История государства Российского. Том VI - 04

Величественные Кремлевские стены и башни равномерно воздвигнуты Иоанном: ибо древнейшие, сделанные в княжение Димитрия Донского, разрушились, и столица наша уже не имела каменной ограды Антон Фрязин в 1485 году, июля 19, заложил на Москве-реке стрельницу, а в 1488 другую, Свибловскую, с тайниками, или подземельным ходом; Италиянец Марко построил Беклемишевскую; Петр Антоний Фрязин две, над Боровицкими и Константино-Еленскими воротами, и третию Фроловскую; башня над речкою Неглинною совершена в 1492 году неизвестным Архитектором. Окружили всю крепость высокою, твердою, широкою стеною, и Великий Князь приказал сломать вокруг не только все дворы, но и церкви, ycтавив, чтобы между ею и городским строением было не менее ста девяти саженей. Таким образом Иоанн украсил, укрепил Москву, оставив Кремль долговечным памятником своего Царствования, едва ли не превосходнейшим в сравнении со всеми иными Европейскими зданиями пятого-надесять века. - Последним делом Италиянского зодчества при сем Государе было основание нового Архангельского собора, куда перенесли гробы древних Князей Московских из ветхой церкви Св. Михаила, построенной Иоанном Калитою и тогда разобранной. - Кроме зодчих, Великий Князь выписывал из Италии мастеров пушечных и серебреников. Фрязин, Павел Дебосис, в 1488 году слил в Москве огромную Царь-пушку. В 1494 году выехал к нам из Медиолана другой художник огнестрельного дела, именем Петр. Италиянские серебреники начали искусно чеканить Русскую монету, вырезывая на оной свое имя: так, на многих деньгах Иоанна Васильевича видим надпись: Aristoteles: ибо сей знаменитый Архитектор славился и монетным художеством (сверх того лил пушки и колокола). - Одним словом, Иоанн, чувствуя превосходство других Европейцев в гражданских искусствах, ревностно желал заимствовать от них все полезное, кроме обычаев, усердно держась Русских; оставлял Вере и Духовенству образовать ум и нравственность людей; не думал в философическом смысле просвещать народа, но хотел доставить ему плоды наук, нужнейшие для величия России. - Теперь обратимся к государственным происшествиям.
Запад России, Немцы и Литва были предметом Иоаннова внимания. Князь Феодор Юрьевич Шуйский, несколько лет властвовав во Пскове как Государев наместник и сведав, что тамошние граждане, не любя его, послали к Великому Князю требовать себе иного Правителя, уехал в Москву. Псковитяне желали вторично иметь своим Князем Ивана Стригу, или Бабича, или Стригина брата Князя Ярослава: Государь дал им последнего, сказав, что первые нужны ему самому для ратного дела. В то же время Псковитяне известили Иоанна о неприятельском расположении Ливонского Ордена. Еще не минул срок перемирия, заключенного ими с Магистром в 1463 году на девять лет, когда Немцы, подведенные Русскими лазутчиками, сожгли несколько деревень на берегах Синего озера: Псковитяне, казнив своих изменников, удовольствовались жалобами на вероломство Ордена. В 1471 году Магистр прислал брата своего сказать им, что он намерен переселиться из Риги в Феллин и желает соблюсти дружбу с ними, требуя, чтобы они не вступались в землю и воды за Красным городком. Псковитяне ответствовали, что Магистр волен жить, где ему угодно; что мир с их стороны не будет нарушен, но что упомянутые места издревле суть достояние Великих Князей. Условились решить спор на общем съезде и назначили время. Уже Иоанн, замышляя быть истинным Государем всей России, не считал дел Псковских или Новогородских как бы чуждыми для Москвы: он послал своего Боярина выслушать требования ордена; но переговоры, бывшие в Нарве и в Новегороде, не имели успеха: Немецкие Послы уехали назад с досадою, и Великий Князь, исполняя желание Псковитян, отправил к ним войско, составленное из городских полков и Детей Боярских, коими предводительствовал славный муж, Князь Даниил Холмский, имея под своим начальством более двадцати Князей. Чиновники Псковские, встретив сию знатную рать с хлебом и с медом, удивились ее многочисленности, так, что она едва могла поместиться в городе, за рекою Великою. Холмский нетерпеливо желал вступить в Ливонию: к несчастию, сделалась оттепель в Декабре месяце; реки вскрылись; не было ни зимнего, ни летнего пути; воины скучали праздностию, а граждане убытком, ибо должны были безденежно кормить и людей и коней. С Москвитянами пришло несколько сот Татар: сии наемники силою отнимали у жителей скот и разные запасы, пока Холмский строгостию не унял их, определив, что город обязан ежедневно давать на содержание полков.
