,
Что невозможно понимать!
Нам всё понятно чрезвычайно,
И существует под луной
В шестнадцать лет одна лишь тайна...
А иногда - и ни одной!..

<1842>

172. Портреты

1

Суд современный, грешный суд -
В нем судьи слепы, словно дети,
Он то решает в пять минут,
На что потребно пять столетий!
Людей-гигантов каждый год
У каждой множество эпохи,
А как потомство наведет
Свои правдивые итоги -
Увы! огромная толпа
Редеет, чуть не исчезает!..
Судьба на гениев скупа,
Она веками их рождает!..

2

Подчас войдет случайно в моду
Поэт, актер иль музыкант,
Который сам не думал сроду,
Что дал господь ему талант.
Но вот о нем все закричали
И докричались до того,
Что бюст счастливца изваяли,
Великим прозвали его...
А он? Он с бюстом чудно сходен:
Он так же точно, как и бюст,
Формально никуда не годен,
Ни в чем не грешен, тих и пуст!

3

С кого не пишем мы портретов?..
Богач, без мозга, без души,
Нам задал несколько обедов -
Скорей портрет с него пиши!
Тотчас чудес о нем наскажут,
Опишут жизнь его в два дни
И исторически докажут,
Что он Горацию сродни.
Полна хвалами биографья,
Где строчка каждая ложна
И где жена его Агафья
Агатой важно названа...

4

Иной полвека делал зло,
Труслив, бессовестен, продажен,
Но счастье плуту повезло,
И вдруг он стал спесив и важен.
У всех поклонников своих
На стенках тщательно повешен,
Он на портрете добр и тих,
Как агнец, кроток и безгрешен,
Но разгляди его вполне,
В оригинале - не в картине:
Ему б висеть не на стене,
Ему висеть бы на осине!

5

Иной, напротив, щедр и знатен,
Прилично вел себя всегда,
И громких дел, и черных пятен
Равно душа его чужда.
Он добр и пуст, и слава богу!
Ему зевать бы да толстеть,
Но и к нему нашло дорогу
Желанье - в рамке повисеть.
Занятий не берет он в руки,
Чужим умом дела ведет,
А сам от праздности и скуки
Свои портреты издает...

6

Какой-нибудь писатель странный
Во сне увидит сгоряча,
Что он из тысячи избранный,
И ну писать, писать с плеча!
Почуяв лавры над главою,
Тотчас он тиснул свой портрет,
С улыбкой гордою и злою,
"Как Байрон, гордости поэт".
Но байроническою миной
Он никого не удивил...
Он поросенка в коже львиной
Напомнил всем - и насмешил!

7

В иной актрисе нет приметы
Ума, таланта и души,
Но пишут все с нее портреты
За то, что глазки хороши.
Актер на сцене фарсирует,
А в частной жизни с ним сойдись -
Облобызает и надует,
А ты ему же подивись!
Вот он: портрет его так важен!
Вообразить не станет сил,
Что и душою он продажен,
Да и способностями хил!

8

Суд современный, грешный суд -
В нем судья слепы, словно дети,
Он то решает в пять минут,
На что потребно пять столетий!
Людей-гигантов каждый год
У каждой множество эпохи,
А как потомство наведет
Свои правдивые итоги -
Увы! огромная толпа
Редеет, чуть не исчезает!..
Судьба на гениев скупа,
Она веками их рождает!..

<1842>

173. Из рецензии на "Русский патриот. Отечественное песнопение..."

Привет русскому патриоту

Умолкни в мире глас наветов,
Склони главу, подлунный свет,
И громко грянь творцу приветов
Нелицемерный свой привет!
Сей дивный муж твореньем новым
Днесь всю Европу огласил
И в нем весь мир приветным словом
Без исключенья подарил!
Когда, сознав в душе отвагу,
Свою он книгу издавал,
То даже серую бумагу
Приветом братским обласкал.
И пусть жестокие зоилы
Все скажут: в книге толку нет!
Лишь были б перья да чернилы -
И им напишет он привет.
Проснется правда, зла каратель,
Потомство взглянет и найдет,
Что рифм приветственный слагатель
Был гений, "русский патриот".
И если в гору, полный жару,
Его не вывезет Пегас, -
Оно прогоны даст на пару
Для отправленья на Парнас!

