Latin

История государства Российского. Том IX - 10

Total number of words is 4269
Total number of unique words is 2110
25.9 of words are in the 2000 most common words
38.8 of words are in the 5000 most common words
47.0 of words are in the 8000 most common words
Each bar represents the percentage of words per 1000 most common words.
В начале 1573 года открылся Сейм в, Варшаве, чтобы избрать Короля. Главными кандидатами были: 1) юный Эрнест, сын Императора Максимилиана; 2) Герцог д'Анжу, брат Карла IX; 3) Король Шведский или сын его, Сигизмунд; 4) Государь Российский. За первого ходатайствовали Послы Испанский и Максимилианов, за второго Французский, за третьего Шведские: наших не было. Царь ждал к себе Послов от Сейма, рассуждая: "я им нужен, а не они мне!" Несмотря на сию гордость, многие Коронные, и в особенности Литовские Вельможи думали избрать Иоанна, чтобы сим способом утвердить навеки счастливый союз с опасною, могущественною Россиею: мысль, внушенная политикою здравою и дальновидною! Зная без сомнения всю его жестокость, они надеялись, что законы их Республики обуздают тирана - и могли обмануться! Но Судьба устранила сей опыт . Условия, с обеих сторон предложенные, были равно неумеренны, равно противны той и другой. Выслушав в Новегороде Посла Литовского, Михайла Гарабурду, Иоанн (28 Февраля 1573 года) дал ему следующий ответ: "Долговременное молчание ваших Панов в деле столь важном, меня удивляло: ибо худо Государству быть без Государя. Вы извиняетесь бедствиями язвы, которая свирепствовала в земле вашей: сожалею; это воля Божия. Ныне спрашиваете, сам ли я желаю властвовать над Литвою и Польшею или дать вам Царевича Феодора в Короли, и требуете от нас клятвы в верном соблюдении ваших уставов; хотите еще, чтобы мы, отпустив к вам сына, возвратили Княжеству Литовскому Смоленск, Полоцк, Усвят, Озерище, а ему, Феодору, пожаловали некоторые особенные города из древних владений Российских. Одно естественно, другое непристойно. Естественно, чтобы всякая земля хранила свои обычаи, уставы, законы, и мы конечно можем утвердить присягою ваши права; но дельно ли требовать от нас Смоленска, Полоцка, даже наследственных городов Московских, в приданое Князю Феодору? разве он девица и невеста? Славно увеличивать, а не умалять Государства. Польское и Литовское нескудно городами: есть где жить Королю. И не вы, а мы должны требовать возмездия. Слушайте: если желаете иметь Феодора своим Государем, то 1) пишите весь мой титул, как уставлено Богом; называйте меня Царем , ибо я наследовал сие достоинство от предков и не присвоиваю себе чуждого. 2) Когда Господь возьмет моего сына из здешнего света, да властвуют над вами его сыновья правом наследия , а не избрания , когда же не останется у него сыновей, то Литва и Польша да будут нераздельны с Россиею , как собственность моих наследников во веки веков, но без всякого изменения прав и вольностей народных, с особенным именем Королевства Польского и Великого Княжества Литовского в титуле Государей Российских . Пристойно ли сыну Короля не быть наследником его престола? И для общего блага сих трех держав им должно иметь единого Владыку. Знаю, что Австрия и Франция гораздо снисходительнее в переговорах с вами; но они не пример для России: ибо мы верно знаем, что кроме нас и Султана нет в Европе Государей, коих род царствовал бы за 200 лет пред сим: одни из Князей, другие иноземцы и для того пленяются честию Королевства; а мы Цари изначальные и происходим от Августа Кесаря (что всем известно). 3) Кто из моих наследников скончается в земле вашей, тело его да будет привезено в Москву для погребения. 4) Город Киев, древнейшее достояние России, да присоединится к ее владениям: за что, из любви к тишине и согласию Христианскому, уже не буду отыскивать наших старых владений в Литве по реку Березу. 5) Ливония вся останется за Россиею! - Вот условия, на коих могу отпустить к вам моего любезного сына. Но он еще слишком молод и не в силах противиться врагам, своим и нашим. Сверх того знаю, что многие из Панов хотят в Короли меня, а не Царевича. Если они говорят вам иное, то притворствуют. Слышу еще, что будто вы думаете взять у меня сына обманом с намерением выдать его Туркам, для заключения с ними мира. Правда ли, ложь ли, не знаю; но не могу скрыть сего от тебя в беседе искренней".