Но сей убыток был вознагражден счастливыми следствиями. Слух о прибытии Московской рати столь испугал Магистра и епископа дерптского, что они немедленно прислали своих чиновников для возобновления мира: первый на двадцать пять, а второй на тридцать лет, с условием, чтобы Немцам не вступаться в земли Псковитян, давать везде свободный путь их купцам и не пропускать в Россию из Ливонии ни меда, ни пива. В сем договоре участвовали и Новогородцы, коих войско также готовилось действовать против ордена вместе с Великокняжеским. Так Иоанн вводил единство в систему внешней Политики Российской, к крайнему беспокойству наших западных соседей, видевших, что Новгород, Псков и Москва делаются одною державою, управляемою Государем благоразумным, миролюбивым, но решительным в намерениях и сильным в исполнении. Получив известие, что Магистр и Правительство Дерптское клятвою утвердили мирные условия, Князь Холмский возвратился в Москву с честию и с даром двухсот рублей от признательных Псковитян, которые особенною грамотою, отправленною с гонцом, изъявили благодарность Иоанну за его милостивое вспоможение.
Но Великий Князь не был доволен ни ими, ни Холмским: ими за то, что они дерзнули, вместо знатных людей, прислать к нему гонца; а Князь Холмский заслужил гнев Иоаннов какою-то виною, вероятно, не умышленною: ибо сей Государь, строгий по нраву и правилам, скоро простил ему оную, взяв с него клятвенную грамоту следующего содержания: "Я, Князь Данило Дмитриевич Холмский, бил челом Государю за мою вину посредством Господина Геронтия Митрополита и Епископов: во уважение чего он простил меня, слугу своего; а мне, Князю Данилу, быть ему верным до конца жизни и нс искать службы в иных землях. Когда же преступлю клятву, да лишуся милости Божией и благословения Пастырского в сей век и в будущий: Государь же и дети его вольны казнить меня", и проч. Сверх того Вельможи дали восемь поручных грамот за Холмского, обязываясь, в случае его измены, внести в казну две тысячи рублей. Иоанн же, в знак искреннего прощения, пожаловал Князя Даниила Боярином.
Псковитяне, услышав о гневе Государя, немедленно отправили к нему Князя Ярослава Васильевича с тремя Посадниками и многими Боярами: Иоанн не пустил их к себе на глаза, даже в город, так что они, простояв пять дней в шатрах на поле, должны были ехать обратно; наконец, смягченный их скорбию и новым торжественным Посольством, сей хитрый Государь принял от них в дар сто пятьдесят рублей и милостиво объявил, что будет править своею Псковскою отчиною согласно с древними грамотами Великих Князей: то есть он хотел, наблюдая во всем достоинство Монарха, приучить и вельмож и граждан к благоговению пред его священным саном и, грозя внешним неприятелям, умножал внутреннюю силу России строгим действием Самодержавной власти.
Доселе Иоанн не имел никаких известных дел, ни сношений с Литвою, сильным ударом меча исхитив из ее рук Новгород и до времени оставляя Казимира тщетно злобиться на Россию. Одни Псковитяне пересылались с сим Королем, желал дружелюбно утвердить границы между его и своими владениями. С обеих сторон честили и дарили Послов, съезжались сановники на рубеже и не могли согласиться в прениях. Сам Казимир был в Полоцке, обещался собственными глазами осмотреть все спорные места, но не сдержал слова. Лаская Псковитян, он давал им чувствовать, что признает их народом вольным, независимым от Москвы и готов всегда жить в дружбе с ними. Осенью в 1473 году открылись неприятельские действия между Москвитянами и Литвою. Первые, ограбив город Любутск, ушли назад с добычею и с пленниками; а Любчане напали на Князя Симеона Одоевского, Российского подданного, убили его в сражении, но не могли ничего завоевать в наших пределах. Вероятно, что сей случай заставил Казимира отправить в Москву посла, именем Богдана, или с жалобами, или с дружественными предложениями, на которые Иоанн ответствовал ему чрез своего Посла, Василия Китая: следствием было то, что сии Государи остались только внутренне неприятелями, не объявляя войны друг другу.