<1842>

174. Из рецензии на "Пять стихотворений Н. Ступина..."

У нее, как у страдальца,
Неприятный желтый цвет;
Шириной она в два пальца,
В ней на палец толку нет.
При журнале на узоре,
Может быть, читатель мой,
Вы видали инфузорий -
Вот портрет ее живой!
По формату, по сюжету
Неописанно мала,
Странно, как, на диво свету,
В свет в наш век она зашла!
Всех возможных предприятий
Удивительней она:
Для нуждающихся братий,
Говорят, сотворена.
За усердье честь и слава
И еще бы кое-что, -
Но, нам кажется, в ней, право,
Не нуждается никто!
Видно, ей погибнуть вмале
Жребий горький предстоит.
Вот, послушайте, в начале
Что наш автор говорит:
"Доселе я не торговал
Небесным даром вдохновенья,
Ни дум, ни чувств не продавал,
Не продавал воображенья.
Зачем теперь я изменил
Обет души, обет смиренный,
Перо печатью заменил
И в торг пускаюся презренный?"

<< (Стр.7 и 9) >>

В самом деле, для чего вы
Изменили свой обет?
Сами ж вы, держась основы,
Говорите, наш поэт:

"Кто для земных, для мелких нужд
Продаст небесный дар за злато,
Корыстолюбия не чужд,
Готов платить святою платой
За хлеб, за деньги на вино, -
Ужель в душе его презренной
Есть чувство светлое одно,
Ужель певец он вдохновенный?"

<< (Стр.17 и 18) >>

Но пора беседе нашей
Положить конец давно,
А то больше книге вашей
Выйдет взгляд наш неравно.
В заключенье допустите
Вам совет полезный дать:
Строже впредь обет храните -
Грех обеты нарушать!

<1842>

175

Еще звено от цепи вековой
Оторвалось и с грохотом упало
Туда, где всё берет свое начало,
Где всё конец находит роковой,
Где спят года и славы и позора.
Еще к векам забвенным прибыл год -
И нет его! Он снова не придет,
Но нет ему и тяжкого укора!
Что начертал неумолимый рок,
Сбылося то по воле провиденья:
Не он был скуп на наслажденья,
А жребий мира был жесток!

<1843>

176. Кабинет восковых фигур

Из Вены, в человеческий рост,
Содержащий более 125 частию вращающихся фигур
Или автоматов, групп и изображений
Предметов исторических и мифологических,
Из коих многие целые из воску.
Каждый день с 4 до 9 часов пополудни
Показываются публике
При великолепном освещении