Видя, что Иоанн желает Королевства более для себя, нежели для сына, умный Посол сказал: "Государь! все мы хотели бы иметь такого сильного и мудрого Властителя, как ты; но Москва далека от Варшавы, а присутствие Короля необходимо для внешней безопасности, для внутреннего устройства и правосудия. У нас нет обычая, чтобы Король выезжал из Государства и вместо себя оставлял Наместников. К тому же без принятия Веры Римской ты не можешь быть коронован ". - Иоанн велел Послу удалиться.
На другой день снова призвав Гарабурду, Царь сказал: "Мы размыслили - и находим, что можем управлять вместе тремя Государствами, переезжая из одного в другое, и что легко устранить препятствия, о коих ты говорил нам. Требую только Киева без всех иных городов и волостей. Отдам Литве Полоцк и Курляндию. Возьму Ливонию до реки Двины. Титул наш будет: Божиею милостию Господарь Царь и Великий Князь всея России, Киевский, Владимирский, Московский, Король Польский и Великий Князь Литовский . Имена всех других областей распишем по их знатности: Польские и Литовские могут стоять выше Российских. Требую уважения к Вере греческой; требую власти строить церкви Православия во всех моих Государствах. Да венчает меня на Королевство не Латинский Архиепископ, а Митрополит Российский ... Но не изменю ни в чем ваших прав и вольностей: буду раздавать места и чины с согласия Думы Польской и Литовской. Когда же, изнуренный летами в силах душевных и телесных, вздумаю оставить свет и престол, чтобы в уединенной обители жить молитвою: тогда изберите себе в Короли любого из сыновей моих, но не чуждого, не иноплеменного Князя. Паны говорят, что Литва и Польша нераздельны: их воля; но скажу, что я хотел бы лучше быть единственно Великим Князем первой: тогда, утвердив все ее законы моим крестным целованием, возьму к России один Киев, а Литве возвращу, силою или договорами, все ее древние владения, отнятые Поляками, и буду писаться в титуле Великим Князем Московским и Литовским. - Слушай далее. Могу, но не без труда, ездить из земли в землю: ибо приближаюсь к старости; а Государю надобно все видеть собственными глазами. Итак, не лучше ли вам избрать в Короли сына Цесарева, заключив с нами мир и союз на сих условиях: 1) Киев и Ливония к России, Полоцк и Курляндия к Литве; 2) мне, Цесарю и сыну его помогать друг другу войском или деньгами против наших общих врагов? Тогда буду желать добра Литве и Польше столько же, как моей России - и в сем тесном союзе кого убоимся? Не захотят ли и все иные Государи Европейские присоединиться к оному, чтобы восстать на злодеев Христианства? Какая слава и какая польза!.. Наконец приказываю тебе сказать Панам, чтобы они не избирали Князя Французского: ибо сей Князь будет другом злочестивых Турков, а не Христиан; а если изберете его, то знайте, что я не останусь спокойным зрителем вашего неблагоразумия. - Еще объяви Панам, что многие из них писали к нам тайные грамоты, советуя мне идти с войском в Литву, чтобы страхом вынудить себе Королевство. Другие просили у меня золота и соболей, чтобы избрать моего сына. Да знает о том ваша Дума Государственная!"