Хитрая политика Иоаннова еще яснее видна в делах Ординских сего времени. Царь Казанский жил тогда спокойно и не тревожил России, однако ж был опасным для нас соседом: чтобы иметь в руках своих орудие против Казани, Великий Князь подговорил одного из ее Царевичей, Муртозу, сына Мустафы, к себе в службу и дал ему Новгородок Рязанский с волостями.
Хан Таврический, или Крымский, знаменитый Ази-Гирей, умер около 1467 года, оставив шесть сыновей: Нордоулата, Айдара, Усмемаря, Менгли-Гирея, Ямгурчея и Милкомана, из коих старший, Нордоулат, заступил место отца, но, сверженный братом, Менгли-Гиреем, искал убежища в Польше. Сие обстоятельство и союз Казимиров с неприятелем Таврической Орды, Ханом Волжским, Ахматом, возбудив в Менгли-Гирее недоверие к Королю Польскому, дали мысль прозорливому Иоанну искать дружбы нового Царя Крымского, посредством одного богатого Жида, именем Хози Кокоса, жившего в Кафе, где купцы наши часто бывали для торговли с Генуэзцами. Зная по слуху новое могущество России и личные достоинства Государя ее, Менгли-Гирей столь обрадовался предложению Иоаннову, что немедленно написал к нему ласковую грамоту, привезенную в Москву Исупом, шурином Хози Кокоса. Так началася дружелюбная связь между сими двумя Государями, непрерывная до конца их жизни, выгодная для обоих и еще полезнейшая для нас: ибо она, ускорив гибель Большой, или Золотой, Орды и развлекая силы Польши, явно способствовала величию России.
Иоанн послал в Крым толмача своего Иванчу, желая заключить с Ханом торжественный союз; а Менгли-Гирей в 1473 году прислал в Москву чиновника Ази-Бабу, который именем его клятвенно утвердил предварительный мирный договор между Крымом и Россиею, состоящий в том, что Царю Менгли-Гирею, Уланам и Князьям его быть с Иоанном в братской дружбе и любви, против недругов стоять заодно, не воевать Государства Московского, разбойников же и хищников казнить, пленных выдавать без окупа, все насилием отнятое возвращать сполна и с обеих сторон ездить Послам свободно без платежа купеческих пошлин. - Вместе с Ази-Бабою отправился в Крым Послом Боярин Никита Беклемишев, коему, сверх упомянутого мирного договора, даны были еще прибавления: первое в таких словах: "Ты, Великий Князь, обязан слать ко мне, Царю, поминки , или дары ежегодные". Государь велел Беклемишеву согласиться на сие единственно в случае неотступного Ханского требования. Во втором прибавлении Иоанн обещался действовать с Менгли-Гиреем совокупно против Хана Золотой Орды, Ахмата, если он (Менгли-Гирей) сам будет помогать России против Короля Польского. - Никита Беклемишев должен был увериться в приязни ближних Князей Царевых, одарить их соболями, заехать в Кафу, изъявить благодарность Хозе Кокосу за оказанную им услугу в сношениях с Крымским Царем и требовать от тамошнего Консула, чтобы Генуэзцы выдали Российским купцам отнятые у них товары на две тысячи рублей и впредь не делали подобного насилия, вредного для успехов взаимной торговли.