Кто не учился в детстве в школах,
Историй мира не читал,
Кто исторических героев
В натуре видеть не желал,
И кто в часы уединенья,
В часы вечерней тишины
Не рисовал воображеньем
Картин геройской старины?
Чтоб оживить свои идеи,
О чем мечтала старина,
Так вы идите в галерею,
Идите в дом Осоргина.
Там всё, что умерло и сгнило,
Мы оживили навсегда.
Оно и дешево и мило:
Ей-ей, смотрите, господа!
Чем вам по Невскому слоняться,
Морозить уши и носы,
Идите с прошлым повидаться,
Смотреть истлевшие красы.
Там целый ряд былых деяний
Людей умерших и живых
Предстанет в пышных одеяньях
В лице героев восковых.
Вы их с вниманьем рассмотрите, -
Довольны будете собой,
Притом художнику дадите
За труд награду с похвалой.
Взойдете - прямо перед вами
Стоит задумавшись один,
Тальма, прославленный людями,
Французской сцены исполин.
Его французы все любили,
Он их героев представлял;
Как мы их лица оживили,
Так он их страсти оживлял.
Иван Иваныч Штейнигер-с
С саженной бородою,
Он был в немецком городе-с
Когда-то головою.
А вот Вильгельм Васильевич
Тель, парень молодой;
Он славно дрался с немцами
За город свой родной.
Он - штука не последняя -
В историю попал,
Хоть в жизнь свою истории
Ни разу не читал.
А жил-то он в Швейцарии
В то время, когда там
Жил Геслер, злой правитель их,
Всех щелкал по ушам.
Там этому-то Геслеру
Тель как-то нагрубил.
У Теля сын был маленький,
Отец его любил.
Ну, Геслер и велел ему,
Чтоб в сына он стрелял
И яблоко с главы его
Стрелой своею снял.
С тоскою Тель прицелился,
Вдруг воздух завизжал,
Все вскрикнули от радости -
Он в яблоко попал.
Всё это здесь представлено,
Всяк сделан как живой:
Сам Геслер, Тель, жена его,
И сын, и тесть седой -
Картина интересная.
Да что тут толковать,
Придите, так увидите -
Мы рады показать.
Вот лорд Кохрен, британец храбрый,
Одет в пурпуровый мундир;
И с ним Миаули отважный,
Известный греков командир.
И предводитель фильелинов,
Искавший счастия людей
И храбро дравшихся за греков
Для славы собственной своей;
Фабвье, полковник знаменитый,
Порядку греков он учил,
От императора французов
Он крест французский получил.
Встречался с турками он редко,
Да больно турок не любил,
Хотя и редко, да уж метко
При каждой встрече колотил.
К ним турка смуглого с посланьем
Паша египетский прислал,
Тот турок, полн негодованья,
Вождям посланье отдавал.
А здесь рожденный для короны,
Еще в младенческих летах,
Представлен сын Наполеона
У юной мамки на руках.
С дитяти глаз она не сводит,
Его лелеет, веселит,
С ним на руках весь день проводит,
Всю ночь у ног его сидит.
Смотрите больше на ребенка:
Печать несчастия на нем,
Рейштадтским герцогом он умер,
Родился римским королем.
А здесь царевна молодая
Во всей красе, во цвете лет,
С тоскою взоры устремляет
В последний раз на божий свет.
Пред нею, преклонив колена,
Стоит Мельвиль, седой старик,
Товарищ гибельного плена,
Главою грустною поник.
Вокруг, в тревожном ожиданьи,
С слезами фрельны на глазах
Сидят, прощаясь до свиданья
В блаженной жизни, в небесах.
Вот графы Кентский и Шревсбури,
И мрачен их печальный взор,
Они несут, как тучи бурю,
Царевне грозный приговор.
Еще вблизи от эшафота,
С улыбкой зверства на устах,
Стоит отверженец народа,
Палач с секирою в руках.
При первом взгляде на картину
Все фибры сердца задрожат,
Ведь это страшная кончина
Несчастной Марии Стюарт!!!
Ах, вот еще про этого,
Совсем было забыл,
Когда взойдете в двери вы,
Тут немец прежде был,
Сидит он, как оглянетесь,
Весь в черном, небольшой,
Так вы ему не кланяйтесь,
Он мертвый, восковой.
Знать, это Шульт, хозяин сам,
Сначала думал я,
Да что-то больно пристально