С таким ответом Гарабурда поехал в Варшаву. Вероятно, что Паны Литовские единственно для вида и для соблюдения пристойности требовали Смоленска и городов Российских; что они в самом деле не ждали столь великой уступчивости от Царя и без дальнего упрямства отказались бы от сего требования: тем непреклоннее был Царь в своих условиях, единогласно отверженных Сеймом, который немедленно исключил его из кандидатов. Переменились ли Иоанновы мысли: уверился ли он в невозможности господствовать над Польшею и Литвою, как бы ему хотелось? боялся ли примера своевольных Вельмож их для России безмолвной? Рассудил ли, что сей тесный союз имел бы истинные выгоды для первых двух Держав, а не для нашего отечества; что не они нам, но мы им долженствовали бы помогать и людьми и казною в случае войны с Турциею, с Австриею, с Тавридою; что имя Короля с властию ограниченною, ненадежною, не стоило умножения опасностей и расходов для Государя наследственной, великой Державы, которой Небо судило быть сильною не чуждыми, а собственными, природными силами? Или Царь думал, что Сейм мог согласиться на такие предложения строгие, уничтожить коренные законы Республики, добровольно отменить избрание Королей, уставить верховную власть наследственную, отдать нам Киев и Святителю иноверному вручить венец Ягеллонов для возложения на Иоанна? Трудно вообразить, чтобы надменность ослепляла его до сей степени безрассудности: гораздо вероятнее, что он, изъявив сперва искреннее желание заступить место Сигизмунда-Августа, по основательном соображении всех обстоятельств уже сделался равнодушнее к такой чести.
Но избрание Эрцгерцога в Короли, им одобренное, не угрожало ли нам опасным соседством с Австрийскою, сильною Державою, тем более, что ее Посол, ходатайствуя за Эрнеста, торжественно обещал Панам усердное вспоможение Императора в войнах с Россиею? Иоанн не долженствовал ли скорее благоприятствовать исканиям Франции отдаленной и следственно менее для нас опасной? Не можем осудить его политики. Зная дружественную связь Парижа с Константинополем, он мыслил, что Генрик д'Анжу будет располагать силами Турции против нашего отечества; а Султаны, кроме их зловерия, были страшнее Императоров славою войск и побед многочисленных. - К досаде Царя и Максимилиана Варшавский Сейм избрал Генрика, обольщенный хитростями Французского Посла Монлюка, который: в пышных речах своих бесстыдно хвалил Вельмож Польских и Литовских, сравнивал их с древними Римлянами, называл ужасом тиранов, Героями добродетели, обещая им миллион флоринов, сильное войско для изгнания Россиян из Ливонии и совершенную зависимость Короля от Верховного Совета.
Такое, как говорил Иоанн, ослушание Сейма соединило виды нашей Политики с Австрийскою. Император спешил воспользоваться добрым расположением Царя: писал к нему ласково; жаловался на "злодейство Карла IX, истребившего более ста тысяч верных подданных в день Св. Варфоломея, единственно за то, что они имели свою Веру особенную"; говорил с негодованием о приязни Французов с Султаном, коего ревностным вспоможением дается Генрику венец Ягеллонов; убеждал Иоанна вступиться за Христиан; предлагал ему взять Литву, а Польшу уступить Австрии и заключить тесный союз с Империею против Турков. Царь немедленно отправил гонца к Максимилиану, советуя ему употребить все способы для задержания Генрика на пути в Варшаву; желал видеть скорее Послов Императорских в Москве, чтобы утвердить вечный союз Австрии с Россиею, и писал: "Мы все будем стараться о том, чтобы Королевство Польское и Литва не отошли от наших Государств; а мне все одно, мой ли, твой ли сын сядет там на престоле... Ты, брат наш любезный, сетуешь об ужасном истреблении невинных людей и младенцев в день Св. Варфоломея: все Государи Христианские должны скорбеть о сей бесчеловечной жестокости Короля Французского, пролившего без ума столь много крови!" Однако ж