Беклемишев возвратился [15 Ноября 1474 г.] в Москву с Крымским Послом, Довлетском Мурзою, и с клятвенною Ханскою грамотою, на коей Иоанн в присутствии сего Мурзы целовал крест в уверение, что будет точно исполнять все условия союза. - Довлетек жил в Москве четыре месяца и поехал назад в Тавриду с Великокняжеским чиновником, Алексеем Ивановичем Старковым, коего наказ состоял в следующем: "Сказать Хану . Князь Великий Иоанн челом бьет . Ты пожаловал меня себе братом и другом, чтобы нам иметь общих приятелей и врагов: благодарствую за твое жалованье. - Ты хочешь, чтобы я принял к себе Зенебека Царевича: в минувшее лето он просился в мою службу; но я отказал ему, считая его твоим недругом: ныне послал за ним в Орду, чтобы сделать тебе угодное. - Мы взаимно обязались крепким словом любви по нашей Вере: не преступай клятвы; я исполню свою". Но в сем заключенном между Россиею и Крымом договоре не упоминалось именно ни об Ахмате, ни о Казимире: Иоанн не обязывался воевать с первым, ибо Менгли-Гирей не дал клятвы действовать вместе с Россиею против последнего. Старков долженствовал объявить Хану, что одно не может быть без другого. Сверх того ему велено было жаловаться на Кафинских Генуэзцев, ограбивших какого-то Российского Посла и наших купцов: в случае неудовлетворения Иоанн грозил силою управиться с сими разбойниками. - Наконец Посол Московский имел приказание вручить дары Манкупскому Князю Исайку (из благодарности за дружелюбное принятие Никиты Беклемишева) и разведать чрез Хозю Кокоса, сколько тысяч золотых готовит сей Владетель в приданое за своею дочерью, которую он предлагал в невесты сыну Великого Князя, Иоанну Иоанновичу. Известно, что Манкуп (ныне местечко в Тавриде, на высокой неприступной горе), был прежде знаменитою крепостию и назывался городом Готфским : ибо там с третьего века обитали Готфы Тетракситы, Христиане Греческой веры, данники Козаров, Половцев, Моголов, Генуэзцев, но управляемые собственными Властителями, из коих последний был сей Исайко, приятель Иоаннов по единоверию.
Старков не мог исполнить данных ему повелений: ибо все переменилось в Тавриде. Брат Ханский Айдар, собрав многочисленную толпу преданных ему людей, изгнал неосторожного Менгли-Гирея, бежавшего в Кафу к Генуэзцам. Скоро явился на Черном море сильный Турецкий флот под начальством Визиря Магометова, Ахмета Паши; сей искусный Вождь, пристав к берегам Тавриды, в шесть дней овладел Кафою, где в первый раз кровь Русская пролилася от меча Оттоманов: там находилось множество наших купцев; некоторые из них лишились жизни, другие имения и вольности. Генуэзцы ушли в Манкуп, как в неприступное место; но Визирь осадил и сию крепость. Пишут, что ее начальник, выехав на охоту, был взят в плен Турками и что осажденные, потеряв бодрость, искали спасения в бегстве, гонимые, убиваемые неприятелем. Истребив до основания державу Генуэзскую в Тавриде, более двух веков существовавшую, и покорив весь Крым Султану, Ахмет Паша возвратился в Константинополь с великим богатством и с пленниками, в числе коих был и Менгли-Гирей с двумя братьями. Султан обласкал сего Хана, назвал законным Властителем Крыма и, велев изобразить его имя на монете, отправил господствовать над сим полуостровом в качестве своего присяжника. - Но Менгли-Гирей, еще не успев восстановить в Тавриде порядка, разрушенного Турецким завоеванием, был вторично изгнан оттуда Ахматом, Царем Золотой Орды, которого сын, предводительствуя сильным войском, овладел всеми городами Крымскими.
Иоанн, огорченный новым бедствием Менгли-Гирея, в то же время сведал, что Ахмат, добровольно или принужденно, уступил Тавриду Царевичу Зенебеку, который прежде искал службы в России. Зенебек, став Ханом Крымским, не ослепился своим временным счастием, предвидел опасности и прислал в Москву чиновника, именем Яфара Бердея, узнать, может ли он, в случае изгнания, найти у нас безопасное убежище. Великий Князь ответствовал ему чрез гонца: "Еще не имея ни силы, ни власти и будучи единственно Козаком , ты спрашивал у меня, найдешь ли отдохновение в земле моей, если конь твой утрудится в поле? Я обещал тебе безопасность и спокойствие. Ныне радуюсь твоему благополучию; но если обстоятельства переменятся, то считай мою землю верным для себя пристанищем". Сей гонец должен был изъясниться с Зенебеком наедине и предложить ему возобновление союза, заключенного между Россией и Менгли-Гиреем.