Он смотрит на меня.
Тут я и образумился -
Знать, это не живой,
Взглянул тотчас же в книжечку:
Ах точно, восковой.
Он Пальмом прозывается,
В Нюрнберге прежде жил,
Да книжечку какую-то
Про немцев сочинил.
Книжонка-то пустячная,
Да франков он ругал,
Так автора несчастного
Француз и расстрелял. -
А вот, пленительна как счастье,
Стройна как дикая сосна,
Царица неги, сладострастья
Сидит, детьми окружена.
Она бела, как снег ваш хладный,
Как ваши зори, румяна,
Как летний вечер ваш отрадна,
Как цвет полуденный, нежна.
Кто молод, в ком бушуют страсти,
Кто их не в силах победить,
Кто любит негу сладострастья,
Кто может пламенно любить, -
Вы не ходите в галерею,
Не пробуждайте сердца сон,
Не оживить вам Галатею,
Как оживил Пигмалион.
Венера сердцем овладеет,
Все чувства страсти пробудит,
Она и старость разогреет,
А юность? - в прах испепелит.
А здесь две старушоночки
Танцуют менуэт.
Величиной с котеночка,
А 70 лишь лет,
И рожицы умильные,
Улыбка на устах,
Старушки щепетильные,
Смешны ну так, что страх!
Ну вот и Кант, философ славный,
А вот и Лютер, Меланхтон,
Вольтер, писатель презабавный,
Сатирик злой и атеист.
А здесь сидит его патрон,
Великий Фридрих, бич австрийцев,
Король, писатель и артист.
О вы, седые дипломаты,
О вы, читатели газет,
Есть и для вас в моей палате
Презанимательный предмет.
Сюда, сюда, Кузьма Петрович,
Сюда, сюда, почтенный Шпак,
Взойдите прямо и смотрите,
Немного вправо, точно так:
Преинтересная картина -
Пред вами рядышком стоят
И черноокая Христина,
И черноусый Фердинанд. -
Хотите видеть в отдаленьи
От пулей, ядер и огня
Картину грозного сраженья
И смерть французского вождя, -
Смотрите: бледный, помертвелый,
На трупе бранного коня
Лежит Моран, беспечно смелый,
Средь грозной битвы и огня.
Он был убит под Люнебургом,
Который храбро защищал,
И эту сцену в Петербурге
Теперь кто б видеть не желал?
Смотрите ж, вот она: всё мрачно,
Вождя любимого всем жаль,
На лицах воинов бесстрашных
И безнадежность и печаль,
А их доспехи боевые
Сребром и золотом горят,
Все эти лошади - живые,
Все эти люди говорят!
А здесь Махмуд, султан турецкий,
Среди наложниц молодых,
И азиятских, и немецких,
И итальяночек живых.
Потом Антония-девица,
Она с усами, с бородой,
Хотя с усами не годится
Ходить девице молодой.
А вот и тот, кто целый мир
Геройской славой изумил,
Пред кем Европа трепетала,
Чье слово чтилось как закон,
Чье имя храбрых ужасало,
Кто прежде был Наполеон.
Но смерть героя не щадила,
Как он при жизни не щадил, -
Она великого сразила,
Как он всю жизнь свою разил;
Под пышным черным балдахином
Лежит герой Наполеон,
Вокруг его стоят уныло
Маршал Бертран и Монтолон,
Вокруг развешаны знамена,
Трофеи славы и побед,
Под ними меч Наполеона,
Который знает целый свет.
Кто ж это в бархатной скуфейке,
С крестом французским на груди,
Сидит так смирно на скамейке,
На гроб так пристально глядит?
То славный Гете современник,
Писатель с чувством и умом,
То славный веймарский советник
Виланд, вы знаете об нем;
Виланд и Гете нам знакомы,
И город Веймар нам сродни,
Под сенью царственного дома
Они так пышно расцвели.
Как сердцу русскому не биться,
Припомнив город нам родной,
Его державная царица
Была российскою княжной.
А здесь Франклин - в года былые
Он много истин нам открыл,
Открыл отводы громовые
И молний злобу усмирил.
Кто это кроткое созданье,
Кто эта дивная жена,
За что на горе и страданье
Она судьбой обречена?
Каким небесным выраженьем
Горят прекрасные глаза,
В чертах и кротость, и смиренье,
С ресницы катится слеза;
Вблизи страдалицы прекрасной
Истлевший череп и земля
Напоминают ей всечасно
Тщету земного бытия.