Иоанн, следуя миролюбивой системе, не хотел прежде времени объявить себя врагом нового Короля Польского: напротив того, узнав об его прибытии и торжественном короновании в древней столице Пиастов, он готовился послать к нему знатного чиновника с приветствием. Но Генрик предупредил Царя: известил о своем восшествии на трон; убеждал не нарушать перемирия с Республикою до 1576 года; писал, что он в горести; что Король Французский умер; что ему должно ехать в Париж и что сие временное отсутствие не мешает Царю сноситься в делах с Вельможными Панами. Иоанн ответствовал: "Брат наш Генрик! о твоем восшествии на престол радуемся, о твоей печали сожалеем. Кончина Государей Христианских есть бедствие для Христиан и веселие для неверных. Мы хотим жить в любви с тобою. Послы мои будут в Варшаву, когда ты возвратишься: ожидаю твоих в Москву; а без тебя мне непристойно иметь дело с Панами. О сохранении перемирия мы дали указ своим Воеводам". Но Генрик был уже Королем-беглецом! Искав венца Польского единственно в угодность матери, честолюбивой Екатерине Медицис, которая действовала в сем случае по внушению хитрого карлы и бродяги Иоанна Красовского, Генрик, ленивый, сладострастный, в три месяца не Государственной деятельности, а пиров, неги и звериной ловли, успел возненавидеть свое Королевство и власть ограниченную; тайно изготовился к отъезду и ночью ускакал от одного престола к другому; спешил наследовать державу и несчастие своего брата, подобно ему Царствовать среди мятежей, измен и злодейств, оказать себя малодушным, вероломным, но умереть с прекрасным словом, которое навеки осталось в истории и достойно наилучшего из Царей. Изумленные бегством Короля, Паны должны были искать другого. Тогда многие из них - Архиепископ Гнезненский, Кастеллан Минский, Ян Глебович, и другие - снова обратились к Царю: советовали ему немедленно прислать умных Бояр в Варшаву с такими условиями, на каких был избран Генрик; отнестися письменно к Духовенству, к Рыцарству и к каждому Вельможе в особенности; просить их об избрании его (Иоанна) в Короли; сказать в грамоте, что он не еретик, а Христианин и действительно крещен во имя Троицы; что Поляки и Россияне, будучи единого племени, Славянского, или Сарматского, должны как братья иметь единого отца-Государя. Иоанн писал к ним весьма дружелюбно, благодарил за доброе намерение, обещал выслать Бояр своих к Сейму, но не сказал ничего решительного в рассуждении условий, ибо ждал Послов Цесаревых, которые уже ехали в Москву.
Гонец наш, Скобельцын, в Августе 1574 года возвратился из Вены без всякого ответа, сказывая, что Император хотел писать к Царю с своим человеком. Сия странность объяснилась: новый гонец Максимилианов привез к Иоанну жалобу, что Скобельцын не взял ответной грамоты, будто бы надписанной без полного Царского имени, и самовольно уехал; сверх чего вел себя непристойно и злословил Императора. Максимилиан уверял Царя в искренней дружбе и благодарности, а Царь известил его, что он возложил на Скобельцына опалу . После того были в Москве и другие чиновники Австрийские, с извинением, что Максимилиан за большими недосугами медлит условиться с Иоанном о делах Польских. В знак усердия один из сих гонцов донес Боярам, что Паны тайно склоняют Магнуса изменить России, обещая ему город Ригу. Наконец в Генваре 1576 года приехали к нам знатные Австрийские сановники Ян Кобенцель и Даниил Принц. Государь встретил их в Можайске великолепно и пышно: в Русском саженом платье сидел на троне, в венце и в диадеме, держа в руке скипетр; престол окружали все Бояре и Дворяне в златых одеждах. Иоанн и Царевич встали, спрашивая о здравии Императора, который прислал в дар своему брату и союзнику золотую цепь, украшенную драгоценными каменьями с изображением имени Максимилианова ценою в 8000 талеров. Император молил Иоанна способствовать ему словом и делом, грамотами и мечом, в возведении