В сем сношении не было слова о Царе Большой Орды, Ахмате, который, несмотря на свое неудачное покушение смирить Иоанна оружием, еще именовался нашим верховным Властителем и требовал дани. Пишут, что Великая Княгиня София, жена хитрая, честолюбивая, не преставала возбуждать супруга к свержению ига, говоря ему ежедневно: "Долго ли быть мне рабынею Ханскою?" В Кремле находился особенный для Татар дом, где жили Послы, чиновники и купцы их, наблюдая за всеми поступками Великих Князей, чтобы извещать о том Хана: София не хотела терпеть столь опасных лазутчиков; послала дары жене Ахматовой и писала к ней, что она, имев какое-то видение, желает создать храм на Ординском подворье (где ныне церковь Николы Гостунского): просит его себе и дает вместо оного другое. Царица согласилась: дом разломали, и Татары, выехав из него, остались без пристанища: их уже не впускали в Кремль. Пишут еще, что София убедила Иоанна не встречать Послов Ординских, которые обыкновенно привозили с собою басму , образ или болван Хана, что древние Князья Московские всегда выходили пешие из города, кланялись им, подносили кубок с молоком кобыльим и, для слушания Царских грамот подстилая мех соболий под ноги чтецу, преклоняли колена. На месте, где бывала сия встреча, создали в Иоанново время церковь, именуемую доныне Спасом на Болвановке . Однако ж, в надежде скоро видеть гибель Орды как необходимое следствие внутренних ее междоусобии, Великий Князь уклонялся от войны с Ахматом и манил его обещаниями; платил ему, кажется, и некоторую дань: ибо в грамотах, тогда писанных, все еще упоминается о выходе Ординском . В 1474 году был в Улусах наш Посол Никифор Басенков, а в Москве Ханский, именем Карачук: с последним находилось 600 служителей и 3200 торговых людей, которые привели 40000 Азиатских лошадей для продажи в России. В 1475 году Дьяк Иоаннов, Лазарев, возвратился из Большой Орды с известием, что Хан отпустил Венециянского Посла, Тревизана, в Италию морем, не изъявив желания воевать с Турками. Изгнав Менглп-Гирея из Крыма, Ахмат, ободренный сим успехом, велел гордо сказать Иоанну чрез Мурзу, именем Бочюка, чтобы он вспомнил древнюю обязанность Российских Князей и немедленно сам ехал в Орду поклониться Царю своему: Великий Князь дружелюбно угостил Бочюка, послал с ним в Улусы Тимофея Бестужева, вероятно, и дары, но не думал исполнять требования Ахматова.
В сие время мы имели сношения и с Иерсиею, где Царствовал славный Узун-Гассан, Князь племени Туркоманского, овладевший всеми странами Азии от Инда и Окса до Евфрата. Слыша о знаменитых успехах его оружия, деятельная Республика Венециянская отправила к нему Посла, именем Контарини, с предложением действовать общими силами против Магомета II. Контарини ехал туда через Польшу, Киев, Кафу, Мингрелию, Грузию и встретил в Экбатане чиновника Великокняжеского, Марка Руфа, Италиянского или Греческого уроженца, который имел переговоры с Царем Узуном. Великий Князь без сомнения искал дружбы Персидского завоевателя, с намерением угрожать ею Хану Большой Орды, Ахмату: сие тем вероятнее, что Узун-Гассан, семидесятилетний, но бодрый старец, вообще ненавидел Моголов, зависев некогда от Тамерлановых слабых наследников и владея южными берегами Каспийского моря, был в соседстве с Ахматовыми Улусами. Посол Московский отправился назад в Россию вместе с Персидским; в числе их спутников находился и Контарини: ибо - сведав, что Кафа завоевана Турками - он уже не хотел прежним путем возвратиться в Италию и вверил судьбу свою Марку Руфу, который взял с собою его и Монаха Французского, Людовика, называвшегося Патриархом Антиохийским и Послом Герцога Бургундского. Мы имеем описание их любопытного путешествия. Они ехали из Тифлиса через Кирополь , или Шамаху, богатую шелком , Дербент и Астрахань, где господствовали три брата, племянники Ахматовы. Город сей состоял из землянок, обнесенных худою стеною; а жители хвалились древнею торговою знаменитостию оного, сказывая, что ароматы, привозимые некогда в Венецию, шли от них Волгою и Доном. Тамошние купцы доставляли в Москву шелковые ткани, покупая в России меха и седла. Имя Великого Князя было особенно уважаемо в Астрахани за его щедрость и приязнь к ее Ханам, которые ежегодно отправляли к нему Посольства. Марко Руф и Контарини с величайшею осторожностию ехали по степям Донским и Воронежским, боясь хищных Татар; не видали ничего, кроме неба и земли; часто имели недостаток в воде; не находили ни верных дорог, ни мостов; сами делали плоты, где надлежало переправляться через реки, и восхвалили милость Божию, когда достигли благополучно до Рязанской области, лесной, малонаселенной, но обильной хлебом, мясом, медом и совершенно безопасной