Ее назвать я вам не смею,
Она не здешняя жена,
Пред нею мир благоговеет,
Она для неба создана!-
А это просто чучело,
Стоит такой смешной,
В старинной шапке с бантиком,
С небритой бородой.
Стоит да ухмыляется,
Как лошадь на овес,
Да так и заливается,
Такую дичь понес.
Какой-то вальс чувствительный
Орган его поет,
Ну просто так разительно,
Что всякого проймет;
Из воску весь составлен он,
А как живой стоит,
Одно мне в нем не нравится -
Совсем не говорит.
Приятно б побеседовать -
Он много, чай, видал,
Когда с своей шарманкою
В Неметчине гулял.
Известно, что в Неметчине
Не то, что на Руси,
И бабы словно барыни,
Поди-ко расспроси!
Да вот хоть эта барыня,
Ведь с прялкою сидит,
А тоже, смотришь, в чепчике,
Да как еще вертит.
Смешная, но преумная,
Уж видно по глазам,
Читает, верно, книги всё -
Да только по складам.
А вот еще компаньица,
Прекраснейший народ,
Картежники да пьяницы,
Один из них урод,
Не знает он приличия,
Зевает за столом -
Но, верно, невоспитанный.
И платье-то на нем
Не то, что на хозяине.
Вот этот так дантист,
Носина преогромнейший,
Должно быть что артист.
Одет весьма прилично он,
Да только без очков:
Известно, что красавицы
Не любят старичков.
А он вот с этой девушкой
Ну, знаете, тово.-
Да кто не куртизоловал?
Так это ничего.
На свадьбе же серебряной
Не всё ведь только есть,
Жена, старушка дряхлая,
Успела надоесть.
Да к ней же подбирается
Какой-то там чудак,
Хоть стар, да, впрочем, кажется,
Что парень не дурак,
Он с розочкою аленькой
Изволит подходить,
А женщине, да старенькой,
Ведь можно всем польстить.
Проклятые картежники -
Отдельный уж народ,
Один из них хоть седенький,
А видно, что урод.
К себе он карты лучшие
Изволит подбирать,
Товарищ же вполпьяна, -
Так выгодно играть.-
А... баум, ну точно наш,
Такая же битка,
Как липочку ощиплет вас,
Проворная рука.
Вот здесь так чудо-девушка,
Бела и румяна,
Да что-то крепко спит она,
Должно быть что пьяна.
Как смотришь, так и хочется
Смотреть, не свел бы глаз,
Ведь этаких красоточек
Уж не найдешь у нас.
Хоть есть, конечно, славные,
Да знаете, не так,
Не слишком образованы,
Не скажут слова в смак.
А брат-то у красавицы
Уж парень пожилой,
Должно быть, из Японии,
Костюм такой смешной.
Халат на нем поношенный,
Из толстого сукна,
Веревкой подпоясанный,
Как сторы у окна.-
А вот еще оказия,
Ну кто б подумать мог,
Ренель, старушка дряхлая,
Родила разом трех.
Мадам Капель из Австрии
Шесть разом родила -
Да, впрочем, баба крепкая
Лет в 30, не стара;
Все мальчики смирнехонько
На столике лежат,
У столика их матери,
Как есть, они сидят.-
Вот штука любопытная,
А страшно посмотреть,
Такой ужасной смертию
Не дай бог умереть.-
А рожи все прегадкие,
Смотреть - так страх берет,
Так, кажется, и бросится
Да кожу обдерет.
Ужасная история:
Какой-то граф весной
Отправился в Германию
Со всей своей семьей,
Наследство пребогатое
Он ехал получать.
В корчме остановилися
От бури ночевать.
Давно уж все по комнатам
Особым разошлись
И спать, когда всё стихнуло,
Покойно улеглись;
Вдруг страшные разбойники
Напали на корчму,
Сам грозный Гран-Диаволо,
Нет спуску никому!!
И старого, и малого,
И женщин, и мужчин
Колотят напропалую,
Не спасся ни один.
Всё живо так представлено,
Так жалостно глядят
Все графские дитяточки,
И видно, что кричат.
Граф, стиснутый злодеями,
Стоит уж чуть живой,
Слуга его валяется
С разбитой головой.
Тут сам и Гран-Диаволо,
Сердито так глядит,
Он держит нитку жемчугу
И спрятать норовит,
А может быть, и четки то,
Известно, что бандит
Сначала богу молится,
А после уж кутит, -
Ба, ба, а это что за рожи,
А это что за генерал?
Зачем себе и адъютанту