Эрнеста на трон Польский и не воевать Ливонии, области издавна принадлежащей к Римской Империи . "Тогда, - говорили Послы Максимилиановы Иоанну, - вся Европа Христианская заключит союз с тобою, чтобы одним" у даром, на морях и на суше, низвергнуть высокую Державу Оттоманов. Вот подвиг, коим ты можешь навеки прославить себя и Россию! Изгоним Турков из Константинополя в Аравию, искореним Веру Магометову, знамением креста снова осеним Фракию, Элладу - и все древнее Царство Греческое на восход солнца да будет твое, о Царь Великий! Так вещают Император, Св. Отец Папа и Король Испанский". Иоанн слушал холодно, не пленяясь мыслию царствовать на берегах Воспора и Геллеспонта; сказал, что его слово всегда твердо и ненарушимо; что он не переменил своих мыслей в рассуждении Королевства Польского: отдает его Эрнесту и снова напишет о том к Вельможам Коронным; но что Литва и Киев должны навеки соединиться с Россиею; что Ливония наша, была и будет; что прежде никто не мыслил об ней, а когда мы взяли оную, тогда Император, Дания, Швеция, Польша вздумали объявить свои мнимые права на сию землю; что для заключения союза против неверных надлежит быть в Москву Послам Короля Испанского, Датского, Князей Немецких и других Государей; что в России известна судьба Людовика Венгерского, который, веря обещаниям Императора, выступил в поле, но, всеми оставленный, в неравной битве с Турками лишился жизни. Послы Цесаревы, соглашаясь уступить нам Ливонию и Киев, доказывали невозможность отделить Литву от Польши, которые хотят иметь одного Властителя. "Знаете ли, - сказали они Московским Боярам, - тайный замысл некоторых мятежных Ляхов взять себе в Короли данника Оттоманов, Князя Седмиградского, в угодность Султану и ко вреду Христианства?" Сего не будет , ответствовал Царь, требуя, чтобы Послы клятвою утвердили договор о Ливонии; но Кобенцель и Даниил Принц объявили, что Государь их, в знак особенного уважения к Иоанну, пришлет для того в Москву других, великих людей, Князей Владетельных , впрочем уверяли, что все сделается, как угодно Царю, и дали слово, что Император склонит Шведского Короля к покорности. Иоанн был доволен; угостил их во дворце обедом и привел в удивление великолепием: сидел с сыном за особенным столом в бархатной малиновой одежде, усыпанной драгоценными каменьями и жемчугом, - в остроконечной шапке, на коей сиял необыкновенной величины яхонт; две короны (Царя и Царевича), блестящие крупными алмазами, алами, изумрудами, лежали подле; серебро, золото стояло горами в комнатах... "И всякой дворец (писал Кобенцель к Австрийским Министрам) имеет особенную кладовую, наполненную такими чашами и блюдами; а Кремлевский превосходит богатством все иные... Одним словом, я видел сокровища его Императорского Величества, Королей Испанского, Французского, Венгерского, Богемского, Герцога Тосканского, но не видал подобных Иоанновым... Когда мы ехали в Россию, Вельможи Польские стращали нас несносною грубостию Московского Двора: что ж оказалось? ни в Риме, ни в Испании не нашли бы мы лучшего приема: ибо Царь знает, с кем и как обходиться: унижая Поляков, Шведов, честит, кого уважает и любит". Отдарив Максимилиана черными соболями в 700 рублей, Иоанн послал к нему, в сане Легких Послов , Князя Сугорского и Дьяка Арцыбашева с убедительным представлением, что надобно скорее заключить договор, ясный, торжественный между Австриею и Россиею: а к Вельможам Коронным написал, чтоб они выбрали Эрнеста, если хотят быть в вечной дружбе с сильным Московским Государством и не принимали властителя от Султанской руки , если не хотят ответствовать Богу за ужасное кровопролитие. Тогда же в грамоте к Панам Литовским он изъявил желание быть их Великим Князем или дать им Царевича Феодора в Государи, прибавив: "если же вы не рассудите за благо иметь особенного Властителя, то вместе с Польшею изберите Максимилианова сына".