для путешественников. Выехав из Астрахани 10 Августа, они прибыли в Москву 26 Сентября в 1476 году, видев только два города на пути, Рязань и Коломну. Немедленно представленный Государю и три раза обедав за его столом вместе со многими Боярами, Контарини хвалит величественную Иоаннову наружность, осанку, приветливость, умное любопытство. "Когда я, - пишет он, - говоря с ним, из почтения отступал назад, сей Монарх всегда сам приближался ко мне, с отменным вниманием слушал мои слова; весьма, строго осуждал поступок нашего единоземца, Ивана Баптиста Тревизана, но уверял меня в своем особенном дружестве к Венециянской Республике; дозволил мне видеть и Великую Княгиню Софию, которая обошлась со мною весьма ласково, приказав, чтобы я кланялся от нее нашему Дожу и Сенату". Контарини жил в доме италиянского зодчего, Аристотеля, но ему велено было переехать в другой. Не имея денег для пути, он ждал их с нетерпением из Венеции. Между тем Великий Князь ездил осматривать границы юго-восточных областей своих, подверженных набегам степных Татар: когда же возвратился, то немедленно приказал, из уважения к Венециянской Республике, ссудить его из казны нужною суммою денег. Сверх того Контарини получил в дар тысячу червонцев и шубу. Перед отъездом обедая во дворце, oн должен был выпить серебряную стопу крепкого меда и взять ее себе в знак особенной Государевой благосклонности. Иоанн дозволил ему не пить, сказав, что иноземцы могут не следовать Русским обычаям, и, прощаясь с ним (в Генваре 1477 года) весьма милостиво, желал, чтобы Республика Венециянская осталась навсегда другом Москвы. В то же время Великий Князь отпустил и Монаха Французского, Людовика, который, называя себя Патриархом Антиохийским, но исповедуя Веру Латинскую, был задержан в Москве как обманщик: ходатайство Контариниево и Марка Руфа возвратило ему свободу. - Одним словом, Контарини, строго осуждая тогдашние нравы Россиян, их нетрезвость, грубость, любовь к праздности, говорит о личных свойствах и разуме Иоанна с великою похвалою.

Глава III. Продолжение государствования Иоаннова. 1475-1481 г.

Совершенное покорение Новагорода. Обозрение истории его от начала до конца. Рождение Иоаннова сына, Василия-Гавриила. Посольство в Крым. Свержение ига Ханского. Ссора Великого Князя с братьями. Поход Ахмата на Россию. Красноречивое послание Архиепископа Вассиана к Великому Князю. Разорение Большой Орды и смерть Ахмата. Кончина Андрея Меньшего, брата Иоаннова. Посольство в Крым.


Таким образом до Тибра, моря Адриатического, Черного и пределов Индии обнимая умом государственную систему Держав, сей Монарх готовил знаменитость внешней своей Политики утверждением внутреннего состава России. - Ударил последний час Новогородской вольности! Сие важное происшествие в нашей Истории достойно описания подробного. Нет сомнения, что Иоанн воссел на престол с мыслию оправдать титул Великих Князей, которые со времен Симеона Гордого именовались Государями всея Руси , желал ввести совершенное единовластие, истребить Уделы, отнять у Князей и граждан права, несогласные с оным, но только в удобное время, пристойным образом, без явного нарушения торжественных условий, без насилия дерзкого и опасного, верно и прочно: одним словом, с наблюдением всей свойственной ему осторожности. Новгород изменял России, пристав к Литве; войско его было рассеяно, гражданство в ужасе: Великий Князь мог бы тогда покорить сию область; но мыслил, что народ, веками приученный к выгодам свободы, не отказался бы вдруг от ее прелестных мечтаний; что внутренние бунты и мятежи развлекли бы силы Государства Московского, нужные для внешней безопасности; что должно старые навыки ослаблять новыми и стеснять вольность прежде уничтожения оной, дабы граждане, уступая право за правом, ознакомились с чувством своего бессилия, слишком дорого платили за остатки свободы и наконец, утомляемые страхом будущих утеснений, склонились предпочесть ей мирное спокойствие неограниченной Государевой власти. Иоанн простил Новогородцев, обогатив казну свою их серебром, утвердив верховную власть Княжескую в делах судных и в Политике; но, так сказать, не спускал глаз с сей народной Державы, старался умножать в ней число преданных ему людей, питал несогласие между Боярами и народом, являлся в правосудии защитником невинности, делал много добра и обещал более. Если Наместники его не удовлетворяли всем справедливым жалобам истцов, то он винил недостаток древних законов Новогородских, хотел сам быть там, исследовать на месте причину главных неудовольствий народных, обуздать утеснителей, и (в 1475 году) действительно, призываемый младшими гражданами, отправился к берегам Волхова, поручив Москву сыну.
Сие путешествие Иоанново - без войска, с одною избранною, благородною дружиною - имело вид мирного, но торжественного величия: Государь объявил, что идет утвердить спокойствие Новагорода, коего знатнейшие сановники и граждане ежедневно выезжали к нему, от реки Цны до Ильменя, навстречу с приветствиями и с дарами, с жалобами и с оправданием: старые Посадники, Тысячские, люди Житые, Наместник и Дворецкий Великокняжеские, Игумены, чиновники Архиепископские. За 90 верст от города ожидали Иоанна Владыка Феофил, Князь Василий Васильевич Шуйский-Гребенка, Посадник и Тысячский, Степенные, Архимандрит Юриева монастыря и другие первостепенные люди, коих дары состояли в бочках вина, белого и красного. Они имели честь обедать с Государем. За ними явились старосты улиц Новогородских; после Бояре и все жители Городища, с вином, с яблоками, винными ягодами. Бесчисленные толпы народные встретили Иоанна перед Городищем, где он слушал Литургию и ночевал; а на другой день угостил обедом Владыку, Князя Шуйского, Посадников, Бояр и 23 ноября [1475 г.] въехал в Новгород. Там, у врат Московских, Архиепископ Феофил, исполняя Государево повеление, со всем Клиросом, с иконами, крестами и в богатом Святительском облачении принял его, благословил и ввел в храм Софии, в коем Иоанн поклонился гробам древних Князей: Владимира Ярославича, Мстислава Храброго - и приветствуемый всем народом, изъявил ему за любовь благодарность; обедал у Феофила, веселился, говорил только слова милостивые и, взяв от хозяина в дар 3 постава ипрских сукон, сто корабельников (Нобилей, или двойных червонцев), рыбий зуб и две бочки вина, возвратился в свой дворец на Городище.
За днем пиршества следовали дни суда. С утра до вечера дворец Великокняжеский не затворялся для народа. Одни желали только видеть лицо сего Монарха и в знак усердия поднести ему дары; другие искали правосудия. Падение Держав народных обыкновенно предвещается наглыми злоупотреблениями силы, неисполнением законов: так было и в Новегороде. Правители не имели ни любви, ни доверенности граждан; пеклися только о собственных выгодах; торговали властию, теснили неприятелей личных, похлебствовали родным и друзьям; окружали себя толпами прислужников, чтобы их воплем заглушать на вече жалобы утесняемых. Целые улицы, чрез своих поверенных, требовали Государевой защиты, обвиняя первейших сановников. "Они не судьи, а хищники", - говорили челобитчики и доносили, что Степенный Посадник, Василий Ананьин, с товарищами приезжал разбоем в улицу Славкову и Никитину, отнял у жителей на тысячу рублей товара, многих убил до смерти. Другие жаловались на грабеж старост. Иоанн, еще следуя древнему обычаю Новогородскому, дал знать Вечу, чтобы оно приставило стражу к обвиняемым; велел им явиться на суд и, сам выслушав их оправдания, решил - в присутствии Архиепископа, знатнейших чиновников, Бояр - что жалобы справедливы; что вина доказана; что преступники лишаются вольности; что строгая казнь будет им возмездием, а для других примером. Обратив в ту же минуту глаза на двух Бояр Новогородских, Ивана Афанасьева и сына его, Елевферия, он сказал гневно: "Изыдите! вы хотели предать отечество Литве". Воины Иоанновы оковали их цепями, также Посадника Ананьина и Бояр, Федора Исакова (Марфина сына), Ивана Лошинского и Богдана. Сие действие самовластия поразило Новогородцев; но все, потупив взор, молчали.