Нет сомнения, что Иоанн и цесарь могли бы предписать законы Сейму, если бы решительно объявив ему свои требования, подкрепили оные движением войска с обеих сторон, как писали к Царю доброхотствующие нам Вельможи Литовские, зная расположение умов в Вильне и в Варшаве; но Максимилиан, уже слабый телом и душою, медлил: честил наших Послов в Регенсбурге, а своих не присылал в Москву и в новых бесполезных сношениях с Иоанном, чрез гонцов, досаждал ему, во-первых, тем, что затруднялся называть его Императором или Царем России , называя только Царем Казанским и Астраханским , во-вторых, не преставал ходатайствовать о жалкой, убогой Ливонии и твердить, что она есть область Германии. Ответствуя Максимилиану всегда учтиво, всегда дружелюбно, Царь хладел в усердии доставить Эрнесту корону Польскую и слышал без гнева, что Рыцарство и Шляхта противятся Вельможам в сем избрании. Сейм объявил тогда кандидатами: 1) Эрнеста; 2) Фердинанда, брата Максимилианова; 3) Короля или Принца Шведского; 4) Альфонса, Князя Моденского. О Царе не было слова: ибо он не отступился торжественно от сделанных им в 1574 году предложений, столь несогласных с законами Республики, и вторично не рассудил за благо прислать знатных уполномоченных сановников в Варшаву, довольствуясь угрозами и тайными сношеними с некоторыми из Панов. Между тем гонцы наши извещали его о всех движениях Сейма. Иоанн из слободского дворца своего видел игру и борение страстей на сем шумном феатре, где ум и красноречие заслуживали рукоплескание, а золото и сила решили; где не только спорили, вопили, но и мечи обнажались, и копья сверкали; где, отвергнув всех кандидатов, выбрали наконец двух Королей: вместо Эрнеста, самого Императора и Стефана Батория: имя дотоле мало известное, но коему надлежало прославиться в Истории Российской, к бесславию Иоанна!
Еще в 1574 году, узнав о бегстве Генрика, Султан Селим дал знать Вельможным Панам, что если Королем их будет Принц Австрийский, воспитанный в ненависти к Оттоманской Империи, то война и кровопролитие неминуемы для обеих держав; что Князь Российский также опасен; что они могут возложить венец на добродетельнейшего из Вельмож, Сендомирского Воеводу, или на Короля Шведского, или - если хотят лучшего - на Князя Седмиградского Батория, мужа знаменитого разумом и великодушием, который принесет к ним и счастие и славу, будучи верным другом могущественной Порты. Сие предложение не осталось без действия: ибо Султан был страшнейшим из врагов Королевства Польского. В Варшаве, в Кракове говорили о Стефане, обязанном своею княжескою честию и властию не предкам, а собственному уму и характеру, избранию Вельмож и народа Седмиградского. В сей стране полудикой, необразованной, населенной людьми грубыми, духа мятежного, происхождения и Закона разного, он утвердил тишину, безопасность, терпимость Вер: исповедуя Римскую, приобрел любовь и Лютеран и Кальвинистов; снискал доверенность Султана и в то же время оказывал важные услуги Императору; не менее отличался и храбростию, сведениями в Науках, красноречием - и самою величественною наружностию: имея 42 года от рождения, еще был прекрасным мужем. Одним словом, усердные к Государственному благу Поляки не могли желать достойнейшего Венценосца. Сторона их усилилась ходатайством Вельможи Самуила Зборовского, бывшего изгнанником в Трансильвании и там облаготворенного Стефаном. Действовали и любовь к отечеству и золото Баториево; еще более закоренелая народная ненависть к Австрийскому Дому. Сенат усердствовал Императору и Эрнесту; но в решительный час избрания раздался голос: "Хотим Батория! он даст нам мир с Турками и победу над всеми иными врагами!" Шляхта завопила: "Батория!" Напрасно многие Вельможи представляли, что он есть данник неверных, что стыдно Христианской Республике иметь главою раба Султанского. Коронный Гетман Ян Замойский, Епископ Краковский и знатная часть Дворянства наименовали Королем Седмиградского Князя, а Примас и Сенаторы Польские Максимилиана, старого, недужного, как бы для того, чтобы вероятною близостию нового выбора угодить мятежной Шляхте, которая любила законодательствовать на Сеймах. Та и другая сторона уведомили избранного ею о сей чести, и Максимилиан, уже с смертного одра, писал в Москву, что он Король Польский. "Радуюсь, - отвечал Царь: - но Баторий уже в Кракове!" Он действительно прибыл туда с хоругвию Султанскою и с именем Короля, к искреннему огорчению многих Литовских Вельмож, усердно хотевших иметь Феодора своим Государем в надежде, что сей юный Царевич, невинный в жестокостях родителя, будет всегда жить в Литве, примет их обычаи и нравы, полюбит сию страну единоверную как второе отечество, утвердит ее целость миром с Россиянами и возвратит ей не только Полоцк, но, может быть, и Смоленск, и всю землю Северскую. "Для чего, - говорили они в Вильне чиновнику Иоаннову, Бастанову, - для чего Иоанн не хотел для себя славы, а для нас счастия? Для чего Послы его не были на Сейме с объявлением условий, согласных с истинным благом обеих Держав? Мы не любим Цесаря, не терпим Батория, как присяжника Селимова". Некоторые из них даже мыслили, что еще не ушло время действовать; что можно уничтожить беззаконный выбор двух Королей, если Иоанн отнесется с ласкою и с дарами к главным Польским Вельможам; если наше войско немедленно вступит в Литву... Но Максимилиан умер (12 Октября 1576), а Баторий сел на престоле в Кракове, дав торжественное обязательство свято наблюдать договор Генриков и все уставы Республики; жениться на пятидесятилетней сестре Августа-Сигизмунда, Анне, - заключить союз с Оттоманскою Империею, смирить Хана, освободить мечем или выкупить всех Христианских пленников в Тавриде, оградить безопасность Государства крепостями, всегда лично предводительствовать ратию и снова присоединить к Литве все ее земли, завоеванные Царями Московскими, если Сенат и народ хотят войны с Россиею. "Да исчезнет боязнь малодушная! - говорил он: - имею дружину опытную, силу в руке и доблесть в сердце!" Раздоры кончились; недовольные умолкли. Польша и Литва единодушно воскликнули: "Да здравствует Король Баторий!"

Сие было в Ноябре 1576 года. Угадывая характер своего противника, твердость, непреклонность Стефанову - не имея надежды достигнуть цели одними угрозами и склонить его к тому, чтобы он добровольно отдал нам Ливонию, Иоанн решился всеми силами наступить на Шведские и Польские владения в сей земле. Время казалось ему благоприятным: Король Шведский, в угодность жене своей окружив себя иезуитами, вводя снова Латинскую Веру в сем Государстве, теряя любовь народа, производя мятежи, расколы, не мог и мыслить тогда о сильном сопротивлении Россиянам в Ливонии; а Стефан воевал в Пруссии и должен был заняться кровопролитною осадою бунтующего Данцига. Хан Девлет-Гирей, боясь долговременным бездействием заслужить презрение Россиян, отважился было (в 1576 году) явиться в поле с пятьюдесятью тысячами всадников; но с Молочных Вод ушел назад, сведав, что полки Московские стоят на берегах Оки; что сам Иоанн в Калуге; что Донские Козаки в смелом набеге взяли Ислам-Кирмен. Сделав все нужные распоряжения для безопасности государственной; умножив войско в крепостях юго-восточной и западной России для отражения Хана и Литвы; составив, сверх того, значительную рать судовую на Волге из Двинян, Пермичей, Суздальцев, чтобы обуздывать мятежную Черемису, Астрахань, Ногаев, и вместе с Донскими Козаками действовать против самой Тавриды, Иоанн готовился решить судьбу Ливонии.
Настал 1577 год, ужаснейший для сей земли несчастной, предзнаменованный (как думал народ) страшными осенними ветрами и неслыханными зимними метелями, так что море Балтийское покрылось остатками разбитых кораблей, а берега и пути трупами людей, утопших во глубине вод и снегов, равно бурных. В сие время 50000 Россиян шло от Новагорода к Ревелю, коего граждане тщетно ждали вспоможения морем, из Финляндии, Швеции, Любека: корабли с запасами и с воинами тонули, или, уступая силе противных ветров, обращались назад. Все было в ожидании и в страхе; а Король Шведский, как бы в шутку, писал к Иоанну, что им нет никакой причины воевать друг с другом; что Швеция продает Ревель Немецкому Императору и что Царь, желая иметь сей город, может требовать его от наследника Максимилианова!
Но Ревельцы ободряли себя воспоминанием 1571 года - то есть Магнусова бегства от их стен - и под начальством Шведского Генерала Горна встретили Россиян с хладнокровным мужеством. Первыми Воеводами Царскими были юный Князь Федор Иванович Мстиславский и старший из Московских Полководцев Иван Васильевич Меньший Шереметев, который дал слово Государю взять Ревель или положить там свою голову. Тяжелым снарядом огнестрельным управлял Князь Никита Приимков-Ростовский, имея многих пушкарей Немецких и Шотландских. 23 Генваря началась осада, 27 пальба изо всех наших укреплений - и продолжалась недель шесть без всякого решительного действия. Церкви, домы загорались; но граждане тушили огонь, ответствовали на пальбу пальбою и в частых вылазках иногда одерживали верх, так что число Россиян от битв, холода и болезней значительно уменьшалось. Шереметев сдержал слово: не взял Ревеля, но положил свою голову, убитый ядром пушечным. Тело сего храброго Воеводы отвезли в Москву вместе с добычею и пленниками Эстонскими и Финляндскими , ибо Князь Мстиславский, несмотря на заключенное двухлетнее перемирие с Финляндиею, посылал Татарскую конницу через лед залива опустошать сию землю. Для устрашения Ревельцев и для ободрения своих, Воеводы Московские распускали слух, что сам Государь к ним едет; но первые знали (от изменника, Мурзы Булата, ушедшего из стана в крепость), что Царь в Москве; что в Полководцах наших нет бодрости, а в воинах нет доверенности к Полководцам - и с гордостию отвергали все миролюбивые предложения Мстиславского. 13 Марта Россияне, зажгли стан, наполненный трупами и, велев сказать гражданам, что прощаются с ними ненадолго, удалились.
Следствием сего вторичного торжества Ревельцев было опустошение всех Иоанновых владений в Ливонии: не только Шведы и Немцы, но и самые Эстонские крестьяне везде нападали на малочисленных Россиян. Явился витязь, сын Ревельского монетчика, Ив Шенкенберг, прозванный Аннибалом за смелость: предводительствуя толпами вооруженных земледельцев, он взял Виттенштейн, сжег Пернау, ограбил несколько городков и замков в Ервене, в Вирландии, близ Дерпта; злодейски мучил, убивал наших пленников и тем возбудил жестокую месть, которая скоро пала на Ливонию: ибо войско, столь неудачно осаждавшее Ревель, было только нашим передовым отрядом.
You have read 1 text from Russian literature.
Next - История государства Российского. Том IX - 11